statistically speaking, your genitals are weird
вводная, общее и немного частноенаработки для нарутной АУшечки копятся, нервное известно-что по обстоятельствам тоже, поэтому начну-ка я их собирать в кучу и выкладывать. вынужденный ахтунг: я не знаю, с какой скоростью буду это вычитывать и сшивать (отмазка-про-обстоятельства-но-дюцу), и не гарантирую, что вообще скоро закончу. ну, кто курит гоблинские тексты, те в курсе, как это работает.
ахтунг стандартный: фандом-Наруто, сильно АУ, много занудной наукообразности, мало обоснуя, юмор условный и , возможно, местами ООС. рейтинг предполагается не особо страшный, пейринги и прочее я буду вывешивать по мере обновлений, если понадобится, а про ОТП все и так в курсе.
саммари: попытка создания объединённого научно-исследовательского комплекса и международного сотрудничества, фап на траву, недофап на мозготрах, проч.
кишимоте - кишимотино.
спасибо отечественной науке за наше счастливое деццтво!
0 (про уныние административной работы, здоровую паранойю, нездоровое палево и неправильное обращение с правильными материалами)
0. Пятое время года
Шизуне мягким, осторожным движением кладёт на стол ещё одну папку - совсем тонкую, буквально в несколько страниц - и вопросительно смотрит на Хокаге.
Темень, сгустившаяся за открытыми окнами кабинета, дышит жаром и духотой. Сколько ни открывай окна и двери, едва заметные прохладные сквозняки начнут робко пробираться в здание только под утро, если повезёт.
Цунаде очень не хочется и сегодня оставаться тут до утра. Покачивая карандашом в пальцах, она оглядывает помощницу с ног до головы и отмечает про себя, что одежда на ней висит куда свободнее, чем раньше, а осунувшееся лицо не выражает ничего, кроме лёгкой усталой задумчивости.
Пора заканчивать.
И сегодня, и с этим отчётным периодом вообще.
У Хокаге и её ближайших помощников всегда много работы, по определению. Но с открытием чёртова объединённого научного комплекса к обычному бедламу добавилось от месяца до бесконечности отдельного ада, наступающие каждые полгода. Неотвратимые, словно ещё один сезон, опухолью вклинившийся среди нормальных времён года.
Теперешний ад длится уже третью неделю. Непрекращающаяся летняя жара успешно способствует их незаметному и неумолимому превращению в куда более печальный срок.
- Шизуне, что это?
Цунаде постукивает алыми, чуть облупившимися по краям ногтями по папке, но открывать её не торопится.
Разбор всех документов и отчётов по всем отделам конохского крыла комплекса - это только полдела. Самое смешное начнётся, она хорошо помнит, когда придётся заниматься распределением денег и направлений на основе того, что сейчас лежит грудами, кипами и отдельными бумагами по всему её кабинету. Когда придётся сначала советоваться и консультироваться со старейшинами, а потом им же и отчитываться.
Передоверить эту часть своих обязанностей Цунаде пока некому.
- Шизуне!..
- Извините, Хокаге-сама. - Девушка, дёрнув головой, быстро отирает лоб тыльной стороной ладони и поясняет: - Это из отчётов по отдельным проектам. Они запрашивают финансовую программу на следующий этап. Насколько я помню, оборудование их оранжереи...
- Хорошо, я поняла.
Цунаде хмурится и пытается вспомнить, санкционировала ли в прошлом году какие-нибудь исследования в области селекции или растительных материалов, кроме уже запущенных. По всему выходит, что нет.
Затевать разбор возможных нарушений то ли прямого приказа руководства деревни, то ли собственной памяти под конец дня безумно не хочется.
Пятая массирует кончиками пальцев влажные виски и морщится. Шиноби, разумеется, учат выдерживать и не такие условия. Но извращенцев, которые бы учились ко всему прочему получать от этого удовольствие, среди них немного, и Цунаде себя к ним точно не относит.
- Нам нужен кондиционер, - задумчиво произносит она, опустив голову на скрещенные на столе ладони.
Шизуне поднимает усталые глаза.
- Сегодня? Смету править?
Хокаге мрачно смотрит на помощницу.
- Я шучу.
- Я поняла, Цунаде-сама. Я тоже, - блёклым голосом отвечает та.
Цунаде приподнимает бровь.
Потом вздыхает и отмахивается рукой, так и не дождавшись внятной реакции.
Да что там говорить, они обе одинаково вымотались за эти дни.
Штат помощников Хокаге - прекрасная идея, которая большую часть времени не просто себя оправдывает, а по-настоящему спасает ситуацию, в который раз думает Пятая. Но работа Комплекса - другое дело. Слишком важное и слишком - вынуждена признать она - непривычное и неорганизованное, чтобы доверить его тем, в ком сомневаешься хоть немного больше, чем в самом себе.
Всё ещё - слишком.
*
Она снова вздыхает и проводит подушечками пальцев по тонкому канцелярскому шнуру, скрепляющему папку на столе перед ней. Невольно усмехается про себя - будь кожа на пальцах чуть мягче и моложе, можно было бы посадить занозу от жёсткого шершавого волокна.
Шизуне возвращается за соседний стол, откидывает со лба влажные короткие волосы, достаёт салфетку. В отличие от того самого штата помощников, девушка пользуется практически неограниченным доверием Хокаге, а потому последние недели находится рядом почти неотлучно. Не спрашивает ни о чём и пощады не просит. Цунаде не первый раз ловит себя на мысли, что давно уже не столько гордится ученицей, сколько испытывает к ней благодарность.
- Заканчиваем, - наконец решает она, хмуро глядя то на кипы неразобранной бумаги, то в остекленевшие глаза помощницы. - Так мы больше ничего сегодня не добьёмся.
- Да? - очнувшись, Шизуне вскидывает тонкие брови, но тут же снова хмурится, словно о чём-то вспомнив.
- Да. Отдохнёшь до завтра и приведёшь себя в порядок. Скорее всего, старейшины попросят предварительного обзора, так что ты мне понадобишься.
- А вы, Цунаде-сама?
- Я не настолько устала. Часть материалов я как раз успею подготовить сегодня. - Цунаде молчит, потом чуть заметно улыбается: - Может, за это время спадёт чёртова жара. Ради такого удовольствия не жаль прирасти ещё на пару часов к этому столу.
Шизуне медлит.
Часто моргая глубоко запавшими глазами, чуть заметно покусывая нижнюю губу, она смотрит уже даже не на Хокаге, а куда-то в глубину помещения. Хмурится, словно подбирая слова для чего-то важного.
Но Цунаде, проследив её взгляд, чуть заметно качает головой и ободряюще улыбается. И Шизуне со вздохом опускает голову.
В той части помещения, куда они обе больше не смотрят, в стене на уровне груди темнеет запертая дверца, издалека похожая на сейф.
На замке лежит едва заметный слой пыли.
Шизуне молча уходит, и в кабинете Пятой Хокаге становится совсем тихо.
*
Тёплый свет заходящего солнца пронизывает огромное помещение насквозь, свободно проходит сквозь стеклянные стены, прореживается в некоторых участках зелёными ветвями и стеблями, играет бликами на металлических рамах.
Оранжерея кажется просторной и наполовину опустевшей. Отдельные группы живых и не очень растений, запечатанные мешки и ёмкости с номерами, пара приборных стоек - словно впопыхах разбросаны по помещению, где попало. Длинный стол в середине, около которого сиротливо притулилась пара узких ящиков, почти пуст - не считая тонкой стопки исчерканных листков бумаги и кюветы, из которой торчит несколько тонких ручек и лезвий.
Возле одной из прозрачных, больше похожих на сплошные окна стен стоит очередная ёмкость из материала, напоминающего мутное стекло. Сквозь прозрачные стенки видно, что сосуд наполнен тёмной землёй, которую кое-где прорезают тонкие белые корешки.
