глянул наконец ту Старую Гвардию, которая нетфликс.
имею сказать пока вкратце: из всего яростного сочетания чудесного и тупого - мужики-крестоносцы, спящие в обнимку и троллящие спецназовцев в кузове - котички моей души.
понимаю, отчего пару лет назад половина ленты вдруг полюбила Луку Маринелли.







если кто-то читал первооснову, алкаю - придите и расскажите мне наконец, что там было тогда на Мальте??

@темы: видеть, фильмота, специально для католической церкви

---

жить становится реально немного проще, несмотря на все горы дедлайнов, которыми меня заваливало за время выпадений из жизни по частям.
но самое дурацкое, что теперь я не знаю, почему точно, тк одновременно поднял на треть дозу колёс и начал восстанавливать витамин Д. но ок, пока пусть стабилизирует, а там можно будет экспериментировать дальше и выяснять, где что повлияло.
но результаты мне определённо нравятся, я вижу хотя бы по треккеру.

да, у меня есть треккер для выползаний из депрессивных эпиздов хд

очень простой, прямо в ежедневнике.
рисуется на неделю список из минимально необходимых пунктов, которые бы неплохо поддерживать хотя бы две минуты в сутки, чтобы чувствовать себя человекообразным и не выпадать из реальности - или хотя бы регулярно туда возвращаться.
меня раньше был просто табличкой, где по вертикальной оси - список пунктов, по горизонтальной - числа на нужный тебе кусок времени, в течение которого ты наблюдаешь. сейчас я рисую под числами напротив пунктов пустые кружки и закрашиваю их чорным, если пункт выполнен.
вообще, мне когда-то казалось, что я это сам умный придумал, а потом выяснилось, что народ это и так практикует и называет треккером, ну ок, мне не мешает хд
в некоторых случаях это реально работает. дело в том, что по моему опыту, в субдепрессивных, депрессивных и прочих состояниях, где у тебя очень долго и мало сил, у мозга возникает привычка прятаться от реальности (в реальности - задачи, решения, волевые усилия, а главное, этого всего больше, чем в норме, тк надо разгрести всё то, что ты уже запустил в себе и вокруг), чтобы сэкономить хоть клочок себя - и можно реально не заметить, что не отписывался в диалоге уже два месяца, не тянул спину две недели, не дочитывал или не дописывал что-то уже полгода. и некоторые штуки в жизни могли бы быть не в такой жопе, если бы ты вспоминал о них хотя бы раз в двое суток на две минуты.
и пока ты реально в районе днища морского - это тяжко, тебе нах не надо, мысль о том, чтобы заставить себя что-то делать, может размазать остатки мозгов по полу. на том уровне реально нужны медикаменты и снять острое состояние, там может быть не до самоорганизации.
а вот дальше, когда начинаешь понемногу выползать - привычка у мозга остаётся. мы вообще любыми повторяющимися действиями прописываем в своей нервной ткани дорожки для этих действий всё глубже. и ломать привычку, резко превращаясь в супергероя человека-нормального-себя - ну такое, и по выполнимости, и по эффективности.

поэтому для возвращения в мир мне нравится рисовать вот это вот.
набор минимальных штук, которые ты заново учишься мочь - не одним титаническим усилием, выжатым из себя, когда вынужден и прижат к стенке, а по капле регулярно. в форме нормального метаболизма, обмена веществ между собой и внешней реальностью, который пора по кусочку восстанавливать.
примитивные пункты в духе "книги", "зарядка", "официальное", "бабло", "тексты", "дом" и что там ещё. я произвольно запихиваю туда иногда что-то текуще-важное, что либо горит, либо намеревается гореть в скором времени, либо уже сгорело нахрен, но я ещё из пепла что-нибудь хочу выжать.
это позволяет как-то ориентировать себя на то, чтобы, имея возможность пошевелить ложноножкой в пределах какого-то из этих пунктов, делать это шевеление и отмечать себе прямо руками в существующей бумажке.
и, что мне кажется важнее, это позволяет видеть и опознавать, как этот контакт с реальностью продвигается вообще - ты не обязан выполнять все пукты и выжимать из себя всё сразу, но спустя какое-то время у тебя есть перед глазами довольно чёткая картинка того, что в твоей реальности существует, пока ты от неё прячешься, и данные о том, как часто ты сейчас способен туда заглядывать.

главное правило, которое мне когда-то было очень трудно вбить себе в голову - минимальность требуемой работы.
ты отмечаешь именно то минимальное усилие, которое приложил. и чем тебе сложнее выбираться из болота, в которое ты превратился, чем дольше ты в нём просидел, тем более минимальным оно должно быть.
потому что
а) даже продвижение на сантиметр считается, если до того ты не двигался вообще, а иногда и на миллиметр.
б) регулярность и восстановление привычки к тому, что "заглянуть в ёбаную деловую переписку по проекту" - это уже действие. отвечать на письмо неделю по два слова в день и таки отослать его на шестой день и сказать, что это хорошо - это эволюция и в сто раз продуктивнее, чем откладывать это действие месяц.
в) привычка облегчает процесс увеличения кпд. птмчт смотри пункт про нейронные связи - по наработанным дорожкам сигнал бежит легче. если ты справился с тем, чтобы без насилия несколько дней подряд делать одно задохлое упражнение по французскому и получать за это от мозга маленькую дофаминку при закрашивании кружочка, то с немалой вероятностью через какое-то время мозг захочет дофаминку побольше и начнёт выдавать тебе больше ресурса и вознаграждения за несколько сделанных задохлых упражнений. а даже если нет - у тебя всё равно через условные полгода будет небольшой, но сделанный задохлый курс.

ок, ещё я вывел второе главное правило, но с ним у меня проблем сразу было меньше.
самонасилие - это можно чутка, обычно на малом ресурсе неплохо чувствуешь, когда можешь себя немножко заставить, потерпеть полминутки и отпустить, а когда нафиг, тут проще доверять себе и смотреть, надо ли и в какой дозе.
а вот хлестание себя тапком по морде - нет. мне ни в какой дозе не помогало.
то есть, вот этот главный пукт "я не обязан" мне очень критичен. треккер такого рода - это источник данных и немного такой игры, он не служит для оценки, тем более, прастигоспаде, качественной. сделал из десяти намеченных пунктов один или два, и то один случайно, а второй был "я закинул письмо в почтовый ящик по дороге" - ок, молодец. это информация. за неделю видишь, что почти каждый день писал по одному предложению в текст, зато к учёбе не притронулся вообще? ок, это тоже информация. тыкать себя носом в то, какой ты тряпка-лох-пидр - в данном случае не имеет смысла и отнимает дофаминку. но дофаминка - не только награда за эволюционно хорошее поведение, но и топливо, чтобы это поведение реализовывать и достигать достижения.
довольно тупо отнимать топливо у биологической машинки, в которой его и так мало, за то, что она плохо бежит и всё время тормозит.

поэтому мой треккер полон смирения, терпения и гордости, нежно засунутой себе в задницу.
я назначаю минимум для каждого пункта, и он минимален. больше - можно, меньше - не имеет смысла (глубина того, куда я могу запихать гордость, всё же органичена).
пятьдесят отжимов от стенки и растяжка плеч, или пятьдесят махов лапками и растяжка жопы - это пункт про спорт. одно упражнение на новую грамматику и одно на повторение - это французский. пара страниц книги. два-три предложения в текст. убранное с сушилки бельё. отправленное письмо или черновик письма. восстановление пароля от универской почты. ответ на коммент или пять минут трёпа с коллегой.
это вещи, которые выглядят мелочами в масштабах вселенной, но на выходе из того болота слишком легко охренеть от мысли, каким блять образом ты на протяжении недель почти не мог даже этого.
и это всё ещё та вода, которая по капле точит камень, которым обрастает твой мозг и граница тебя с внешним миром, пока ты вот это всё.

а ещё он сам по себе для меня служит маркером изменения состояния.
птмчт я помню некоторые моменты, когда имитация нормального человека отнимала у меня столько сил, что мысль о каких-то ещё списках и действиях не под угрозой апокалипсиса и геенны звучала для меня как призыв вставить эверест в жопу тому, кто её выскажет.

ещё впилю опять один из любимых клипов.
потому что могу.

@темы: рефлексия, музыкальный бордель

---

фильмы 2022

ранее на нашем радио

1. Руины, 2008

внезапно очень неплохой боди-хоррорный фильм.
не огромный восторг, но мне всё равно понравилось, несмотря на все шероховатости. может быть, конечно, что мне понравится любой трэш, если там растения прорастают в людей, заражают и/или пожирают их, влезая в раны, - но мне кажется, здесь не только поэтому.
помимо того, что это не трэш, а вполне нормальное скромное кино - там основных локаций штуки три, и большая часть действия происходит в полутора - но они хороши. природа зелена. пирамида высока и пустынна. персонажи иногда раздражают, иногда нравятся, годные, в общем, персонажи, на своих местах. растения злые и опасные, как и положено, графон иногда замечаешь, но немного и глаз не режет.

ну, и потом - ау, там растения забираются в людей, жрут их и делают ещё кучу внезапных вещей. да будь они хоть триста раз графонистые, наверное, оно бы того стоило.

главгеры забавные.
они на самом деле не очень приятные - один ЧСВшный отбиток, который я-учусь-на-врача-поэтому-самый-умный-буду-командовать-как-суровый-военврач-и-смотреть-на-всех-как-на-тупое-добро, другая истерящая инфантильная дура без толики мозгов и самоконтроля, ещё двое вроде весёлые дружные котики, но если девица просто эмоционально от всего впадает в ахуй, то пацан вообще амёбный слегка, один только Матиас и выглядит нормальным мужиком.
но по ходу всей жести как-то привыкаешь к ним и видишь, что даже самые раздражающие придурки делают не только хрень, не потому что меняются и становятся другими людьми - это слишком мало времени, а потому что принимаемые решения дают им возможность показать и другую сторону. особенно после всей сделанной хрени.

мне нравится, что там не обмазываются кровищей и мясом так, как будто ради этого фетиша и снимали, но в нужных местах не прячут и не прикрывают цензурой то, что есть. обгрызенные ноги, ростки под кожей, отрезаемые куски кожи и мяса - выглядят вполне норм, веришь им.
рукожопости некоторых тоже веришь, хотя момент с переносом мужика со сломанной спиной как-то уж очень драматичен - он хрустит у них на каждом движении, а поднимают его так, что не хватает звука грустного тромбона, не знаешь, морщиться или ржать, и в итоге делаешь и то, и другое.