Склонившийся над сосудом человек внимательно изучает розетку тёмно-зелёных листьев, проводит затянутыми в перчатки пальцами по бугристым основаниям. Розетка похожа на застывшую вздыбленную пену, готовую выплеснуться из сосуда.
Нахмурившись, человек выпрямляется, качает головой, разгоняя кровь по затёкшим мышцам, не обращая внимания на отсветы, задумчиво оглядывает помещение. Когда солнце светит ему в глаза прямо, становится видно, что радужка у него на свет песочно-зеленоватая, почти жёлтая, и только зрачки сужаются не полностью - не в точку, а в узкую нить.
Свет падает на листья, чуть блестящие ближе к центру розетки.
Человек поднимается, проходит к столу, долго перебирает тихо позвякивающие инструменты. Время от времени он оборачивается и разглядывает растение, потом снова смотрит на стол, хмурясь и обводя губы кончиком языка.
На столе растянута полоска чистого белого полотна, на которой уже красуются несколько тонких лезвий, тампонов, с трудом узнаваемое подобие то ли многоканальной пипетки, то ли шприца. Несколько флаконов с едва различимыми пометками стоять тут же, чуть поодаль, плотно закрытые.
Закончив подготовку инструментов, человек делает шаг назад, усаживается на голый дощатый пол, скрестив ноги, откидывает волосы с лица, глубоко вздыхает и прикрывает глаза.
Солнечные лучи скользят по доскам пола, по растениям вокруг, по играющим бликами инструментам на столе, по чёрным, почти не отражающим бликов волосам. По замершей на вершине сосуда розетке жёстких листьев.
Стоящую в оранжерее хрупкую тишину не нарушает ни единый шорох.
*
Наконец человек открывает глаза и, ровно спокойно дыша, слегка шевелит кончиками пальцев. Листья растущего в кадке неподалёку колючего кустарника едва заметно покачиваются, словно от сквозняка. Он чуть сжимает пальцы, разводит руки в стороны, замирает на несколько мгновений полностью. Воздух, сухой и прозрачный, словно концентрируется вокруг его ладоней, едва заметно потрескивая.
Сторонний наблюдатель мог бы заметить, что такое обычно происходит при исполнении некоторых техник шиноби, прежде всего тех, которые требуют неравномерной концентрации чакры.
Ещё наблюдатель заметил бы, что рукава халата у человека, пришедшего в оранжерею, очень короткие, не достают и до локтей, а закатанные рукава простой тёмной водолазки сейчас обнажают свободные запястья, обвитые только ровным узором татуировки.
Легко поднимаясь на ноги, он одновременно складывает несколько печатей, последняя из которых - "змея" - оставляет сжатыми пальцы его левой руки. Второй рукой он быстро выхватывает со стола один из крупных зажимов и склоняется над застывшей гроздью листьев в сосуде перед ним.
Солнце отражается в блестящих стенах и потолке, словно стекая по ровному стеклу, скапливается в тонких металлических рамах, мягкий рыжий свет просачивается сквозь оранжерею, заполняя собой воздух снаружи и внутри неё.
Жары не чувствуется, но по виску человека стекает прозрачная капля, медленно ползёт вдоль бьющейся под кожей вены.
Он проводит кончиками сомкнутых пальцев по самым краям листьев, почти не касаясь, потом снова, словно пытается их разгладить. С явным усилием отодвигает несколько мощных побегов, пробивающихся в прорехи между листьями, обнажает иссушенную серую землю, в которую уходит широкое основание растения, переходящее в деревянистый корень.
Не ослабляя потока чакры, - настолько концентрированного, что кажется, нити бледных корней начинают матово светиться и пульсировать сквозь тонкое стекло, - он медленно, внимательно вымеряя каждое движение, отодвигает зажимом нижние листья, закрепляет его у основания, отводит вторую руку.
Затаив дыхание, напряжённо вглядывается в переплетение показавшихся из земли корней, наклоняется ещё ниже. Прядь волос выбивается из-за уха, повисает свободно, но он уже не обращает на неё внимания.
В тот момент, когда он делает следующее движение, оранжерею вдруг прорезает дикий, невыносимо громкий, выходящий за пределы человеческого диапазона крик.
Почти одновременно со всех сторон взрывается стекло.
*
"...С учётом стоимости особо прочного стекла и установки системы сигнализации на основе Печатей земли..."
- Шизуне, чья это лаборатория?
Забывшись, Пятая резко поднимает голову, хмурясь, взмахивает очередной папкой в воздухе, - и только тут вспоминает, что отправила помощницу спать.
Полчаса назад, час, пять часов назад - уже не поймёшь, неподвижная жара, усталость и однообразие делают своё дело.
Цунаде поднимается из-за стола, потягивается до хруста, морщится от боли в затёкшей спине. Проходит вокруг, поглядывая в темноте за окном, но взгляд то и дело возвращается к лежащей на столе тонкой стопке листков, жёстко переплетённых канцелярским шнуром.
Текст очередного отчёта - ровный, официальный, почти лишённый конкретных формулировок, - цепляет чем-то, не позволяет отложить в сторону. Печать со знаком деревни в уголке каждой страницы, текст сплошной, не разбитый толком на отдельные части, из-за этого мешается в гудящей голове. Она пытается вспомнить, кому и когда давала санкцию на закупку таких материалов. Потом - под какие исследования и под чьим руководством. Потом - просто воскресить в памяти начало отчёта, или хотя бы название лаборатории, из которой он пришёл.
Плюнув, возвращается за стол и листает отчёт к началу.
Фокусирует уплывающий взгляд на чёрных значках, впечатанных в светлую бумагу. Содержание исследований, порядок запросов, полугодовой план, научное руководство...
И вдруг в голове складывается картинка.
- Сукин сын!..
Папка едва не разлетается в клочья в тонких руках Хокаге.
Цунаде взвивается из-за стола, подлетает к окну, с ненавистью втягивает горячий сухой воздух в лёгкие. В голове раскручивается цепочка воспоминаний - так и есть, не стоило оставлять это дело без присмотра, очевидно же было, что как только она отвернётся...
Она опускает голову и возвращается за стол. Вымотанность никуда не делась, но теперь к ней примешалась давняя, усталая злоба.
И решимость.
Больше нельзя это пускать на самотёк. Хватит, доэкспериментировались. Жаль, что Шизуне, как и ей самой, так и не придется отдохнуть в эти дни.
Но кому-то - это она может пообещать хоть самому Духу Огня - будет после этого ещё хуже.
1 (про предпосылки последствий, невразумительные отмазки и всё-таки немного про биоакустику)1. Скажи нет дыму без огня
*
Корпуса Объединённого научно-исследовательского комплекса за пять лет вросли в леса на границе трёх стран так, словно были там всегда.
Изначально комплекс замышлялся как попытка нескольких Скрытых деревень откупиться малой кровью от слишком назойливого контроля со стороны Конохи и Суны. Страна Огня в тот момент чётко демонстрировала военное и экономическое преимущество, что давало возможность если не диктовать многим свои условия откровенно - то влиять на чужую деятельность во многих областях куда сильнее, чем раньше.
Благодаря крепкому союзу песочники поддерживали почти все инициативы Хокаге.
Инициатива создания организации, работа которой давала бы неплохую информационную базу и доступ к исследованиям соседей, пришлась по душе не только им. Возможно, потому что возражать в тот момент не имело смысла. Или потому что жест Хокаге и старейшин страны Огня, первыми согласившихся представить союзникам списки планируемых для разработки направлений, глупо было оставлять без ответа. Или потому что не только глупо, но и опасно.
Как бы то ни было, спустя 5 лет работы комплекса эти вопросы давно перестали кого-то занимать.
*
В рабочем кабинете отдела биоакустики не просто накурено - интенсивность задымления можно измерять в топорах.