растения - хорошо. по ним видно, что они сухие, жёсткие, если надо, подвижные, и в принципе, не хочешь задаваться подробными вопросами, за счёт чего они такие активные и как вообще.
(вру, я всё равно задаюсь и пытаюсь придумать обоснуи, но лениво и без полыхания кормы.)
мне встречалось мнение, что некоторые их абилки выглядят не особо реалистично, но имхо, всё с этим норм - как минимум, пояснение того, чем они издают звуки, в фильме есть, а на большие глубины он не замахивается.

мне вообще отдельно нравится, что там нет объяснений и попыток придумать, откуда вообще эта хрень взялась, почему она ещё не расползлась по миру, кто намалевал ту карту и как она попала в руки какой-то неизвестной девушке-археологу брата немецкого туриста, который случайно проходил мимо компании главгеров. обычно такие попытки объяснений или очень символичные, или добавляют дыр и выглядят глупо, что закономерно на пользу истории не идёт.
здесь есть предположение - Джеф считает, что эта штука здесь давно, потому что даже животные и птицы к пирамиде не суются, но Джеф не такой умный, как хочет казаться, и не очень представляет, как организмы быстро умеют приспосабливаться, когда их могут угрызчь за мягкое и не только.

так что здесь ситуация дана, как есть сейчас - вот пирамида, вот те, кто следят за отсутствием контакта живущей там штуки с миром, вот главгеры попали почти без шансов выжить.
а как давно лианы там обитают, засунули ли их туда ещё майя, строившие пирамиду, или они мутировали в какой-то момент, почему местные готовы отстреливать любого, кого коснулась заразная трава, но до сих пор не придумали оплатить триста тонн щёлочи или той же соли, чтобы засыпать пирамиду по маковку, какой дебил пустил в народ карту, почему зона отчуждения вокруг пирамиды такая маленькая, почему эту траву ещё не прибрали к рукам если не учёные и военные, то хотя бы местные нарокобароны или ещё кто, какими спорами эта трава суётся в людей, если у неё цветы есть и подвижные побеги, что она вообще из себя представляет?
я могу придумать ряд предположений, и меня радует, что фильм про это ничего особенного не вбрасывает. подозреваю, что вопросов стало бы только больше.

в общем, мне нравится, что этот фильм не претендует на что-то великое и шедевральное, и в своих рамках вполне хорош.
буду пересматривать и показывать тем, кто ценит тему.


2. Полуночный экспресс, 2008

ок, это фильм по Клайву Баркеру.
это прям очень неплохой фильм по Клайву Баркеру.
это фильм по штуке, которая называлась "Полуночный поезд с мясом", и кстати, фильм в оригинале называется так же, просто наши переводчики то ли скромны, то ли пытаются в интригу.
это фильм с темнющей атмосферой, душевным залихватским гуро, вкраплениями боди-хоррора, химией между главгером и суровым мужиком, который крошит головы людям здоровенным молотом, такой напряжённости, что остальные химии в фильме как-то ну... да пусть делают, что хотят.
в общем, дайте два, дайте многа!

он не без дыр, конечно.

мне не очень понравилась графика - она какая-то уж очень компьютерная. ну, то есть, условности в плане физики и анатомии можно объяснить тем, что у нас не просто триллер, а ещё с мистикой, хоррором и нёхами. внезапные айнанэ вроде того, как Махогани отрывает трупу руку и отвешивает ею тумака девице, а потом этой же рукой получает по щщам и улетает в нокдаун, - тем, что автор первоисточника - король и королева сплаттерпанка в одном лице и искренне дрочит на разудалую гурятину. да много чего можно объяснить, но графоний, похожий на компуктерную хоррор-игрушку... в общем, ок, ладно. когда привыкаешь, он даже милый.

ещё мне как-то не зашла концовка - не сама по себе, так-то она классически шикарна, а то, что какую-то цельную картинку из первоисточника явно слегка ободрали и сунули кусочек сюда в качестве обоснуя. вот эта тема про миры, которые должны быть отдельно, как-то не пришей козе пятую ногу. сама по себе тема с Отцами-основателями под городом и теми, кто им служит, достаточно жутковата и хороша в том числе теми моментами, на которые в фильме есть только намёки. может быть, оно в книге сшито более гармонично, но я не читал книгу ещё, поэтому смотрю просто на фильм, и без этого момента про миры - картинка собирается из вот этих крупиц, очень интересная в своей дырявости. зачем ещё этот момент, если он никуда не ведёт и ничего не даёт? ради возможного сиквела? да у вас и так там ворох едва трепетно потроганных тем, вроде того, насколько в курсе полиция, что эта тема делает со своими мясниками, разные ли это были чуваки или Махогани такой долговечный, да куча всего.

ещё к хреновым моментам могу притянуть то, что некоторые персонажи ведут себя, как непоследовательные дебилы (да, охреневающая женщина, я смотрю на тебя) и странность некоторых локаций, в которых непонятно, откуда там столько помещений и никто никого не слышит (да, номер отеля, я смотрю и на тебя), но я могу это списать на условности и мелочи. мне они особо много не портят.

всё остальное в фильме прямо замечательно.

атмосфера-кадры-звук - заворожительные, все вот эти тёмные городские улицы, урбанистические бетонные переходы, тёмная и грязноватая сторона города, которую пытается поймать Леон. там практически всё происходит или ночью, или в сумерках, или в подземке, и вот этот синюшный холодный цветокор прямо очень к месту.
и ещё саунд - мне показалось, что почти вся фоновая музыка упирается в какой-то отбитый криповатый дарквейв и электронку, и она не пилит уши, а работает на атмосферу. я терпеть не могу, когда фильмы начинают снобистски хвалить за атмосфэру (меня вполне устраивают и хорошие скримеры пополам с моими простыми фетишами в хоррорах), но тут её не отнять - она хороша и красива.

актеры да.
персонажи да.
ну ок, давайте честно - и создателей, и зрителей в первую очередь интересуют Леон и Махогани, и они вот реально да. остальные - так, на фоне и больше выполняют функции, ну и норм выполняют. а вот эта растущая одержимость Леона и связь Махогани и отцов с ним, при том, что встречаются они чаще всего через объектив камеры - пока не начинается экшон и рубилово - а сказать друг другу по техническим причинам особо ничего не могут. но эту связь чувствуешь и в неё веришь - тот, кто поставил туда этих ребят и сказал им играть на фоне творящегося почти треша с разбитыми черепами, молодец.
ещё владелица галереи внезапно мимими.
кстати, в той галерее, говорят, можно поразглядывать картинки Баркера.
почему меня не удивляет хд
Махогани вообще шикарный - у этого мужика могло бы быть такое доброе простоватое лицо, но он его носит вместе с мясницкими крючьями, хирургическими инструментами и молотком для забивания скота, если я правильно вижу.

и отдельные три слова про боди-хоррор.
его тут немного - если не считать конкретного мяса, кровищи и того, что делают с телами убитых и зачем, но мне трудно считать боди-хоррором размашистую гурятину, для меня это разные вещи.
проломленные черепа, оторванные руки, оторванные глаза - это мясо, оно может выглядеть жёстко, но и только. боди-хоррор для меня начинается там, где Махогани расстёгивает рубашку перед зеркалом, где ты разглядываешь, как передвигаются Отцы-основатели, или задумываешься, что они сделали своими лапками с мужиком, помимо нацарапывания знака, пока он валялся в отключке. там, где тебе не дают точных ответов, и ты можешь только догадываться по тем кусочкам информации, что у тебя есть или тебе показались.
в гуро и мясе нет этой неизвестности, они могут быть красивы или противны или глупы или что-то такое. но в фильме она есть.

и ещё я не могу не думать о том, что Баркер, на секундочку, здесь был и продюсером тоже. а это тот мужик, который участвовал в создании хоррор-игоры по своей писанине и требовал, чтобы из главгера сделали "такого дядьку, чтобы я его захотел", поэтому у протагониста кудри развеваются, штаны в облипку, а белая рубаха полурасстёгнута на груди, спасибо, Клайв, нам нравятся твои вкусы.
и с этой тз я не сомневаюсь, что отыгрыш такой лютой химии между криповыми мужиками, которым предстоит сразиться смертным мордобоем - мне не показался.

концовка полна бзсхднст и зачем-то цепляет клок той темы с мирами, но в остальном - горячо одобряю.


3. Тварь из Чёрной Лагуны, 1954

ааа, какая милота, какое всё.
я знаю, я редко смотрю прямо совсем классические старые фильмы, поэтому мне всё умильно, всё душевно, всё как-то да. хотя, конечно, оно местами очень наивно выглядит, но кому какое дело.

несколько прикольных рандомных наблюдений:

- учёные находят на раскопках окаменелую пятипалую лапу, похожую и на человеческую, и на земноводную. решают немедля делать экспедицию и копать там всё! обоснуй: когда-нибудь человечество полетит в космос, начнёт населять новые миры, в которых будут другие условия, атмосфера, давление, и если мы поймём, как работает эволюция, вроде вот этой переходной формы, то сможем помочь людям адаптироваться к тем новым условиям.
то есть, ребята исходят не из постулата, что человек офигенен такой, как сейчас, поэтому под него надо перешивать всё вокруг, а из идеи, что человеку надо будет эволюционировать и адаптироваться к новому миру. внезапненько.
(о, эти наивные киношные учёные пятидесятых, которые ещё верили, что человека можно заставить эволюционировать... хд)

- Кей - красава и единственная из персонажей, кототорый мне понравился, кроме твари (и немного кэпа Лукаса).
красивая декоративная дева в беде из пятидесятых - внезапно учёный, внезапно мимолётом выясняется, что её коллега и возможный муж так-то многим в своей жизни обязан её исследованиям, умеет в аргументацию, умеет вмазать огненной лампой по врагу. внезапненько опять.
олсо, когда экспедиция только прибыла в Лагуну, мужики опасаются туда нырять, потом долго вдвоём с ружжом плавают с аквалангами и собирают цветочки, возвращаются и убегают исследовать клочки образцов, подарив деве перед тем неизученного цветочка.
тем временем дева, пока никто не видит, скидывает рубашку, сигает в неизученную воду в купальничке, проплывает и проныривает чуть ли не всю лагуну, просто так, по приколу, а то жарковато. плавает там красиво, ныряет без всяких аквалангов. и когда нечто трогает её за ноги под водой, она делает лицо из серии "это чо ваще, кто офигел?" и заныривает посмотреть, какая жопа там руки распускает.
шикарная женщина.
я не понял, зачем тварь пыталась её утащить к себе, но блин, я бы тоже такую попытался утащить. не мужиков же этих булошных нелепых в их фансервисных трусиках, в самом деле.