Кимимаро входит, быстро закрывая за собой дверь. Пожарную сигнализацию в своём отделе эти саботажники постоянно отключают, но если густой табачный дым просочится в коридоры, как уже несколько раз происходило, отвечать за переполох придётся, так или иначе, всем. Вентиляционная тяга мерно гудит и помигивает лампочками, но судя по атмосфере, включили её аккурат перед его приходом.
- Привет, шеф, - доносится из угла, где расположился Кидомару.
Четыре основных монитора, к каждому своя система управления, на каждый выведены графики, таблицы и ещё бог весть что. Огромные наушники вечно висят на шее, стол завален какой-то рухлядью, которая считается нужной ему для работы, - вся, включая две вычурные пепельницы. Из-под стола, помимо приборов, торчит ещё несколько узких штакетин и гриф гитары.
Если бы Кидомару не справлялся с работой, никто бы ему такого не позволял - но он успевает сделать больше, чем те же Сакон с Уконом вместе взятые, и лично не подвёл руководство ни разу.
- Почему тяга не работает? - вместо ответа бросает Кимимаро.
Голос у него звучит равнодушно, как всегда, но они уже давно научились различать малейшие интонации. Да и напряжение, витающее в воздухе и не изгоняемое никаким дымом, даёт о себе знать, так что шутить никто не пробует.
Кимимаро проходит по кабинету, ни на кого не глядя, прислушивается к тихому гулу приборов и лёгкому свисту тяги. Останавливается около неё, смотрит на стоящие под раструбом бутыли и запечатанные коробки, чуть брезгливо отодвигает вглубь чистую пепельницу.
Единственную, оставшуюся здесь в таком состоянии.
- Ну? - спокойно говорит он.
- А чего её гонять лишний раз, - медленно произносит Джиробу, выбираясь из-за своего стола и застёгивая широкий халат. Кимимаро глядит хмуро, бирюзовые глаза устало мерцают из-под полуопущенных век. Джиробу выше его больше чем на голову. - Она не справляется, пока здесь дымит. Надымили - и включили, а так переводить...
Кимимаро подходит ближе, с тем же каменным выражением заглядывает ему в лицо - тот слегка опускает голову.
- Дурак жирный, - чуть слышно доносится из дальней части кабинета, где за стойкой с приборами и широким полем контрольного пункта обитают братья.
Дым становится реже, тяга гудит изо всех своих немощных сил, остальная часть рабочей пятёрки молчит.
Даже сопения не слышно.
- Джиробу, - наконец произносит Кимимаро, и голос у него звучит куда ниже и злее, чем до того. - Я тебя лично предупреждаю. Что если. Ещё раз. Я замечу...
Его прерывает негромкий хлопок двери.
- Всем привет.
*
Кабуто улыбается, по очереди оглядывая собравшихся в кабинете. Халата на нём нет, обычная форма, и Кимимаро оборачивается к нему с лицом, ещё более окаменевшим, чем до того с подчинёнными.
Формально Кагуя Кимимаро считается старшим лаборантом и руководителем Отдела биоакустических исследований и разработок. Чуть менее формально - главой рабочей пятёрки лично отобранных и натасканных Орочимару ребят, которые при всех своих диагнозах (иногда доходящих до неадекватности) - стоят оказанного доверия.
Совсем отступая от формальной версии - они, вероятно, стоят для него куда большего.
Однако, это не отменяет того факта, что руководителя лаборатории никто из них не видел уже несколько дней, никаких инструкций Кимимаро на этот счёт не имеет, а единственный человек, который может что-то знать, смотрит сейчас на него, улыбается спокойно - и взгляд у него из-под очков, как холодная вода под ледяной коркой.
У Кимимаро едва заметно сводит скулы.
И ведь - знает, иначе бы зачем ему лично являться сейчас в отдел.
Формально или нет - неважно, потому что есть пятёрка наиболее приближенных к главе лаборатории сотрудников, а есть - Кабуто.
- Я хотел бы поговорить, - дружелюбно произносит он, так и не дождавшись ответа на приветствие.
И Кимимаро без слов кивает остальным, чтобы занимались своими делами, после чего выходит вслед за ним, плотно закрыв за собой дверь.
Через полторы минуты Кидомару поднимает голову, прислушиваясь к сигналам в наушниках, бросает взгляд на один из своих мониторов, и громко щёлкает пальцами.
Усмехнувшись, Сакон вальяжно подходит к тяге, несколько мгновений наблюдает, как уходят в вентиляционную шахту тонкие ленты сигаретного дыма - и c резким выдохом взмахивает сложенными в печать пальцами в воздухе.
Тяга замолкает.
*
Кабуто смотрит в окно на то, как верхушки деревьев постепенно поглощают садящееся солнце.
Вспыхивают по краям, как подожжённая бумага, и медленно темнеют.
Он поворачивается к Кимимаро - тот стоит у стены, глядит на него всё так же без выражения. Но яркий свет коридора безжалостно подчёркивает его узкие кости, невысокий рост, какую-то юношескую угловатость. И тускло-бирюзовые, слегка запавшие глаза, вокруг которых залегла отнюдь не юношеская тень.
- Ты понял главное, да? - негромко говорит Кабуто. - Режим оставляешь прежним и ничего не пытаешься использовать, пока не будет результатов. Решать, что назначать дальше, не нам с тобой.
- Да, я понял, - отвечает Кимимаро, и в его голосе не слышно уже ни капли той тяжести, которая висела в воздухе между ними в рабочем помещении.
Вообще ничего не слышно, кроме внимания и лёгкой тревоги, которой, судя по выражению лица, он сам старательно не слышит.
- Это - что касается тебя. Ещё...
- Кабуто-сенсей.
Вежливый, но настойчивый голос почти не перебивает, скорее - аккуратно пытается перехватить речь. Биоакустики не всегда мастерски владеют интонацией, но то, что знают о ней, не могут не пытаться применить. У Кимимаро, кажется, это выходит наиболее явно из всей пятёрки.
Однако - выходит же.
- Орочимару-сама сказал вам, когда он вернётся?
Кабуто качает головой. Тогда Кимимаро кивает и чуть заметно опускает голову.
- Но он передал для отдела ещё одно задание, - добавляет Кабуто. Ждёт пару секунд, глядя в распахнувшиеся на него глаза, потом мягко, почти с сочувствием улыбается. - Извини, Кимимаро-кун. Ты можешь помочь пока только в одном.
Кимимаро слушает, не делая попытки догадаться.
- Ты знаешь, чем сейчас занимается Таюя?
*
Тонкая трель пролетает по помещению и быстро, без отзвука, тает в полумраке. Три ноты - и тишина.
Приборы оживают.
С треском включается измерительная аппаратура, чувствительные стрелки вычёркивают на бумажной ленте два быстрых графика. Крупная мембрана над ними улавливает неслышные колебания воздуха, едва заметно подрагивает, передавая сигнал на основной блок. Графики змеятся по бумаге с негромким шорохом и, кажется, не собираются останавливаться.
Невысокая девушка с флейтой разворачивается на стуле, снова подносит инструмент к губам. На графики и приборы она не смотрит.
За ними, отделённое от рабочего пространства сеткой проводов, переходников и разъёмов, проходит толстое стекло. Мембраны и динамики – на стенах, на полу, несколько под потолком – аркой окружают «окно» в другую половину комнаты. За стеклом, тускло освещённые неоновым стержнем в углу, зафиксированы три вертикальные стойки из хромированного металла.
То, что примотано к каждой из них толстыми кожаными ремнями (средний для верности закреплен вставленным под тупым углом металлическим штырём, прямо под плечо), при жизни должно было сильно напоминать людей. Крупные, массивные мужские тела, все как на подбор с разросшейся, словно опухоли, мускулатурой. Шрамы и швы идут по бугристой коже сплошным потоком. Глаза у среднего плотно затянуты толстым жгутом.