- тварь шикарна.
у неё лицо офигевшего обдолбанного меня, разбуженного в пять утра после недели на неправильных таблетках (и, кстати, по ходу фильма учёные реально попытаются обдолбать её природным токсином, а потом будут бегать и орать, когда её отпустит и начнётся злой отходняк). походка и пластика примерно такие же, кстати.
а ещё она убивает фейспалмами!
серьёзно, первых двух индейцев-помощников профессора, оставшихся в лагере, так прямо и облапывает за лица летально. и потом мужика из экспедиции не добивает, и он валяется в лазарете с перебинтованным лицом, за которое его потрогали. всех хватает за лицо.
с другой стороны, ей может быть дофига лет, если не веков, конечно, сила её фейспалма смертельна, с такой-то жизнью.
в общем, я теперь немножко фанат этой твари и очень переживал, что её достают и обижают.

а если серьёзно, в этом фильме всё немного очень по классике.
вот люди припёрлись в тваречкины территории и, получив закономерно по мордам летальным фейспалмом, начинают её ловить и стрелять, тоже мне, учёные хреновы.
но при этом некоторые из них вообще-то реально предпочитают не мочить её без необходимости, а поизучать своё и свалить, когда становится понятно, что диалога не получится, первое впечатление у них взаимно получилось не очень.
я почему-то ожидал куда большей беспросветности, но вот.
вот эти люди играют так себе, выглядят какими-то демонстративными хрен пойми кем и прямо пыхтят как стараются - но это сейчас так выглядит, а у них там чб-плёнка и камеры статичные, приходится выкручиваться, зато какие съёмки под водой, для пятидесятых-то. крутота.
вот дурацкие классические проёбы - пришёл белый человек на вонючей лодке и начал тут хозяйничать и всё ногебать, а потом возмущается получению по морде за наглость. но с другой стороны, вон же чуваки стараются хоть как-то цепляться за годные идеи, вот раз за разом мелькает акцент на то, что наука - это чтобы узнавать и понимать, мы дофига всего не знаем даже на нашей планете и у себя под носом, вот примеры, вот это всё. не то чтобы они реально это реализовывали, но хотя бы языками чешут. это тоже выглядит наивно, но мило.
вот саундтрек, который чуть ли не каждую секунду режет уши, но... хотя не, тут без всяких но. саундтрек конкретно режет уши, его дофига, он эпичен, драматичен, суров, сверкающ, угрожающ, и всё это сразу и вместе, как суп из грёбаного ротенона, залитый прямо в нос, бедные мои три извилины все скукожились от этой щедрости.
но мне всё равно понравилось.

и всё-таки, зачем этот ихтиандр ушастый тащил к себе Кей? не просто же из вредности?
потому что он же её хватал аккуратно. мужиков ладошками фейспалмил насмерть, одному вон на боку вмятины оставил, а её в купальнике на руках тащил и красиво складывал.
он хотел с ней размножиться и наводнить сухопутный мир своими гибридами, только не такими неуклюжими и покрасивее? он хотел коммуникации и понял, что она там единственная одновременно крутая и умная, и не машет испуганными яйцами и ружъём? он решил её спасти от этих дурных недоучёных, которые даже копать не умеют нормально? он почуял в ней родственную душу?
что, что за этим стремлением, почему?
хоть иди придумывай сам.

кстати, тот ротенон, который они насыпали в реку, чтобы потравить всю рыбу и обдолбать тваречку-ихтиандра, реально существует и именно так и используется.
кэп Лукас знает толк.


4. Особь, 1995

господи, этот фильм должен был быть настолько несуразным и меметичным, что я собирался смотреть его сквозь тысячи летальных фейспалмов - а он вдруг классный же.
ну то есть, ладно, он полон ебланов с очень странной логикой, сюжетных условностей, местами смешной, и к этому добавляется тот факт, что первый раз я его видел очень давно и очень маленьким, как бы не в год выхода вообще, можно делать на это скидку. но, но!

короче, это душевный сайфай про ребят, которые такие "у нас есть крутая программа по поиску внеземной жизни с хорошим финансированием, давайте делать лютую дичь на эти деньги, вообще не думая, потому что да чо будет-то?!"
и в этом есть что-то невероятно жизненное.
то есть, вот они наотправляли в космос всю возможную инфу о себе и своей планете, ок, я слышал, что люди так реально делают или делали, потому что чо будет-то?
им пришёл ответ фиг знает от кого с какими-то зашифрованными химическими формулами, они тут же кинулись расшифровывать и пилить вещество, потому что чо будет-то?
они обрадовались и получили следующую записку от фиг знает кого, в которой была так же зашифрована последовательность ДНК и инструкция, как её сшить с человеческой, и радостно побежали делать гибрид человека и ёбаного пришельца, потому что а чо будет-то?
гибрид получился умненький, няшный, быстрорастущий, многое понимающий, живущий у них под колпаком в лаборатории на хреновых дверях неподалёку от оживлённых железнодорожных путей, однажды им что-то не понравилось, и они решили, не скрываясь, усыпить гибрида газообразным цианидом, потому да чо будет-то, правда?!
и так весь фильм.
и... ну, признайтесь, народ, вы бы сделали на их месте то же самое.
я бы точно сделал хддд

а, ну потом глава такой умной и предусмотрительной программы по изучению пришельцев даёт ей свалить, после чего набирает пати маргиналов для её поимки.
потому что пати состоит из него самого (лысого мужика, который блестяще фейлит с покерфейсом примерно любую задачу, но очень этим гордится), правительственного киллера (плотного мужика, давящего харизмой, с отбитым юморком, который так никого почти и не убъёт), дамы-микробиолога (зачем, если ваша биология уже давно не микро?), задрота-антрополога с кошерными кудряшечками (зачем, просто зачем?? он полицейский психлолог типа, но ) и не очень пронзающего булочки-экстрасенса (щитобля???)...
и вся эта дружная компания идёт ловить инопланетную особь, которая выглядит либо как молодая Наташа Хенстридж, либо как эротическая фантазия Гигера с сиськами и тентаклями.
и я не шучу.
Гигер сделяль.
это фильм про то, как Бен Кингсли, Майкл Мэдсен, Форест Уитакер и ещё куча таких же тормозящих картох пытается поймать эротическую фантазию Гигера с сиськами и тентаклями ака Наташу Хенстридж, которая наивно пытается найти себе здорового самца, чтобы размножиться, и не перебить при этом половину человечества.
вы понимаете, насколько он шикарен, да?

ладно, если чуть серьёзнее, он правда хороший.
и он в процессе вовсе не выглядит таким нелепым и отбитым, как в пересказе, а где выглядит, там это идёт ему на пользу.
это реально ащный сайфай из девяностых, и насколько всрат у него обоснуй, настолько же замечательна идея и образы, и настолько же выразительны актёры. они там реально на своих местах, им идёт даже переигрывание или недоигрывание, или когда по ним начинает казаться, что они играют эпическое "где я бл и што происходе".
Хенстридж отличная. она по юности правда была очень красивая, вот этой правильной отмороженной модельной красотой, и здесь она ходит с глазами существа, которое первый раз в жизни вышло за хлебушком и увидело порно, поэтому инстинкты у него работают на полную, а мозги - только имитируют человеческое сознание, а так используются как вспомогательный ресурс для этой биологической машинки. я прям любовался весь фильм.
о том, какая Сил офигенная в инопланетной форме, я вообще молчу - меня как в детстве ударило, так я до сих пор и помнил, уй красота дикая. мне одно время в детстве хотелось вырасти в такую грозную страшную инопланетную хтонь.
я долго не мог определиться, какая Сил прекраснее - человекообразная или вот та с тентаклями и инопланетными сиськами. но для таких, как я, в фильме есть (помимо снов о тентаклевом сексе) ещё сцены, где Сил спаривается с земными ушлёпками, в процессе частично превращаясь в инопланетную нёх, и слегка расстраивается, когда они этого не выдерживают.

отрывая глаза от Сил - остальные персонажи тоже прикольные, хз как, но никакие встратости их сюжетов не портят им дурацкого обаяния.
не могу не отметить тоненькую линию интереса экстрасенса к антропологу Ардону, который, собака сутулая, прямо у него на страдающих глазах пытался флиртовать с дамами, за что и поплатился. плюсик за экстрасенса, который весь фильм не мог почуять ни Сил, ни проблемы от неё, зато с ходу почуял, когда кто-то запустил свои тентакли в штаны Ардону.
также не могу не отметить, что Ардон оказался единственным, кто выдержал секс с инопланетными тентаклями настолько хорошо, что тот второй монстряк в канализации - по сути, его сын. как тебе такое, экстрасенс?
очень ламповое кино, в общем.


5. Блэйд, 1998

нет, кино конца девяностых и начала двухтысячных это определённо веселье.
разудалый боевик про вампиров и уэслиснайпса, который их крошит так пафосно, что чуть не лопается жк-монитор ноутбука.
очаровательно тупой, чудовищно пафосный и самолюбовательный, но какой при этом стильный и весёлый, спасибо этим людям за наше счастливое детство и вайбы излёта тех самых девяностых.
уэслиснайпс с пафосным щячлом уэслиснайпса, решительная тётка-врач, суровый наставник с хаером и ружжом (как я фапал в юности), главзло - алмаз моего сердца вместе со своей дамой (как я фапал в юности на обоих), начальство и прихвостни главзла - тупые и весёлые.
графон кошмарно компутерный, драчки поставлены не реалистично, но красиво и выёбисто, как такой суровый мужицкий балет, снайпс на каждом шагу позирует в камеру, не стесняясь, везде чорная кожа и чорные шмотки, холодное оружие и огнестрел, развесёлый саундтрек, под который только и махать мечами на вампирской дискотеке.