Если присмотреться, можно различить , что у одного из тел не хватает головы – на её месте торчит замотанный тряпьём и перетянутый жгутами уродливый обрубок толстой шеи. Впрочем, принципиальным это отличие от остальных не является.
Именно у него вздрагивают руки, когда девушка снова подносит флейту к губам и выпускает почти неслышную трель. Мембрана снова подрагивает, тонкие графики бегут быстрее. На лбу девушки выступает лёгкая испарина.
Она сидит на своём стуле ровно, почти не двигаясь, даже не пытаясь скосить глаз на скользящие из-под самописцев бумажные ленты. Изредка её флейта издаёт едва заметный звук, и характер движений уже всех трёх зафиксированных за стеклом конструкций слегка меняется – дрожь, судорожные толчки какой-нибудь мышцы, словно вялые, бездумные попытки освободиться от ремней и штырей – и одновременно с ними меняется ритм и сложность узора, которые вычерчивают приборы на графиках, которые отмечает своими колебаниями центральная мембрана, ловят вспомогательные динамики, переводят сквозь непроницаемое стекло в нечто, способное заставить перепаханную пародию на человеческие тела реагировать…
А потом голова центрального «тела» - с перетянутыми жгутом глазами – вдруг разлетается на части.
Звук обрывается.
Несколько секунд девушка сидит на том же стуле, глядя расширившимися глазами на своё творение. Потом с размаху швыряет флейту на пол. Слышится звон металла о дерево, из пола вылетает пара щепок, а туши за стеклом судорожно вздрагивают от колебания мембраны и бессильно повисают на ремнях.
- Да блядь же, - сквозь зубы бросает девушка и, спрыгнув со стула, рывком опускает рычаг на приборной панели у стены.
Самописцы умирают без единого щелчка.
*
Дверь с тихим скрипом приоткрывается, пропуская вошедшего, и так же негромко, словно извиняясь за беспокойство, встаёт на место. Становится тихо.
Он стоит какое-то время у двери, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, потом делает несколько шагов вперёд. На столе впереди горит единственная свеча, рассеивая темноту неровными тёплыми всполохами, а окон или других источников света в помещении не видно.
Когда он приближается, вместо приветствия из неудобного кресла у стола наконец доносится вкрадчивое:
- Ты долго.
Голос звучит слегка хрипло, но на это он не обращает внимания.
Кабуто обходит кресло, опускает на стол закрытый контейнер аптечки и спокойно возражает:
- Официально я сейчас замещаю главу лаборатории по всем вопросам. Интересно, глава лаборатории в курсе, сколько у нас сотрудников и чем они заняты?
Человек в кресле поводит плечами, расправляя свиток на коленях, и усмехается:
- Я обычно не останавливаюсь потрепаться с каждым встреченным, знаешь ли.
Из-за повязки, закрывающей часть его лица, усмешка выходит слегка кривоватой.
- Я не трепался, - с достоинством отвечает Кабуто, открывая аптечку. - Но если бы ты знал, сколько вопросов у них возникает в твоё отсутствие. Сами на меня набрасываются, можно сказать.
- И много человек сегодня интересовались такими вещами, из-за которых ты никак не мог явиться раньше?
Кабуто наконец поворачивается и смотрит ему в глаза. Свиток на его коленях сделан из старой бумаги, тускло-сероватой, и записи на ней едва можно различить в таком освещении. Свеча чуть вспыхивает, роняя искру, но пламя тут же выравнивается.
Кабуто придвигает раскрытую аптечку ближе, сам подходит вплотную, протягивает руки и осторожно касается чужих висков. Отводит с них повисшие чёрные пряди, нащупывает край бинта с одной стороны.
- Орочимару-сама, - произносит он, продолжая смотреть с тем же выражением. - Вам совсем не нужны глаза, раз вы не удосужились даже зажечь свет, прежде чем хвататься за свитки?
- Болят от яркого света. - Со свечой он смотрит не морщась и даже, кажется, почти не моргая. - На восстановление нужно ещё сутки, потом можешь комментировать мои привычки.
- Думаю, больше, - Кабуто качает головой, потом протягивает руку за тонким скальпелем - лезвие, сверкнув у самого виска Орочимару, надрезает бинт, и лёгкие пальцы начинают осторожно снимать его, слой за слоем.
Орочимару едва заметно морщится, пока засохшие куски бинта отделяются от кожи, чуть заметно стискивает зубы, когда Кабуто прикладывает тампон к первому глубокому порезу под скулой. Тот действует быстро, привычно, не обращая внимания на выражение его лица. Или делая вид, что не обращает.
- Так сколько?
- Два человека слышали взрыв и точно знали, что это была оранжерея. Ты привлекал их к работе, насколько я понял. Ещё несколько - посмотрим, но вряд ли могут сказать что-то конкретное. Больше интересовались тем, сколько у них времени до того, как ты вернёшься.
- Те двое?
Кабуто мягко обхватывает его за плечи, заставляя слегка наклониться вперёд, убирает длинные волосы, сворачивая из них небрежный узел у затылка. Прокалывает его острым карандашом со стола, закрепляя, и коротко произносит:
- В карантине. Поговоришь с ними сам, когда будешь в состоянии?
И обнажает следующий участок его кожи, снимая бинты с шеи. Орочимару, не поднимая головы, медленно и едва заметно кивает.
Ненужные обрывки бинтов падают прямо на пол, словно сухая шкурка или сброшенная кожа.
*
Кабуто работает быстро, привычно, окидывает взглядом всё новые открывающиеся порезы. Тишину прерывает тихий звон склянок с антисептиками, лёгкий треск срезаемых бинтов, и только изредка - чуть неровный вздох, когда тампон в пальцах Кабуто касается слишком крупной раны, не успевшей затянуться.
Порезов - много.
Кабуто представляет себе высокие окна оранжереи, отстроенной не так уж давно за дальним полигоном, потом вспоминает, что увидел среди её обломков.
- Кстати, ты мне так и не собрался рассказать...
Увиденное в тот момент каким-то чудом сохраняло способность сопротивляться попыткам вынести его оттуда чуть ли не на руках. А вот от способности стоять самостоятельно или поведать, каким образом от защищённого печатями помещения осталась груда обломков и осколков особо прочного стекла - открестилось виртуозно.
- Я помню, - мягко произносит Орочимару. Поднимает голову, глядя ему в глаза, и предостерегающе сощуренные тускло-жёлтые щели никак не вяжутся с негромким голосом. - И как только я разберусь с некоторыми деталями, я тебе расскажу. Не заставляй меня это повторять ещё раз.
Кабуто смотрит ему в глаза несколько мгновений. Потом медленно опускает голову. Поправляет очки.
И начинает сворачивать оставшиеся бинты.
- Всё готово, Орочимару-сама, - послушно произносит он, не поднимая глаз. Закручивает склянку с бальзамом. Не удержавшись, с той же вежливо-равнодушной интонацией добавляет: - Меня, собственно, интересует, не полезет ли из-под твоей шкуры какая-нибудь побочная гадость, о которой ты меня забыл предупредить, в самый неожиданный момент? Не люблю, знаешь ли, работать вслепую.
Глаза Орочимару на секунду распахиваются шире.
Но когда Кабуто оглядывается на него, захлопывая крышку аптечки, - он с улыбкой опускает голову на сцепленные руки.
- Вот и проверишь.
Хмыкнув, Кабуто качает головой и идёт к двери, не говоря больше ни слова. Дверь открывается почти бесшумно – можно различить лёгкий треск пламени свечи за спиной.
- Таюя, - доносится ему вслед, когда между затихшим треском и его собственным выходом наступает секунда тишины.
- Я велел её предупредить, - кивает он, не поворачивая головы. Тёмное дерево растрескавшегося косяка медленно теплеет под его ладонью. – Она будет у вас завтра утром, Орочимару-сама.
Ещё несколько мгновений он стоит, не меняя позы. Звонкое ощущение того, как внимательно ему не смотрят в спину, жжёт эту самую спину не хуже самого красноречивого взгляда.
Когда до его слуха доносится еда различимый в тишине шелест пергамента, из которого сделан свиток, - так же молча выскальзывает за дверь.
ахтунг стандартный: фандом-Наруто, сильно АУ, много занудной наукообразности, мало обоснуя, юмор условный и , возможно, местами ООС. рейтинг предполагается не особо страшный, пейринги и прочее я буду вывешивать по мере обновлений, если понадобится, а про ОТП все и так в курсе.
саммари: попытка создания объединённого научно-исследовательского комплекса и международного сотрудничества, фап на траву, недофап на мозготрах, проч.
кишимоте - кишимотино.
спасибо отечественной науке за наше счастливое деццтво!
0 (про уныние административной работы, здоровую паранойю, нездоровое палево и неправильное обращение с правильными материалами)
0. Пятое время года
Шизуне мягким, осторожным движением кладёт на стол ещё одну папку - совсем тонкую, буквально в несколько страниц - и вопросительно смотрит на Хокаге.
Темень, сгустившаяся за открытыми окнами кабинета, дышит жаром и духотой. Сколько ни открывай окна и двери, едва заметные прохладные сквозняки начнут робко пробираться в здание только под утро, если повезёт.
Цунаде очень не хочется и сегодня оставаться тут до утра. Покачивая карандашом в пальцах, она оглядывает помощницу с ног до головы и отмечает про себя, что одежда на ней висит куда свободнее, чем раньше, а осунувшееся лицо не выражает ничего, кроме лёгкой усталой задумчивости.
Пора заканчивать.
И сегодня, и с этим отчётным периодом вообще.
У Хокаге и её ближайших помощников всегда много работы, по определению. Но с открытием чёртова объединённого научного комплекса к обычному бедламу добавилось от месяца до бесконечности отдельного ада, наступающие каждые полгода. Неотвратимые, словно ещё один сезон, опухолью вклинившийся среди нормальных времён года.
Теперешний ад длится уже третью неделю. Непрекращающаяся летняя жара успешно способствует их незаметному и неумолимому превращению в куда более печальный срок.
- Шизуне, что это?
Цунаде постукивает алыми, чуть облупившимися по краям ногтями по папке, но открывать её не торопится.
Разбор всех документов и отчётов по всем отделам конохского крыла комплекса - это только полдела. Самое смешное начнётся, она хорошо помнит, когда придётся заниматься распределением денег и направлений на основе того, что сейчас лежит грудами, кипами и отдельными бумагами по всему её кабинету. Когда придётся сначала советоваться и консультироваться со старейшинами, а потом им же и отчитываться.
Передоверить эту часть своих обязанностей Цунаде пока некому.
- Шизуне!..
- Извините, Хокаге-сама. - Девушка, дёрнув головой, быстро отирает лоб тыльной стороной ладони и поясняет: - Это из отчётов по отдельным проектам. Они запрашивают финансовую программу на следующий этап. Насколько я помню, оборудование их оранжереи...
- Хорошо, я поняла.
Цунаде хмурится и пытается вспомнить, санкционировала ли в прошлом году какие-нибудь исследования в области селекции или растительных материалов, кроме уже запущенных. По всему выходит, что нет.
Затевать разбор возможных нарушений то ли прямого приказа руководства деревни, то ли собственной памяти под конец дня безумно не хочется.
Пятая массирует кончиками пальцев влажные виски и морщится. Шиноби, разумеется, учат выдерживать и не такие условия. Но извращенцев, которые бы учились ко всему прочему получать от этого удовольствие, среди них немного, и Цунаде себя к ним точно не относит.
- Нам нужен кондиционер, - задумчиво произносит она, опустив голову на скрещенные на столе ладони.
Шизуне поднимает усталые глаза.
- Сегодня? Смету править?
Хокаге мрачно смотрит на помощницу.
- Я шучу.
- Я поняла, Цунаде-сама. Я тоже, - блёклым голосом отвечает та.
Цунаде приподнимает бровь.
Потом вздыхает и отмахивается рукой, так и не дождавшись внятной реакции.
Да что там говорить, они обе одинаково вымотались за эти дни.
Штат помощников Хокаге - прекрасная идея, которая большую часть времени не просто себя оправдывает, а по-настоящему спасает ситуацию, в который раз думает Пятая. Но работа Комплекса - другое дело. Слишком важное и слишком - вынуждена признать она - непривычное и неорганизованное, чтобы доверить его тем, в ком сомневаешься хоть немного больше, чем в самом себе.
Всё ещё - слишком.
*
Она снова вздыхает и проводит подушечками пальцев по тонкому канцелярскому шнуру, скрепляющему папку на столе перед ней. Невольно усмехается про себя - будь кожа на пальцах чуть мягче и моложе, можно было бы посадить занозу от жёсткого шершавого волокна.
Шизуне возвращается за соседний стол, откидывает со лба влажные короткие волосы, достаёт салфетку. В отличие от того самого штата помощников, девушка пользуется практически неограниченным доверием Хокаге, а потому последние недели находится рядом почти неотлучно. Не спрашивает ни о чём и пощады не просит. Цунаде не первый раз ловит себя на мысли, что давно уже не столько гордится ученицей, сколько испытывает к ней благодарность.
- Заканчиваем, - наконец решает она, хмуро глядя то на кипы неразобранной бумаги, то в остекленевшие глаза помощницы. - Так мы больше ничего сегодня не добьёмся.
- Да? - очнувшись, Шизуне вскидывает тонкие брови, но тут же снова хмурится, словно о чём-то вспомнив.
- Да. Отдохнёшь до завтра и приведёшь себя в порядок. Скорее всего, старейшины попросят предварительного обзора, так что ты мне понадобишься.
- А вы, Цунаде-сама?
- Я не настолько устала. Часть материалов я как раз успею подготовить сегодня. - Цунаде молчит, потом чуть заметно улыбается: - Может, за это время спадёт чёртова жара. Ради такого удовольствия не жаль прирасти ещё на пару часов к этому столу.
Шизуне медлит.
Часто моргая глубоко запавшими глазами, чуть заметно покусывая нижнюю губу, она смотрит уже даже не на Хокаге, а куда-то в глубину помещения. Хмурится, словно подбирая слова для чего-то важного.
Но Цунаде, проследив её взгляд, чуть заметно качает головой и ободряюще улыбается. И Шизуне со вздохом опускает голову.
В той части помещения, куда они обе больше не смотрят, в стене на уровне груди темнеет запертая дверца, издалека похожая на сейф.
На замке лежит едва заметный слой пыли.
Шизуне молча уходит, и в кабинете Пятой Хокаге становится совсем тихо.
*
Тёплый свет заходящего солнца пронизывает огромное помещение насквозь, свободно проходит сквозь стеклянные стены, прореживается в некоторых участках зелёными ветвями и стеблями, играет бликами на металлических рамах.
Оранжерея кажется просторной и наполовину опустевшей. Отдельные группы живых и не очень растений, запечатанные мешки и ёмкости с номерами, пара приборных стоек - словно впопыхах разбросаны по помещению, где попало. Длинный стол в середине, около которого сиротливо притулилась пара узких ящиков, почти пуст - не считая тонкой стопки исчерканных листков бумаги и кюветы, из которой торчит несколько тонких ручек и лезвий.
Возле одной из прозрачных, больше похожих на сплошные окна стен стоит очередная ёмкость из материала, напоминающего мутное стекло. Сквозь прозрачные стенки видно, что сосуд наполнен тёмной землёй, которую кое-где прорезают тонкие белые корешки.
Склонившийся над сосудом человек внимательно изучает розетку тёмно-зелёных листьев, проводит затянутыми в перчатки пальцами по бугристым основаниям. Розетка похожа на застывшую вздыбленную пену, готовую выплеснуться из сосуда.