внезапно Диакон Фрост - шикарный главмудак, такой классический борзый бэдбой в расстёгнутой рубашечке, который вечно прёт против правил, мутит воду и нарывается на кто-нибудь отдерите его во всех смыслах, иначе он совсем берега потеряет.

ВтМ-минутка: наглый зубастый мальчик-шабашит среди старой тупой элиты-Камарильи, которая подгребает под себя подпольный контроль, но одновременно прячется от людей по подвалам, а Фрост орёт, что надо править дурацким стадом и жрать его, делать дебоши и дискачи, а ещё в жопу вашу элитность, мы тоже можем в элитку, не надо тут этого того!
гспд, да он дискачи устраивает по-шабашитски, там под диджейский музон врубают фонтаны кровищи из пожарной системы, и все счастливые в угаре начинают издеваться над притащенным в жертву смертным, даже не жрать, просто чморить ради фана и общего куража.

а ещё придумал пользоваться солнцезащитным кремом, солнечными очками и мотоциклетным шлемом, чтобы позырить солнышко и подразнить блейда днём, а потом развёл архивариуса их древней библиотеки на помощь в составлении проги, расшифровывающей древнейшие блджад манускрипты из почитаемой вомпами книги (к сожалению, почитать её глазами додумался только он), чтобы призвать в себя древнего бога кровищщи и угара. чувак, ты умеешь развлекаться!
и девица у него прикольная, такая же наглая, красивая, весёлая и отбитая.

(хочу тыщу фиков про то, как Фрост с этой девой любят каждого новенького в их весёлой стае вдвоём, под дарктехно и современные обработки классики, и кто выживет, тот достоин.
и про то, как Фрост разводит на совместную работу кусок холодца-архивариуса, обязательно неприличными и отвратительными способами, а Меркури тайно записывает всё это на плёнку и грозит крутить на собраниях элитных главных вомпов.
и про тройничок Фрост-Меркури-ЛаМагра с кровищными ритуалами, чтобы в процессе разбирались, кто там кого одерживает и вот это всё.
и про Меркури-цимисха с неясными половыми границами, чтоб доминировать бэдбоя-Фроста за всю херню, а Фрост чтоб потом пинал свою охрану за то, что влезли в спальню на его вопли, и они бы мерились, кто веселее и отбитее на всю башку...)

короче.
это чот оказалось настолько лампово и пыщ-пыщ-пыщ, что я даже остальные части пойду посмотреть потом.

6. Блэйд 2, 2002

ааа, задор набирает обороты!
чешский мутант с тентаклями в пасти, восточно-европейские вомпы на бандитском складе с Калинкой из мафона, голый крутой дед в банке для опытов! что дальше??
Уистлера унёс на руках домой, Уистлер очухался, а прошло дофига лет, у Блейда вместо чёрной женщины белый наглый пацан, который прикуривает от паяльника и слушает отвратный музон! на укрытие нападают ниндзя-киборги в обтягивающих чорных шмотках и крутых очках!
Блейд, у нас вомпы-мутанты завелись, у них жвалы с тентаклями, работай на нас!..

в общем, движухи правда ещё больше, чем в первой части, и она весьма улучшилась.
всё ещё так же пафосно и все красуются в камеру, не стесняясь, но теперь постанова выглядит не такой топорной, шутки иногда смешные (про адвоката - извините, я порвался, пока пытался проржаться), персонажей много и они весёлые и символичные, в общем, чувствуется, что к этому театру ебанатов теперь приложил тентакельку Дель Торо.
олсо, спецдефекты выросли за четыре года и теперь почти не режут глаз.
олсо же, мои сердеченьки за лёгкий игривый налёт физиологичного хоррора. челюсти вомпов-мутантов, красивое главзло, внутренности вскрываемого врага, вот эти все вещи - это прям красота и выглядит очень живо. когда Номак первый раз красиво раскрывает пасть, как цветочек, во всю красоту, у меня что-то встаёт в душе сразу в нескольких местах.

Номак - моя новая вайфу.
у меня и так слабость к стремноватым злым мужикам в капюшонах, а у этого ещё харя, как будто его вчера из морга выпустили, а сейчас он положит туда десяток вас. и шрам с сюрпризом. и адищная мутантская пасть с шипами, тентаклями, вот этим всем. и укрплённое сердеченько, ух ты красава моя.
да с чего старый носфер решил, что это неудачный эксперимент? он охуенен и смертоносен, как молоко с огурцом и селёдкой.
Фрост, подвинься, у меня новый краш в этом каноне. хотя нет, подвинься обратно, Галя, я хочу такой пейринг. тройничок! с ЛаМагрой-одержателем и опционально Меркури.

остальные персонажи нуок... всё-таки рука Дель Торо чувствуется ещё и в том, что все дофига символичные, и если у кого-то харя неприятная - он наверняка мудак, явный или тайный. я не могу не отметить, что на несколько минут нехило шипнул ещё Уистлера и пацана, которого играет маленький Норман Ридус, но в принципе, меня обломали закономерно и ожидаемо.

сюжет стал нефигово сложнее, появились прямо многоходовочки и вотэтоповороты.
но не то чтобы они прямо стройны, тк вызывают хренову тучу дополнительных вопросов. главный - почему вот этот хитровомп такой умный, что не чурается современных технологий и опытов с генетикой, но такой тупой, что не соображает, как они работают?
ай мин, может, я чего-то не понимаю?
он говорит: мы занимаемся этими опытами, чтобы вывести новую расу вомпов, невосприимчивых к свету и серебру, как ты, Блейд. берите его, выжмем у него всю кровь, узнаем его секрет и наделаем кучу блейдов.
но... блин, кто-то в этом сеттинге ещё не знает его секрет? Уистлер трепался об этом ещё в первой части направо и налево, Фрост знал, мама блейдова годами с ним тусила, ещё куча народа в этой тусовке тоже, да у вас несколько лет ваш гуль у этого блейда под боком жил и носки ему стирал! ВСЕ знают, как делают блейдов! почему вы тупо не накусаете беременных тёток и не достанете из них себе новую расу? что с тобой не так, мужик?
потом - ладно, ты забыл, как делают детей... стоп, ты не мог забыть, у вас же там вся иерархия строится на том, что элита - кто родился вомпами, а лохи - кого обратили, значит, вы размножаетесь. у тебя годы, века на эксперименты по скрещиванию и увлекательную селекцию. чо ты к своим детям докопался?
и такое веселье конкретно на каждом шагу.
что за хрень с Номаком, что ему-то было надо, кроме как дать папе летального пинка и всем вмазать?
почему команда крутых вомпов, которую дрессировали на Блейда джва года, бегает как дети малые?
куда делась Карен из первой части вообще? она же вроде собиралась с ним дальше тусить и помогать с разработкой всяких лекарств?
почему, в конце концов, у Уистлера в банке были какие-то шланги, а катетеров во всех местах не было? вы, блин, аквариум нечищенный когда-нибудь видели?..
так много вопросов, так мало ответов.

по-прежнему нет всратых любовных линий (да и не всратых почти нету).
в каждой части есть крутая красивая женщина, как минимум, одна штука (всё ещё подозреваю Меркури в некоторой лёгкой небинарности, так что засчитаем в первой части только Карен), с которой у Блейда происходит традиционная взаимная симпатия/антипатия и пушение перьев, но надолго этого не хватает.
спасибо первой части, там была сцена пития крови, которая недвусмысленно снята как идеальная сцена страстного секса, и спасибо второй части, где наоборот ударились в тонкие намёки с Ниссой, но всё равно отношения Блейда с женщинами - это чот путь в никуда. потому что... ну, не знаю, по-моему - потому что вы вообще видели эту химию между мужиками? вомперский боевик девяностых и около - это место, где Mann gegen Mann, если вы понимаете, о чём я, мальчики и тестостерон, мышца-фетиш и яйца-звяк-звяк без пяти минут друг об друга.
и, удивительное дело, при этом у них встречаются не менее пафосные, но очень классные тётки.

саунд всё ещё отличный, драчки под качовый музон и всё такое - это отдых для души.
в общем, если не домогаться дыр в логике и принять, что многие участники этого балета мыслят довольно альтернативно, то очень приятно.


7. Блэйд 3, 2004

ок, в какой-то мере понимаю, почему эту часть никто не полюбил на фоне первых двух.
она не то чтобы совсем плохая, но уже опасно приближается к тем зрелищным и немного всратым по многим статьям марвеловским фильмам, в которых зрелищность уже перестаёт работать.
ай мин, там есть несколько классных новых моментов или что-то из старых попыталось стать лучше. но есть и ещё огромная куча хрени, за которую как-то даже пить не хочется, тьфу, что такое.

поскольку это я и у меня сегодня день мудака, начнём с того, что мне фу.
антагонисты очень пыжатся, но получается пшик. они ни в какое сравнение не идут ни с Фростом и его компанией из первой части, ни с Номаком и его дебильной семейкой из второй.
ладно ещё Даника - она красивая и в принципе годная, такая наглая капризная ивил-жопа, но... она именно что мелкая жопа. размаха, харизмы, мозгов, наглости, силёнок - я не знаю, чего ей не хватает, по ощущениям - всего. какой она нафиг повелитель хоть чего-нибудь? Фрост в своё время устраивал драйвовые дискачи и запилил целый план против своих и чужих, чтобы запустить в себя грёбаного вампирского бога и поиметь весь мир, и у него почти получилось. Номак эпидемию вампирьего бешенства запустил и бегал всех жрал своими тентаклями, поставив на уши всё сообщество за двое суток. а эта дурында притащилась с кучкой каких-то огрызков в старую пирамиду, распинала Дракулу, получила от него люлей и дальше пыталась хоть как-то поюзать.
подручные её - какие-то никакие, их не то что друг от друга отличить, в принципе запомнить малореально. кроме шпица, шпиц прекрасен, а кликуха его стоит шутки про адвоката из второй части.
Дракула... гаспот, чем вы думали вообще? ладно, у вас упоротая странная трактовка, типа первый вомп, типа куча абилок, типа альтернативная логика. хорошо, дракулу как только ни трактовали. но кто додумался на его роль брать Доминика Пёрсела? это тормозная бритая булочка с одним лицом примерно везде, он и себя-то не может нормально отыграть. то есть, фиг с ним даже, сам по себе Пёрсел мне параллелен, где-то он к месту, и булочная его физиономия бывает ничего, но здесь? ну какой это древний дракула в современном мире? это жракула, и с боку бантик...
он старался, я вижу, и не скажу, что прямо вообще фейлит, но имхо, он там категорически не в тему и вписан в сюжет жопой.