Нахмурившись, человек выпрямляется, качает головой, разгоняя кровь по затёкшим мышцам, не обращая внимания на отсветы, задумчиво оглядывает помещение. Когда солнце светит ему в глаза прямо, становится видно, что радужка у него на свет песочно-зеленоватая, почти жёлтая, и только зрачки сужаются не полностью - не в точку, а в узкую нить.
Свет падает на листья, чуть блестящие ближе к центру розетки.
Человек поднимается, проходит к столу, долго перебирает тихо позвякивающие инструменты. Время от времени он оборачивается и разглядывает растение, потом снова смотрит на стол, хмурясь и обводя губы кончиком языка.
На столе растянута полоска чистого белого полотна, на которой уже красуются несколько тонких лезвий, тампонов, с трудом узнаваемое подобие то ли многоканальной пипетки, то ли шприца. Несколько флаконов с едва различимыми пометками стоять тут же, чуть поодаль, плотно закрытые.
Закончив подготовку инструментов, человек делает шаг назад, усаживается на голый дощатый пол, скрестив ноги, откидывает волосы с лица, глубоко вздыхает и прикрывает глаза.
Солнечные лучи скользят по доскам пола, по растениям вокруг, по играющим бликами инструментам на столе, по чёрным, почти не отражающим бликов волосам. По замершей на вершине сосуда розетке жёстких листьев.
Стоящую в оранжерее хрупкую тишину не нарушает ни единый шорох.
*
Наконец человек открывает глаза и, ровно спокойно дыша, слегка шевелит кончиками пальцев. Листья растущего в кадке неподалёку колючего кустарника едва заметно покачиваются, словно от сквозняка. Он чуть сжимает пальцы, разводит руки в стороны, замирает на несколько мгновений полностью. Воздух, сухой и прозрачный, словно концентрируется вокруг его ладоней, едва заметно потрескивая.
Сторонний наблюдатель мог бы заметить, что такое обычно происходит при исполнении некоторых техник шиноби, прежде всего тех, которые требуют неравномерной концентрации чакры.
Ещё наблюдатель заметил бы, что рукава халата у человека, пришедшего в оранжерею, очень короткие, не достают и до локтей, а закатанные рукава простой тёмной водолазки сейчас обнажают свободные запястья, обвитые только ровным узором татуировки.
Легко поднимаясь на ноги, он одновременно складывает несколько печатей, последняя из которых - "змея" - оставляет сжатыми пальцы его левой руки. Второй рукой он быстро выхватывает со стола один из крупных зажимов и склоняется над застывшей гроздью листьев в сосуде перед ним.
Солнце отражается в блестящих стенах и потолке, словно стекая по ровному стеклу, скапливается в тонких металлических рамах, мягкий рыжий свет просачивается сквозь оранжерею, заполняя собой воздух снаружи и внутри неё.
Жары не чувствуется, но по виску человека стекает прозрачная капля, медленно ползёт вдоль бьющейся под кожей вены.
Он проводит кончиками сомкнутых пальцев по самым краям листьев, почти не касаясь, потом снова, словно пытается их разгладить. С явным усилием отодвигает несколько мощных побегов, пробивающихся в прорехи между листьями, обнажает иссушенную серую землю, в которую уходит широкое основание растения, переходящее в деревянистый корень.
Не ослабляя потока чакры, - настолько концентрированного, что кажется, нити бледных корней начинают матово светиться и пульсировать сквозь тонкое стекло, - он медленно, внимательно вымеряя каждое движение, отодвигает зажимом нижние листья, закрепляет его у основания, отводит вторую руку.
Затаив дыхание, напряжённо вглядывается в переплетение показавшихся из земли корней, наклоняется ещё ниже. Прядь волос выбивается из-за уха, повисает свободно, но он уже не обращает на неё внимания.
В тот момент, когда он делает следующее движение, оранжерею вдруг прорезает дикий, невыносимо громкий, выходящий за пределы человеческого диапазона крик.
Почти одновременно со всех сторон взрывается стекло.
*
"...С учётом стоимости особо прочного стекла и установки системы сигнализации на основе Печатей земли..."
- Шизуне, чья это лаборатория?
Забывшись, Пятая резко поднимает голову, хмурясь, взмахивает очередной папкой в воздухе, - и только тут вспоминает, что отправила помощницу спать.
Полчаса назад, час, пять часов назад - уже не поймёшь, неподвижная жара, усталость и однообразие делают своё дело.
Цунаде поднимается из-за стола, потягивается до хруста, морщится от боли в затёкшей спине. Проходит вокруг, поглядывая в темноте за окном, но взгляд то и дело возвращается к лежащей на столе тонкой стопке листков, жёстко переплетённых канцелярским шнуром.
Текст очередного отчёта - ровный, официальный, почти лишённый конкретных формулировок, - цепляет чем-то, не позволяет отложить в сторону. Печать со знаком деревни в уголке каждой страницы, текст сплошной, не разбитый толком на отдельные части, из-за этого мешается в гудящей голове. Она пытается вспомнить, кому и когда давала санкцию на закупку таких материалов. Потом - под какие исследования и под чьим руководством. Потом - просто воскресить в памяти начало отчёта, или хотя бы название лаборатории, из которой он пришёл.
Плюнув, возвращается за стол и листает отчёт к началу.
Фокусирует уплывающий взгляд на чёрных значках, впечатанных в светлую бумагу. Содержание исследований, порядок запросов, полугодовой план, научное руководство...
И вдруг в голове складывается картинка.
- Сукин сын!..
Папка едва не разлетается в клочья в тонких руках Хокаге.
Цунаде взвивается из-за стола, подлетает к окну, с ненавистью втягивает горячий сухой воздух в лёгкие. В голове раскручивается цепочка воспоминаний - так и есть, не стоило оставлять это дело без присмотра, очевидно же было, что как только она отвернётся...
Она опускает голову и возвращается за стол. Вымотанность никуда не делась, но теперь к ней примешалась давняя, усталая злоба.
И решимость.
Больше нельзя это пускать на самотёк. Хватит, доэкспериментировались. Жаль, что Шизуне, как и ей самой, так и не придется отдохнуть в эти дни.
Но кому-то - это она может пообещать хоть самому Духу Огня - будет после этого ещё хуже.
1 (про предпосылки последствий, невразумительные отмазки и всё-таки немного про биоакустику)1. Скажи нет дыму без огня
*
Корпуса Объединённого научно-исследовательского комплекса за пять лет вросли в леса на границе трёх стран так, словно были там всегда.
Изначально комплекс замышлялся как попытка нескольких Скрытых деревень откупиться малой кровью от слишком назойливого контроля со стороны Конохи и Суны. Страна Огня в тот момент чётко демонстрировала военное и экономическое преимущество, что давало возможность если не диктовать многим свои условия откровенно - то влиять на чужую деятельность во многих областях куда сильнее, чем раньше.
Благодаря крепкому союзу песочники поддерживали почти все инициативы Хокаге.
Инициатива создания организации, работа которой давала бы неплохую информационную базу и доступ к исследованиям соседей, пришлась по душе не только им. Возможно, потому что возражать в тот момент не имело смысла. Или потому что жест Хокаге и старейшин страны Огня, первыми согласившихся представить союзникам списки планируемых для разработки направлений, глупо было оставлять без ответа. Или потому что не только глупо, но и опасно.
Как бы то ни было, спустя 5 лет работы комплекса эти вопросы давно перестали кого-то занимать.
*
В рабочем кабинете отдела биоакустики не просто накурено - интенсивность задымления можно измерять в топорах.
Кимимаро входит, быстро закрывая за собой дверь. Пожарную сигнализацию в своём отделе эти саботажники постоянно отключают, но если густой табачный дым просочится в коридоры, как уже несколько раз происходило, отвечать за переполох придётся, так или иначе, всем. Вентиляционная тяга мерно гудит и помигивает лампочками, но судя по атмосфере, включили её аккурат перед его приходом.