сюжет вообще пытается быть сложнее, шире, охватить весь мир, добавить обоснуя, но выходит ещё хуже, чем у второй части.
вопросов ещё больше и тупее, начиная от того, почему никто раньше не додумался подставить блейда так же, какого фига они с Уистлером сидели и ждали на своей базе, не запуская протоколов безопасности, пока их не начали пинать, какого фига эта база единственная, в чём вообще логика... ой, всё.

зато силы бобра внезапно обрели норм персонажей.
то есть, в команду вомп-файтеров добавляются крутая тётка, умеющая вмазать, расстрелять, схитрожопить и пальнуть из лука - и молоденький чувак, которого играет Райан Рейнольдс, и он прямо украшает. вообще оба котики, и ребята из других групп тоже.
Эби суровая годная тётка с диверсантскими талантами, Кинг - душевный чувак, который смешно петросянит на каждом шагу и подкатывает к блейду откровенно, вплоть до классического "слушай, а ты думал, что будешь делать, когда мы убьём всех вампиров?", а потом жалуется напарнице "он меня ненавидит, да?". я прямо переживал за него, натурально же драматичная эмоциональная линия, и эмоций за этим петросянством побольше, чем когда блейд давит слезу после смерти наставника (да, тот опять).
ну, то есть, прикольно, что они попытались расширить эмоциональный диапазон каменноликого главного уэслиснайпса на два сантиметра, я вполне верю в то усилие, с которым ему это далось.

постановка всё ещё красивая и драчками можно любоваться, саунд всё ещё отличный, качну себе, когда снова займусь спортом.
сюжетно почти интересно, но проёбов и дыр столько, что ты в принципе в какой-то момент перестаёшь следить за ними, просто может произойти любая нужная для сценария фигня, и никого это не смутит.
тема про вирус - гаспот, испанский стыд, даже маразматик-экспериментатор из второй части как-то выглядел не настолько шизом со своими идеями.
тема про жракулу хороша, в куче задумок хороша, но исполнили её как-то так себе.

но в принципе, мне всё равно понравилось, как оно завершает трилогию.
и хорошо, что не стали доить дальше, где-то там сериал - это всё-таки уже другое, а здесь ваши полномочия всё. по крайней мере, у меня не осталось впечатления какой-то слитости, когда все трое пафосных гг красиво пошлёпали навстречу рассвету, а потом блейд полетел на мотоцыпуле дальше в бой.

а ещё поправьте меня, но я же правильно понимаю, что история эта суровая про героичного героя блейда - рассказывается голосом персонажа Рейнольдса? ну, который подкатывал и пытался заглянуть в душу и прочие места всю дорогу.
милота, котики, такая милота в этих ваших мужицких боевиках про суровую суровость.


8. Неоновый демон, 2016

ааа, какой он забавный.
мне понравилось!

во-первых, там красиво.
вот эта гламурная фетишистская красота, символизм и прочее такое, которое очень условно монтируется с реальностью, но это явно и в целях не стояло. и в тех местах, где таким же красивым светом освещают то, что вообще-то базово не особо, в этом мерещится мне очень смешное что-то.

а во-вторых, смотрите, этот фильм косит под такую топорную и грубую метафору жестокого мира моделинга, где женщины режут себя ради соответствия стандартам, денег и популярности, ко всем относятся как к мясу на продажу, понятие красоты извращено до абсурда, у всех крыша не на месте, а конкурентки готовы друг друга сожрать, и вот этот мир перемалывает юную девочку, которой все завидуют из-за её естественной красоты, и в итоге всё заканчивается плохо...
и если смотреть этот фильм так, то он правда красивый и плоский, а ещё довольно скучный и немного шизофреничный. но по-моему, это там вообще не главное.

нет, там тонны этого гламурного фетишизма и вообще тысячи моментов, объективирующих всё и вся, а одержимость гг подиумом и осознание своей особенности выглядит жутковато и одновременно глупо, но в какой-то степени закономерно.
но меня заклинило с первых кадров на идее, что мне на самом показывают историю про фейри или эльфов. в любом случае - каких-то красивых и бесчеловечных нелюдей, и судя по виду гг, это уж очень сильная отсылка на тех самых фейри-подкидышей, от которых в настоящих эльфовых сказках испокон веков творится сплошная жесть.

смотрите - гг приезжает в большой город неизвестно откуда, без нормальных документов, без прошлого, о котором она кому-то может рассказать. невнятные намёки на то, что родителей нет, а она несовершеннолетняя, поэтому ничего толком и нигде, в общем, не дают толком никакой информации. позже она рассказывает единственную внятную штуку о себе - как ночами сидела на крыше и смотрела на луну, часами, ни о чём не думая, и ей казалось, что это огромный глаз, который смотрит на неё.
она с детства гипнотизируется на мир вот этих волшебных блёсток и иллюзий, раз за разом видит те светящиеся треугольники - колдовской символ из этого мира, который её туда манит, и для неё очевидно, что никаких человеческих дел она не может - но может и хочет туда.
и когда она приходит к тем, кто там всем заправляет - все, кому нужно, сразу видят и чувствуют, что в ней "что-то есть", на неё фоне отодвигают в сторону кучу других, её берут в руки странные существа, которые заправляют этим миром, а кто-то почти сразу пытается попробовать её кровь.

более того - мне кажется, выбрать на эту роль Эль Фаннинг было офигенной задумкой. это не промах, как некоторым кажется, когда эти некоторые орут, что она ж кривая и страшная, куда ей в модели. наоборот - камера ещё и постоянно подчёркивает не просто какую-то "натуральную невинную красоту", для этого можно было бы найти и оформить тысячу актрис, в которых светилось бы именно это (и кстати, пара таких девочек там есть), нет - фильм подчёркивает именно кривоту с человеческой точки зрения.
у Фаннинг интересное лицо, которое можно оформить очень красиво, а можно подчеркнуть все недостатки и сделать не красивым, а специфичным. в этом фильме постоянно отчётливо видно, какой у неё вздёрнутый укороченный нос, большие, но слегка осоловелые глаза, слегка отёчное лицо (мне напоминает отдалённо детей с синдромом Энгельмана, тех самых, которых иногда считают причиной легенд о подменышах). у неё кошмарная осанка, с выгнутой спиной и головой вперёд, с напряжёнными плечами. у неё пропорции - соотношение длины ног к туловищу, рост, длина шеи, расположение костей в тех же ногах, вот это всё, что в моделинге до сих пор дико важно, несмотря на тенденции последнего времени - мягко говоря, никакие.
понятно, что в нормальной жизни это всё не имеет такого значения, критерии красоты очень разные, и Фаннинг вовсе не страшная - но у нас фильм, где подчёркивается вот это отношение к моделям как к красивому мясу и материалу. и подчёркиваются черты гг, которые мимо этого жанра вообще.
там не видно харизмы, пластики, выразительности, всё отмороженное, нелюдское, и красивое не по-человечески, под оболочкой вот этой светлой девочки из глубинки там подкидыш фей, мандрагорье дитя или что она такое на самом деле.
но при этом все на неё сразу обращают внимание и гипнотизируются, потому что ощущают в ней что-то, что через эту внешность фонит. внутри ощущают, в крови, и это тоже не один раз выводится на передний план.
и мне бы показалось, что я натягиваю сову на глобус - а почему бы и нет, может, и натягиваю, - но в середине есть кошмар перепуганной гг, где мудацкий владелец мотеля запихивает ей в глотку здоровенное лезвие.
и с одной стороы, я понимаю, что это может быть толстая метафора имени дяди Фрейда (кошмар её спасает от реального насильника в последний момент), а с другой - у меня в голове крутится мысль о том, что фейри боятся калёного железа.

помимо гг, там офигенно выразительные второстепенные персонажи.
шикарная Джена Мелоун, которую как видишь - все алярмы в голове начинают орать, внезапно какой-то наркоманско-нелюдский Харрингтон, который оказался прямо годным, девочки-модели на фоне предельно подчёркивающие, куда гг попала.
кстати, об этом - я вижу в них ещё одно подтверждение моей криптотеории про то, что этот фильм - на самом деле современная сказка про то, как эльфийский подкидыш, привыкший к людскому обожанию, вкатывается в мир красоты и иллюзий, не задумываясь о том, что там давно правят бал свои нелюди, и они поумнее и похищнее тебя.
они очень характерно прописаны - одна, которая "бионическая женщина", топящая за пластическую хирургию, такой крафтовый биоробот, и вторая - классического типажа красивой голубоглазой лёгкой девочки-стильной куклы, но при этом с исходными данными настоящими. и в конце это выглядит так, будто последняя - очередная нелюдь из тех, кто здесь ведут игру, а вторая - наивный человек, который из кожи вон лезет, чтобы попасть туда же.
потому что в самом конце, когда они таки сожрали прекрасную гг, девочка-человек в итоге не выдержала такой дозы той самой всех привлекавшей крови, её само тело и мозги это отторгли - а девочка-нелюдь взяла максимум, и оно вросло в неё, и фотограф это сразу опознал.

на протяжении фильма, кстати, есть несколько сцен, где видно, что у нашей "настаоящей" светящейся хрупкой Фаннинг волосы на самом деле темнее, потому что явно торчат корни. а в других, тут же - нет, как будто свои светлые.
и глядя на то, как старательно в этом фильме упарывались в картинку, что-то я сомневаюсь, что это случайно.

а, ещё там есть Киану Ривз в роли мудака, почему-то это очень забавно выглядит - но вполне гармонично. в каком-то смысле.


9. Константин: Повелитель Тьмы, 2005

сразу оговорюсь: я не считаю, что этот фильм такой уж прямо хороший, но мне он всё равно жутко нравится. плюс, я рассматриваю его как отдельный фильм, комикс и сериал - это какой-то свой отдельный мир, и насколько я знаю, смысла связывать их особо нет.
(нафиг русские локализаторы ещё придумали какого-то повелителя тьмы, мб в качестве кривой отсылки к комиксу, но из-за этого у фильма название звучит так, как будто речь не про экзорциста с говнохарактером и смурной жизнью, а о какоим-нибудь никки-дьяволе-младшем).

так вот, он классный.
во-первых, потому что Тильда Суинтон ака Габриэль - услада моего всего, и в строгом костюме с этим ласковым "you`re fucked", и в упоротых обмотках с уехавшей крышей, и в самом конце. уже ради этого стоило снимать.
во-вторых, потому что всё те же вайбы девяностых и начала двухтысячных - он местами очень цинично-пафосный, красивый и очень стильный. местами же безбожно упоротый и неумный, но тут уж либо это принимаешь как часть очарования, либо бросаешь сразу.

мне нравится Ривз в качестве гг.
да, он не вызывает особого сочувствия, но имхо, он и не должен. да, он слегка говнюк вредный, ну так у него и жизнь не сахар, а с учётом того, что в ближайшее время грозит - с чего бы ему быть котиком? и да, он то унывает, то размахивает борзометром, мало думает о других, и даже друзей начинает ценить только, когда понимает, что они взаправду умирают и оказывается ему на них не плевать. да, он ходит с хлебалом Киану Ривза, но блин, нормальное это хлебало, вполне годное.
там вообще большинство актёров красавы, по мне. к тому же, половина из них обнюхивает, гладит или ещё как-то неприлично трогает Ривза постоянно и почти облизывает, причём дамы меньше всего.

тема с грядущим концом света и вообще всей задумкой не очень оригинальная и прямо продуманная, особенно когда пытаешься понять зашибенский план и почему так сложно-то? но, в принципе, я могу предположить пару оправданий, да и не то чтобы от этого сильно бомбит. у этих ребят вообще не обязана быть человеческая логика хд
а что герои регулярно подтупляют, а Анжела где-то и откровенно лажает, просто потому что ой всё, ну... да фиг с ней. нам ясно дали понять, что она не очень умная, она и полицейский крутой не потому что головой преступников находит.
зато тема с многоходовочкой Костика и пафосным улётом на небеса была внезапна м шикарна, в лучших традициях того пана, что в народных байках вечно натягивает чорта и ходит с наглой рожей.

в общем, там мрачно, красиво, пафосно, иногда глуповато, есть забавные мысли и дурацкий юмор, экшон, стильность и музыка классные, и, опять же, Тильда Суинтон неясного пола с ангельскими крылами и упоротыми идеями.

мне из всех возможных сюжетных вопросов только один реально не даёт покоя.
как, чтоб вас, вообще получаются по лору эти самые полукровки? а то их там такие толпы, что аж не по себе.


10. Омен/Знамение, 1976

ой, народ.
вероятно, у меня есть проблемы с кругозором и неспособностью сделать скидку на тогдашние выразительные средства. но я не мог не ржать сквозь рукалицо, пока это всматривал.
то есть, головой я понимаю меметичность фильма и значение в рамках жанра, безусловно. но меня даже с учётом этого момента не оставляло ощущение того, как же жопно он снят.
то есть, серьёзно - это тот момент, где я готов вопить, что книга лучше тм, и это при том, что по книге ясно чувствуется, что она - новеллизация этого самого фильма. я понимаю, что книжку чувак писал сам по своему сценарию, а постановку делали всякие там люди, а не только он один, но ты же там был, мужик, ну?..

короче.
начнём с хорошего.
хорошего там - некоторые актёры, они прямо красавы. Грегори Пек такой классический благородный приличный мужик, он старается как может. шикарная женщина, которая стала няней Дэмиена, вот она, имхо, получилась более криповая и выразительная, чем в книге, тётка вообще классная. а ещё мне очень понравился Дженнингс - он и в книге чуть ли не единственный, кому больше всех сочувствуешь, и здесь Дэвид Уорнер прямо проникся ролью человека, который опознаёт масштабы проблемы и пытается решать её как-то деятельно, несмотря на то, что он вообще в это влез случайно и мог бы сидеть и орать от ужаса или падать в отрицание.
ещё фильм в принципе хорошо передаёт атмосферу, на фоне которой развивается вот это криповатое действие, и некоторые сцены прямо отличные.

остальное мне не понравилось вообще.
жена посла Торна - какая-то кукольно-картинная пластиковая жена. в книге она была человеком с загонами, слегка неустойчивой психикой, но она не была дурой и она стралась вырулить из своих кризисов как нормальный человек. а в фильме она реально нужна только для того, чтобы в нужный момент улететь с лестницы. и эта сцена, кстати, которой так гордились авторы, что построили для неё специальную вертикальную декорацию, так что обошлись без каскадёра.
честно, лучше бы вы не пожалели денег на каскадёра хоть какого чахленького.

сам Дэмиен - по мне, тотальный мискаст. в тексте, опять же, он задуман как довольно красивый задумчивый ребёнок, очень спокойный, немного отбитый и как будто наблюдающий за миром со стороны, и только иногда случайно в нём прорывались какие-то странности, на вид даже не угрожающие и не по его инициативе. и он пугал некоторых людей иррационально, вот этой своей отбитостью и тем, что она чувствовали в нём что-то тревожащее - но при этом ближайшие к нему люди привязывались к нему, см. историю с первой няней, и это его во многом защищало даже от тех, кто уже видел доказательства того, что он зло. и это логично - ау, это же будущий Антихрист, существо, которое должно прийти в мир под видом лже-спасителя и лже-котика, чтобы глупые люди повелись.
а в фильм они взяли, во-первых, реально страшненького мальчика. ну ок, я не разбираюсь в детях, может, тогда такие слащавые хитрые мордахи считались у них красивыми, фиг с ним. но он же ведёт себя как маленький говнюк. он издаёт противные звуки, корчит рожи, выдаёт какие-то капризные истерики. вы нашли для этого фильма ребёнка, из которого сыплются эмоции, который пытается быть активным, раздражал бы половину людей, которые его видят, это вообще другой концепт, нет?

сцена падения его "матери" с лестницы в новеллизации прописана очень чётко. Дэмиен там ещё мелкий, он не направляет зло на окружающих активно, почти всегда вокруг него всё складывается само - животные его боятся, пытаются сбежать и нападают друг на друга от ужаса, первая няня к нему привязалась настолько, что когда жена посла публично отодвинула её от сына, та самоубилась у всех на глазах, чтобы он на неё посмотрел. и в сцене с лестницей он просто катался на своей игрушечной машине - а нашёптывала сотонинские молитвы няня Бэйлок, и это с её руки он всё больше разгонялся, не умея остановиться, и она, по сути, направила его в сторону матери. а в фильме этот маленький ушлёпок с искренней радостью сам выруливает, куда надо, и ты сразу веришь, что это его диверсантская идея, а Бэйлок ему только прицел выправляла.
ну серьёзно, когда он делает улыбку - это улыбка мелкого беса, который радуется, что уже подложил тебе кнопку под задницу, максимум. какой ты нафиг танкист?

попытки в масштабность и жуткость там тоже такие себе.
ну, то есть, я понимаю, художественные средства ограничены (скажите это Челюстям, Чужому через пару лет, Кэрри), бюждет тоже не резиновый, главное пугающее - это что страшное зло запрятано в деточке, я не отсекаю социального контекста, что там ещё... но серьёзно - сцена смерти священника, когда внезапно налетают тучи и ливень, но на заднем плане видно, что в десятке метров дальше светит солнце? серьёзно - мужик в ужасе убегает от стихии так, что аж лезет через забор церкви, но когда видит, как в его сторону отваливается и выскальзывает какой-то штырь с крыши, то стоит под ним, вытянув к нему руки, орёт НООООООУ!!! и ждёт, когда тот его проткнёт? серёзно, фильм? ты точно не комедия?
и так постоянно. годная атмосферная сцена - и тут же какое-нибудь айнанэ, будто сляпанное на коленке.

я, видимо, ожидал чего-то сильно другого, и вообще плохо могу в контекст и вот это всё, наверняка у этого всего есть какие-то причины, помимо того, что авторы хотели забацать бабла и со сложными постановочными моментами запаривались через раз.
но што поделать.
это было интересно, но следующие части - спасибо, НООООУ.


11. ООО "Дом Ада", 2015
12. ООО "Дом Ада" 2: Отель Абаддон, 2018
13. ООО "Дом Ада" 3: Огненное озеро, 2019

записываю в одну кучу, потому что, по сути, все три фильма - это на удивление цельная и единая история, там по большей части одна главная локация, единый же сюжет с хитрой хронологией, персонажи пересекаются, а всё, что в принципе можно сказать хорошего или плохого - применимо ко всем частям одинаково, имхо.

прежде всего, это мокьюментари.
я знаю, что многие их не любят, но в моём мире это плюс десять в карму. я честно люблю этот жанр, я где-то даже писал, за что - и да, со всей его спецификой, включая паркинсонскую камеру, попытку скрыть за её судорогами убогие эффекты или их отсутствие, бюждет размером с бумажный пакетик, актёров, подобравших себя в соседнем поезде... вот эти все вещи, в общем.
у меня реально есть какая-то нежность к этому жанру и заранее отсутствие ожиданий, поэтому даже если псевдодокументалка откровенно всратая, я выдаю ей какой-то кредит лояльности.
а если там ещё реально есть персонажи, которые вызывают хоть какой-то интерес, любопытная история, пара годных скримеров - вообще отлично.

но эти ребята мне понравились не только по умолчанию.
у них есть криповатая история с заброшенным проклятым отелем, где когда-то отжигал мужик со своим культом чуваков, мечтавших открыть врата в ад. ну, у кого какие хобби. и туда раз за разом лезут люди, которые пытаются воспользоваться этим местом для пользы - запилить там хеллоуинский аттракцион для любителей попугаться толпой, потом - разобраться, что же случилось с теми, кто запиливал аттракцион, потом - сделать в этом здании классную интерактивную постановку, чтобы суметь закрыть наконец эти чёртовы приоткрытые врата, которые уже всех закошмарили.
ну, и собственно, вот.