- Привет, шеф, - доносится из угла, где расположился Кидомару.
Четыре основных монитора, к каждому своя система управления, на каждый выведены графики, таблицы и ещё бог весть что. Огромные наушники вечно висят на шее, стол завален какой-то рухлядью, которая считается нужной ему для работы, - вся, включая две вычурные пепельницы. Из-под стола, помимо приборов, торчит ещё несколько узких штакетин и гриф гитары.
Если бы Кидомару не справлялся с работой, никто бы ему такого не позволял - но он успевает сделать больше, чем те же Сакон с Уконом вместе взятые, и лично не подвёл руководство ни разу.
- Почему тяга не работает? - вместо ответа бросает Кимимаро.
Голос у него звучит равнодушно, как всегда, но они уже давно научились различать малейшие интонации. Да и напряжение, витающее в воздухе и не изгоняемое никаким дымом, даёт о себе знать, так что шутить никто не пробует.
Кимимаро проходит по кабинету, ни на кого не глядя, прислушивается к тихому гулу приборов и лёгкому свисту тяги. Останавливается около неё, смотрит на стоящие под раструбом бутыли и запечатанные коробки, чуть брезгливо отодвигает вглубь чистую пепельницу.
Единственную, оставшуюся здесь в таком состоянии.
- Ну? - спокойно говорит он.
- А чего её гонять лишний раз, - медленно произносит Джиробу, выбираясь из-за своего стола и застёгивая широкий халат. Кимимаро глядит хмуро, бирюзовые глаза устало мерцают из-под полуопущенных век. Джиробу выше его больше чем на голову. - Она не справляется, пока здесь дымит. Надымили - и включили, а так переводить...
Кимимаро подходит ближе, с тем же каменным выражением заглядывает ему в лицо - тот слегка опускает голову.
- Дурак жирный, - чуть слышно доносится из дальней части кабинета, где за стойкой с приборами и широким полем контрольного пункта обитают братья.
Дым становится реже, тяга гудит изо всех своих немощных сил, остальная часть рабочей пятёрки молчит.
Даже сопения не слышно.
- Джиробу, - наконец произносит Кимимаро, и голос у него звучит куда ниже и злее, чем до того. - Я тебя лично предупреждаю. Что если. Ещё раз. Я замечу...
Его прерывает негромкий хлопок двери.
- Всем привет.
*
Кабуто улыбается, по очереди оглядывая собравшихся в кабинете. Халата на нём нет, обычная форма, и Кимимаро оборачивается к нему с лицом, ещё более окаменевшим, чем до того с подчинёнными.
Формально Кагуя Кимимаро считается старшим лаборантом и руководителем Отдела биоакустических исследований и разработок. Чуть менее формально - главой рабочей пятёрки лично отобранных и натасканных Орочимару ребят, которые при всех своих диагнозах (иногда доходящих до неадекватности) - стоят оказанного доверия.
Совсем отступая от формальной версии - они, вероятно, стоят для него куда большего.
Однако, это не отменяет того факта, что руководителя лаборатории никто из них не видел уже несколько дней, никаких инструкций Кимимаро на этот счёт не имеет, а единственный человек, который может что-то знать, смотрит сейчас на него, улыбается спокойно - и взгляд у него из-под очков, как холодная вода под ледяной коркой.
У Кимимаро едва заметно сводит скулы.
И ведь - знает, иначе бы зачем ему лично являться сейчас в отдел.
Формально или нет - неважно, потому что есть пятёрка наиболее приближенных к главе лаборатории сотрудников, а есть - Кабуто.
- Я хотел бы поговорить, - дружелюбно произносит он, так и не дождавшись ответа на приветствие.
И Кимимаро без слов кивает остальным, чтобы занимались своими делами, после чего выходит вслед за ним, плотно закрыв за собой дверь.
Через полторы минуты Кидомару поднимает голову, прислушиваясь к сигналам в наушниках, бросает взгляд на один из своих мониторов, и громко щёлкает пальцами.
Усмехнувшись, Сакон вальяжно подходит к тяге, несколько мгновений наблюдает, как уходят в вентиляционную шахту тонкие ленты сигаретного дыма - и c резким выдохом взмахивает сложенными в печать пальцами в воздухе.
Тяга замолкает.
*
Кабуто смотрит в окно на то, как верхушки деревьев постепенно поглощают садящееся солнце.
Вспыхивают по краям, как подожжённая бумага, и медленно темнеют.
Он поворачивается к Кимимаро - тот стоит у стены, глядит на него всё так же без выражения. Но яркий свет коридора безжалостно подчёркивает его узкие кости, невысокий рост, какую-то юношескую угловатость. И тускло-бирюзовые, слегка запавшие глаза, вокруг которых залегла отнюдь не юношеская тень.
- Ты понял главное, да? - негромко говорит Кабуто. - Режим оставляешь прежним и ничего не пытаешься использовать, пока не будет результатов. Решать, что назначать дальше, не нам с тобой.
- Да, я понял, - отвечает Кимимаро, и в его голосе не слышно уже ни капли той тяжести, которая висела в воздухе между ними в рабочем помещении.
Вообще ничего не слышно, кроме внимания и лёгкой тревоги, которой, судя по выражению лица, он сам старательно не слышит.
- Это - что касается тебя. Ещё...
- Кабуто-сенсей.
Вежливый, но настойчивый голос почти не перебивает, скорее - аккуратно пытается перехватить речь. Биоакустики не всегда мастерски владеют интонацией, но то, что знают о ней, не могут не пытаться применить. У Кимимаро, кажется, это выходит наиболее явно из всей пятёрки.
Однако - выходит же.
- Орочимару-сама сказал вам, когда он вернётся?
Кабуто качает головой. Тогда Кимимаро кивает и чуть заметно опускает голову.
- Но он передал для отдела ещё одно задание, - добавляет Кабуто. Ждёт пару секунд, глядя в распахнувшиеся на него глаза, потом мягко, почти с сочувствием улыбается. - Извини, Кимимаро-кун. Ты можешь помочь пока только в одном.
Кимимаро слушает, не делая попытки догадаться.
- Ты знаешь, чем сейчас занимается Таюя?
*
Тонкая трель пролетает по помещению и быстро, без отзвука, тает в полумраке. Три ноты - и тишина.
Приборы оживают.
С треском включается измерительная аппаратура, чувствительные стрелки вычёркивают на бумажной ленте два быстрых графика. Крупная мембрана над ними улавливает неслышные колебания воздуха, едва заметно подрагивает, передавая сигнал на основной блок. Графики змеятся по бумаге с негромким шорохом и, кажется, не собираются останавливаться.
Невысокая девушка с флейтой разворачивается на стуле, снова подносит инструмент к губам. На графики и приборы она не смотрит.
За ними, отделённое от рабочего пространства сеткой проводов, переходников и разъёмов, проходит толстое стекло. Мембраны и динамики – на стенах, на полу, несколько под потолком – аркой окружают «окно» в другую половину комнаты. За стеклом, тускло освещённые неоновым стержнем в углу, зафиксированы три вертикальные стойки из хромированного металла.
То, что примотано к каждой из них толстыми кожаными ремнями (средний для верности закреплен вставленным под тупым углом металлическим штырём, прямо под плечо), при жизни должно было сильно напоминать людей. Крупные, массивные мужские тела, все как на подбор с разросшейся, словно опухоли, мускулатурой. Шрамы и швы идут по бугристой коже сплошным потоком. Глаза у среднего плотно затянуты толстым жгутом.
Если присмотреться, можно различить , что у одного из тел не хватает головы – на её месте торчит замотанный тряпьём и перетянутый жгутами уродливый обрубок толстой шеи. Впрочем, принципиальным это отличие от остальных не является.
Именно у него вздрагивают руки, когда девушка снова подносит флейту к губам и выпускает почти неслышную трель. Мембрана снова подрагивает, тонкие графики бегут быстрее. На лбу девушки выступает лёгкая испарина.