у них есть норм персонажи. в первой части они не раздражают, но там больше интересно то, что же будет делать отель, что привело к той первой трагедии. во второй они интересные, и там появляется ток-шоу, где обсуждают первый фильм, и чувак, который его смонтировал, сцепляется с криповым мужиком из городской администрации на тему фейковости первого фильма. в третьем внезапно интересные и более подробные чуваки, Рассел Винн вообще котик тролльский, что с учётом его функции отдельно доставляет (как и вся его история), главжурналистка поначалу может раздражать, но вообще она годная.
антагонист тоже отличный, по мужику прямо видно, как он тащился с роли Эндрю Талли и прям делает литса, литса! у. отлично хд

там нет скримеров, разве что несколько напряжённых моментов формата "когда ты это разглядишь, ты высрешь кирпич". но даже они скорее любопытные, чем пугающие, потому что спецэффекты там есть всего в двух местах (и они ужасны, как в редакторе девяностых), а большая часть предполагаемых пугающих образов создаются мутными силуэтами, неловкими резиновыми масками или гримом (и грим выглядит ещё хуже, чем спецэффекты, лучше бы это оставались силуэты).
но, как ни странно.
и вообще, приходится признать, что снято это всё местами немного неловко и наивно, а используемые приёмы, скажем так, довольно просты и местами торчат во все стороны (но такой дичи, как в Омене, прастигоспаде, всё равно нет).
и всё это каким-то образом не портит атмосферу и интерес к самой истории.

то есть, правда - в нём есть то, что мне особо нравится в псевдодокументалках. этакий замах на искренность пополам со странной невнятной поначалу историей, которую собираешь для себя из кусочков и разгадываешь, как ту головоломку, следя за детальками.
и отдельно мне понравилось, что детальки там есть, они разбросаны по разным местам всех трёх фильмов и вполне себе их связывают, как и персонажи. там натурально есть в третьей части сцена после титров с персонажами из первой части, и она очень милая и грустная, хотя и немного дурацкая.
и поскольку это не совсем типичная история дома с призраками на холме, а аж с библейскими мотивами, совершенно непафосными и негламурными, это ещё один плюсик в карму создателям.

ещё мне нравится, что третья часть имеет подзаголовок Огненное озеро, и это не для пафоса, а ещё немного поясняет тему с тем, что там устраивал Талли. то есть, автор знал, что такое это озеро и как оно может трактоваться в религиозном контексте.

в общем, любителям жанра я бы рекнул.
вся трилогия атмосферная, не особо пугающая, и она постепенно собирается в одну историю, которую третья часть слегка грустно, но не прям несчастливо закрывает.
в ней есть прикольные детальки, очаровательный главгад, некоторые персонажи ничего так, а ещё по ней видно, что она делалась на коленке из очень, очень мало денег, поэтому где есть грим и спецэффекты - они пробивают на слезу умиления, но в принципе почти не портят впечатления.

ну и вообще, заброшенный маленький двухэтажный отель в милом скромном городочке под названием АБАДДОН - это само по себе очаровательно :3

запись создана: 07.01.2022 в 06:01

@темы: фильмота

---

город вибрирует.
у него подземка, транспортные пути, автобусы и трамваи, что-то где-то строится, что-то движется, даже когда кажется, что он тихий, а земля под ним прошита камнем и бетоном, металлом, трубами, кабелями, тоннелями, помещениями, всем вот этим.
когда живёшь там, где подземные коммуникации насыпаны отдельными клочками, дома маленькие, а главный источник шума - железная дорога, это чувствуешь по-другому.
я вспоминаю об этом, когда в моём шкафу раздаются звуки.

шкаф здоровенный, в спальне возле кровати, в этой квартире поставлен так, что в зеркала на центральных дверях можно видеть свою помятую морду, когда просыпаешься.
он и раньше издавал звуки, чаще всего поздно ночью - когда менялись температура и влажность, и что-то происходило в глубине его деревянного нутра. чаще всего это был один-два звука, громких, как будто мои домашние духи стукаются головой об стенку. и ещё иногда он, как и люстра и часть других предметов, отзывался на то, как через аллею возле дома проезжают поезда - но только некоторые, судя по всему, с определённым весом и частотой ударов колёс по рельсам, или что-то такое.

здесь до сих пор этого почти не было, ну либо у меня так сбился режим, что во время, когда в шкафу скребётся физика с первого курса политеха, меня в спальне нет, либо я сплю так крепко, что можно хоть вскрывать мою гробницу нефтяным буром.
но вот вчера ночью мы наконец встретились.
и внезапно... эта хрень поскрипывает долго, в несколько заходов, и если прислушаться, можно уловить отголоски тех городских звуков, на которые он отвечает. вроде первых поездов в подземке, вход в которую видно с балкона.
при закрытых окнах ночами я слышу город шкафом.
ок.

меня в детстве пугали такие штуки, кстати.
когда в доме что-то начинает в ночи издавать звуки, шкрёбать во тьме, в глубине шкафа или под кроватью, а ты не знаешь, что, но оно не прекращает.
потом я стал немножко взрослый и множко наглый, и научился бычить на любые пугающие меня штуки методом "какая жопа тут шумит, сейчас пасть оторву, моя территория, пидры!"
сейчас у меня есть несколько парадигм мышления, и иногда я прикидываю, какие вибрации сквозь здание могут спровоцировать этот шум в деревяшках, или что у нас с резкой сменой физических условий, а иногда вспоминаю, чему меня учили в детстве против нечисти, и матерю нематериальных пидров, чтобы дали спать и шуршали днём.
ещё есть вариант из моих любимых фильмов и книг, где положено с наивным любопытством заглянуть в тёмную дыру, где издаёт звуки непонятное - но меня уже не один шкаф в моей жизни так разочаровал, и теперь я исхожу из мысли, что если чудовища во тьме годные, то пусть выходят ко мне сами.

в некоторых домах ещё стены и соседние коридоры и пустые комнаты так умели, а в одном мне вообще в детстве было дико стрёмно спать в тёмной пристроечке-террасе, полной окон, потому что ты реально мог слышать всё, что трогало крышу, стены и подвал снаружи, но здесь так не получится.
в городе у тебя всегда есть соседи, звуки которых могут быть куда упоротее любых странностей в шкафу.

но звуки из шкафа среди ночи я почему-то люблю больше, чем звуки соседей.

@темы: трава полевая

---

мозаичка из инстгр за 2021 год.
потому что могу.

@темы: видеть

---

горетобер 8

последний! как давно мне хотелось написать эту чушь хд

31. свободный выбор

фандом: Мир Тьмы/World of Darkness, VtM (каноничные книжки)
персонажи: косвенно Викос/Беккет
категория: преслэш, немного стёб
рейтинг: pg-13
предупреждения: немного бодимодификаций, мелкие травмы, дурной юмор, мелкие срачи, но так ничего жёсткого

4 505 слов

Он мечтал сделать этот комплимент ещё с прошлого раза.
Просто тогда было не до того, там было лишь бы ноги унести. Но теперь-то спешить некуда.
- Ты, - говорит он с удовольствием, не размениваясь на приветствия, - выглядишь как чёртова рождественская ёлка.
Викос смотрит на него, вскинув брови - треть секунды недоумения на его лице стоят многого - но тут же показывает зубы.
- Вздумаешь по этому поводу копать подо мной нору - и я тебя в ней похороню.
Он игнорирует неприличный намёк.
- Да с какой стати? Ни один нормальный археолог в твою сторону свою лопату не сунет.
- Значит, - резюмирует Цимисх, с тихим латунным звоном встряхнув головой, - лопату ты всё-таки не забыл. Хоть что-то.
Беккет фыркает, с достоинством кивнув себе за плечо.
- Признайся честно, ты рад, что я сюда добрался.
- Ещё бы ты не добрался. По моей-то карте.
- Это была не твоя карта. Ты украл её у Аристотеля.
- Наглая ложь. То, что я украл у твоего Аристителя, я реконструировал потом полтора года, чтобы оно снова стало картой.
- Ага. И за полтора года не осилил доделать последнюю часть, так что мне пришлось приложить руку самому.
- И зачем бы ты мне был здесь нужен, будь ты не в состоянии даже достроить карту? - издевательски тянет Викос, недвусмысленно поглядывая на лопату за его спиной.
- Я не ослышался? Ты только что признался, что я тебе нужен. Эти чёртовы руины свидетели, я тебя не заставлял.
Он ухмыляется так широко, что ломит скулы, и Цимисх зло сужает глаза.
- Гангрелы хорошо умеют копать, правда? - Он указывает на самый крупный завал в центре зала, за которым угадывается заросшее углубление, когда-то бывшее лестницей. - Больше семи веков назад это должен был быть проход. Пора платить за хвастовство, великий археолог. Доставай свою лопату. Я хочу видеть, на что она способна.
Не то чтобы Беккет против того, чтобы продемонстрировать свои таланты и утереть нос этому самодовольному ублюдку, который со своими серьгами и цепями по всем ушам, лицу, даже кисти рук с длинными когтями пробиты мерцающими украшениями между большим и указательным пальцем каждая, господи, да этот праздник тут звона наделает на целый лес украшенных ёлок, - так вот, не то чтобы Беккет считал чем-то зазорным заняться настоящей работой там, где Викос способен только смотреть и ждать момента, чтобы умыкнуть добытое. Но гордость не позволяет не уточнить:
- А ты сам, значит, ноготь боишься сломать, если потрогаешь лопату своими руками?
Цимисх смотрит на него пару секунд со смесью жалости и презрения во взгляде.
А потом молча закидывает руку за спину, где болтается длинная тёмная сумка, и достаёт оттуда короткий лом.