Она сидит на своём стуле ровно, почти не двигаясь, даже не пытаясь скосить глаз на скользящие из-под самописцев бумажные ленты. Изредка её флейта издаёт едва заметный звук, и характер движений уже всех трёх зафиксированных за стеклом конструкций слегка меняется – дрожь, судорожные толчки какой-нибудь мышцы, словно вялые, бездумные попытки освободиться от ремней и штырей – и одновременно с ними меняется ритм и сложность узора, которые вычерчивают приборы на графиках, которые отмечает своими колебаниями центральная мембрана, ловят вспомогательные динамики, переводят сквозь непроницаемое стекло в нечто, способное заставить перепаханную пародию на человеческие тела реагировать…
А потом голова центрального «тела» - с перетянутыми жгутом глазами – вдруг разлетается на части.
Звук обрывается.
Несколько секунд девушка сидит на том же стуле, глядя расширившимися глазами на своё творение. Потом с размаху швыряет флейту на пол. Слышится звон металла о дерево, из пола вылетает пара щепок, а туши за стеклом судорожно вздрагивают от колебания мембраны и бессильно повисают на ремнях.
- Да блядь же, - сквозь зубы бросает девушка и, спрыгнув со стула, рывком опускает рычаг на приборной панели у стены.
Самописцы умирают без единого щелчка.
*
Дверь с тихим скрипом приоткрывается, пропуская вошедшего, и так же негромко, словно извиняясь за беспокойство, встаёт на место. Становится тихо.
Он стоит какое-то время у двери, дожидаясь, пока глаза привыкнут к полумраку, потом делает несколько шагов вперёд. На столе впереди горит единственная свеча, рассеивая темноту неровными тёплыми всполохами, а окон или других источников света в помещении не видно.
Когда он приближается, вместо приветствия из неудобного кресла у стола наконец доносится вкрадчивое:
- Ты долго.
Голос звучит слегка хрипло, но на это он не обращает внимания.
Кабуто обходит кресло, опускает на стол закрытый контейнер аптечки и спокойно возражает:
- Официально я сейчас замещаю главу лаборатории по всем вопросам. Интересно, глава лаборатории в курсе, сколько у нас сотрудников и чем они заняты?
Человек в кресле поводит плечами, расправляя свиток на коленях, и усмехается:
- Я обычно не останавливаюсь потрепаться с каждым встреченным, знаешь ли.
Из-за повязки, закрывающей часть его лица, усмешка выходит слегка кривоватой.
- Я не трепался, - с достоинством отвечает Кабуто, открывая аптечку. - Но если бы ты знал, сколько вопросов у них возникает в твоё отсутствие. Сами на меня набрасываются, можно сказать.
- И много человек сегодня интересовались такими вещами, из-за которых ты никак не мог явиться раньше?
Кабуто наконец поворачивается и смотрит ему в глаза. Свиток на его коленях сделан из старой бумаги, тускло-сероватой, и записи на ней едва можно различить в таком освещении. Свеча чуть вспыхивает, роняя искру, но пламя тут же выравнивается.
Кабуто придвигает раскрытую аптечку ближе, сам подходит вплотную, протягивает руки и осторожно касается чужих висков. Отводит с них повисшие чёрные пряди, нащупывает край бинта с одной стороны.
- Орочимару-сама, - произносит он, продолжая смотреть с тем же выражением. - Вам совсем не нужны глаза, раз вы не удосужились даже зажечь свет, прежде чем хвататься за свитки?
- Болят от яркого света. - Со свечой он смотрит не морщась и даже, кажется, почти не моргая. - На восстановление нужно ещё сутки, потом можешь комментировать мои привычки.
- Думаю, больше, - Кабуто качает головой, потом протягивает руку за тонким скальпелем - лезвие, сверкнув у самого виска Орочимару, надрезает бинт, и лёгкие пальцы начинают осторожно снимать его, слой за слоем.
Орочимару едва заметно морщится, пока засохшие куски бинта отделяются от кожи, чуть заметно стискивает зубы, когда Кабуто прикладывает тампон к первому глубокому порезу под скулой. Тот действует быстро, привычно, не обращая внимания на выражение его лица. Или делая вид, что не обращает.
- Так сколько?
- Два человека слышали взрыв и точно знали, что это была оранжерея. Ты привлекал их к работе, насколько я понял. Ещё несколько - посмотрим, но вряд ли могут сказать что-то конкретное. Больше интересовались тем, сколько у них времени до того, как ты вернёшься.
- Те двое?
Кабуто мягко обхватывает его за плечи, заставляя слегка наклониться вперёд, убирает длинные волосы, сворачивая из них небрежный узел у затылка. Прокалывает его острым карандашом со стола, закрепляя, и коротко произносит:
- В карантине. Поговоришь с ними сам, когда будешь в состоянии?
И обнажает следующий участок его кожи, снимая бинты с шеи. Орочимару, не поднимая головы, медленно и едва заметно кивает.
Ненужные обрывки бинтов падают прямо на пол, словно сухая шкурка или сброшенная кожа.
*
Кабуто работает быстро, привычно, окидывает взглядом всё новые открывающиеся порезы. Тишину прерывает тихий звон склянок с антисептиками, лёгкий треск срезаемых бинтов, и только изредка - чуть неровный вздох, когда тампон в пальцах Кабуто касается слишком крупной раны, не успевшей затянуться.
Порезов - много.
Кабуто представляет себе высокие окна оранжереи, отстроенной не так уж давно за дальним полигоном, потом вспоминает, что увидел среди её обломков.
- Кстати, ты мне так и не собрался рассказать...
Увиденное в тот момент каким-то чудом сохраняло способность сопротивляться попыткам вынести его оттуда чуть ли не на руках. А вот от способности стоять самостоятельно или поведать, каким образом от защищённого печатями помещения осталась груда обломков и осколков особо прочного стекла - открестилось виртуозно.
- Я помню, - мягко произносит Орочимару. Поднимает голову, глядя ему в глаза, и предостерегающе сощуренные тускло-жёлтые щели никак не вяжутся с негромким голосом. - И как только я разберусь с некоторыми деталями, я тебе расскажу. Не заставляй меня это повторять ещё раз.
Кабуто смотрит ему в глаза несколько мгновений. Потом медленно опускает голову. Поправляет очки.
И начинает сворачивать оставшиеся бинты.
- Всё готово, Орочимару-сама, - послушно произносит он, не поднимая глаз. Закручивает склянку с бальзамом. Не удержавшись, с той же вежливо-равнодушной интонацией добавляет: - Меня, собственно, интересует, не полезет ли из-под твоей шкуры какая-нибудь побочная гадость, о которой ты меня забыл предупредить, в самый неожиданный момент? Не люблю, знаешь ли, работать вслепую.
Глаза Орочимару на секунду распахиваются шире.
Но когда Кабуто оглядывается на него, захлопывая крышку аптечки, - он с улыбкой опускает голову на сцепленные руки.
- Вот и проверишь.
Хмыкнув, Кабуто качает головой и идёт к двери, не говоря больше ни слова. Дверь открывается почти бесшумно – можно различить лёгкий треск пламени свечи за спиной.
- Таюя, - доносится ему вслед, когда между затихшим треском и его собственным выходом наступает секунда тишины.
- Я велел её предупредить, - кивает он, не поворачивая головы. Тёмное дерево растрескавшегося косяка медленно теплеет под его ладонью. – Она будет у вас завтра утром, Орочимару-сама.
Ещё несколько мгновений он стоит, не меняя позы. Звонкое ощущение того, как внимательно ему не смотрят в спину, жжёт эту самую спину не хуже самого красноречивого взгляда.
Когда до его слуха доносится еда различимый в тишине шелест пергамента, из которого сделан свиток, - так же молча выскальзывает за дверь.
@темы: фик: naruto, дурная нарутная трава, обрывки