Вход они раскапывают за какой-то час - если это можно так назвать.
Несмотря на то, что это больше похоже на мародёрскую вылазку, чем на археологические раскопки - они ухитряются не обрушить остатки внутреннего фасада, врезанного прямо в стену над уходящими в глубину ступенями, хотя Викос шипит на него при любом неверном движении лопатой, грозя заставить копать голыми руками, а сам Беккет рычит на него в ответ, когда его лом слишком резко сдвигает очередной древний камень.
Проблемы начинаются глубже.
- Отлично. Реконструировал, говоришь. - Беккет вскидывает лопату и рассматривает расходящиеся в стороны широкие коридоры. - Почему на твоей карте не было этого всего?
- Очевидно, потому что это карта Аристотеля. Тебе рассказать подробнее, или сам догадаешься?
- Ага, давай, вали всё на малкавианскую логику.
- Охотно. Надо было украсть его голову и вскрыть, чтобы срез мозга посмотреть. Может, оказалось бы точнее.
- Я тебя сам сейчас в норе закопаю.
- Этим? - Викос кивает на лопату в его руках. - Не смеши меня. Когда я увидел её размер, я понял свою наивность. Я ожидал от тебя большего.
- Погоди, ещё впечатлишься. Судя по этому месту, нам тут копаться года три.
- Тогда какого приглашения ты ждёшь?
Беккет жалеет, что не произнёс эту фразу первым.
То, что выглядело снаружи как развалины старой церквушки в болгарской глуши, подвал которой его хозяева оставили, закрыв туда дорогу смертным, около тринадцатого века, - на деле оказалось целым лабиринтом из коридоров и комнат, простирающимся под землёй далеко за пределы её давно-не-святой-земли.
Первые несколько комнат полны старых артефактов, часть истлела от времени, но металл и керамика удивительно хорошо сохранились даже во влажных подвальных помещениях. Беккета особо интересуют несколько сосудов с нанесёнными на них явно вручную записями, какой-то искажённой версией староболгарских рун, потом ещё больше - изящная металлическая конструкция с делениями по трём шкалам, напоминающая астролябию, явно не предназначенную для нормальных координат, но Викос упортно тащит его дальше, не давая достать половину кистей.
- Приоритеты, Беккет, - бросает он, под звон своих многочисленных украшений проходя по очередной комнате, заставленной какими-то запылёнными склянками, полками и шкафами, полными истлевшей паутины. - Ты зацикливаешься на мелочах. Это всё - игрушки, они не имеют значения. Их тогда было на каждом базаре навалом. Ищи по-настоящему важное.
- И как, по-твоему, я должен это понять, если ты даже изучить их мне не даёшь? - возмущается Беккет. - Я понятия не имею, зачем нужна половина этих "игрушек". А ведь это такая же информация...
- У тебя нет трёх лет, чтобы облизать здесь от пыли каждую мелочь. - Викос ведёт пальцами по стенной панели, потом переходит к другой стене. - Должен быть проход на другие уровни, глубже. Ищи знаки, для чего-то же твоё чутьё должно быть полезно.
- Не указывай мне, что и когда искать. С чего ты взял, что есть другие уровни?
- Потому что на этих я не вижу того, зачем пришёл.
И правда, кто бы поверил, что он что-то объяснит.
- Так сделай себе ещё пару глаз. Где-нибудь, где я их не увижу. - Беккет собирает пару табличек с рунами и заботливо пакует их в сумку. Берёт в руки ещё одну безделушку неясного происхождения, похожую на бронзовый гребень с утолщением в основании и с заточенными зубцами. Встряхивает с силой. - У неё внутри что-то есть. Что это, ручная погремушка?
По краю он замечает резьбу, похожую на запись, но прочесть не успевает.
- Варвар. - Викос забирает у него из рук бронзовую игрушку, вертит в пальцах, прохаживаясь по комнате туда-сюда. Длинные пальцы нащупывают сбоку прореху, и ноготь указательного точно входит в паз, пока не раздаётся щелчок. - Это зеркало.
Острые зубцы складываются бутоном в его пальцах, превращаясь в короткое лезвие, а крышка откидывается, и внутри действительно оказывается что-то вроде маленького зеркальца из гладкого металла, почти не потемневшего от времени.
- Отлично. Теперь я знаю, как открыть зеркало из косметического набора тринадцатого века. Что там написано?
- Ищи проход, - напоминает Викос, захлопывая крышку.
- Так, погоди-ка. Ты нашёл это место без последней части карты, ориентруешься здесь лучше меня, твердишь мне про какие-то тайные проходы... - Цимисх недовольно постукивает когтем по стене, второй рукой сводя и разводя зубцы-лезвия на зеркальце в пальцах, и Беккету всё труднее становится сдерживать смех. - Знаешь, что здесь нужно искать. Умеешь обращаться с этой девичьей безделушкой, словно она под твои руки сделана... О, боги. Нет. Только не говори мне, что мы вломились в твою старую спальн...
Зубцы сдвигаются с резким щелчком, и зеркальце свистит сквозь воздух в дюйме от его виска.
Врезается в стену за его спиной, как метательный нож.
- У тебя прицел сбит. - Беккет подходит к стене ближе, нарочито внимательно рассматривая, насколько глубоко импровизированное оружие вошло в тёмный камень. Теперь та сторона, где была надпись, повёрнута вниз, и снова невозможно её разглядеть, не вытащив. - Ладно, ладно. Я тебе даю слово, что никому не расскажу о том, при каких обстоятельствах мы с тобой здесь оказались. Правда, возможно, за это придётся заплатить некоторым количеством сведений, которые...
Он замечает движение за спиной и резко разворачивается.
- Беккет, - вкрадчиво говорит Викос, стоя слишком близко к нему. Его взгляд скользит будто по поверхности беккетовых глаз, не касаясь их, ручьём утекает за его спину, и когда фокусируется на чём-то там, Цимисх вдруг улыбается. - Заткнись.
Он касается рукой стены, выдёргивая из неё своё боевое зеркальце, и отступает на шаг, не отрывая взгляда от следа.
Беккет разворачивается тоже.
По стене от пробитой дырки ползёт тёмная трещина - слишком ровная, чтобы её путь был случайным.
- Ну, - произносит Беккет негромко, - и что бы ты делал без меня?

Его всё-таки немного коробит тот факт, что ради обретения знаний приходится ломать древние стены и постройки, как скорлупки. Информация, безусловно, стоит того. Но, во-первых, её ещё предстоит сохранить, потому что Викос, очевидно, считает своим правом наложить на то, что они найдут, все руки, какие сможет, - а во-вторых, это какое-то дикарство. С ломом в руках делать вид, что уважаешь историю, ещё сложнее, чем с лопатой.
Викоса, кажется, это не волнует. Едва Беккет расширяет его ломом проход достаточно, чтобы можно было протиснуться, Цимисх деловито устремляется в тёмную глубину, звеня всеми своими кольцами и утаскивая за собой тусклый фонарь.
- Эй, а ты на ловушки эту дыру не хочешь проверить?
Чертыхнувшись себе под нос, Беккет скалывает кусок каменной кладки, оставляя достаточно надёжный выход, и лезет следом. Звон латуни и серебра доносится откуда-то из прохода впереди, если бы не его кольца и цепочки, шагов было бы не различить.
Вот что за дурь в этой древней голове?
Да даже если он и правда здесь когда-то спал, об этом-то проходе он явно только догадывался, и то не так давно. Ему настолько нужно то, что он надеется там найти, что чувство самосохранения отказывает напрочь? Или у него вместо этого чувства с самого начала только сволочной характер и склонность к клептомании? Воспротивиться тому, что Беккет найдёт это место, он не успел - может, и правда не рассчитывал, что тот успеет восстановить оставшуюся часть карты, недооценка врага ещё никому не приносила пользы, - и, судя по всему, предпочёл лучше явиться сюда без половины инструментов, чем позволить Беккету оказаться здесь первым. А теперь что, наверстать упущенную фору хочет?..
- Если ты думаешь, что я буду искать тебя по всему...
- Стоять!
Резкий окрик заставляет его инстинктивно выбросить руку с когтями вперёд, но секунду спустя пальцы Цимисха впиваются в его шею и отпихивают к стене - так нежно, что он врезается затылком в камень. Викос распластывается рядом, острым локтем врезавшись ему под ребро.
Массивная глыба, ухнувшая снизу вверх перед ними, всё равно задевает его плечо, срывая ряд колец с внешней стороны вместе с кожей - и срывается в глубину огромной воронки, на которую похож этот зал, с громким вязким плеском падает в густую тёмную воду внизу - и тонет там без следа, несмотря на свой размер.
Викос вытягивает фонарь подальше над обрывом, и становится видно, что дно зала-воронки, огромного, в несколько десятков футов, полностью закрыто слоем этой воды, непрозрачной, неподвижной - и до крайности вонючей.
Запах кажется Беккету очень знакомым.
- Слушай, надо отсюда уходить.
- Уходи, раз надо.
Усмехнувшись, Викос бросает ему фонарь, и пока Беккет, чертыхнувшись, едва не роняет его вниз - снова устремляется вперёд, по краю ненадёжного каменного бортика, опоясывающего зал, такого узкого, что не пройти иначе как прижавшись к неровной стене.
Тёмная жижа внизу снова замерла неподвижно.
Да плевать сейчас, что это. Все инстинкты внутри просто орут о том, что от этой дряни надо держаться подальше, звериное чутьё задвигает на задний план попытки разума хотя бы сначала вспомнить, что это и откуда знакомо. Беккет не верит, что Викос не замечает опасности - но тот упорно лезет вперёд, подбираясь к длинной кривой скале, выходящей из стены почти к центру зала-пещеры. Удерживая на языке целый ряд проклятий, а в руке - неудобный фонарь, сам не зная, для чего, Беккет изо всех сил прижимается к стене и идёт по бортику следом.
Что бы Цимисх ни стремился там отыскать, чёрта с два он отобьёт у Беккета добычу без лома, а лом остался позади.
Недооценка врага ещё никому не приносила пользы.

Похоже, зал создан прямо из естественной пещеры - по крайней мере, прижимаясь к его стене, Беккет не чувствует обычных следов артефактной обработки, разве что самые грубые сколы, и явно не тринадцатого века. Зато отлично чувствует - сначала по запаху, а потом и под ладонью - след крови из разодранного плеча Викоса, и это дразнит и бесит одновременно, но убирать руки слишком опасно.
Чем бы ни была жидкость внизу, от падения туда он точно ничего хорошего не ждёт. Если не успеешь среагировать в полёте, кто тебе будет лекарь?
Скала, тянущаяся к центру, неровная и под резким углом, так что идти по ней нормально невозможно.
Викос впереди него почти карабкается по ней, прижимаясь к шершавым камням всем телом и не обращая внимания на скрежет, который издают его серьги и кольца, когда трутся о грубый камень. Если и правда, что Цимисхи, оторванные от земли, тайно боятся высоты, то по этому и не скажешь. Впрочем, что по нему вообще скажешь? Он же лезет в самую опасную по виду зону, как одержимый. Если сейчас очередной камень отвалится и сорвёт ему половину мяса с костей, он наверняка и виду не подаст, что ему это интересно - в отличие от того, что должно было найтись на вершине скалы.
Фонарь приходится оставить на очередном выступе у основания скалы. По ней Беккет идёт осторожнее, пригнувшись и расставив ноги для равновесия, время от времени удерживаясь руками за неровные камни. Распластаться лягушкой, как некоторые, ему не позвляет и гордость, и понимание, что руки могут понадобиться в любой момент для другого. Чёрт знает, чего ожидать от этого зала-пещеры, от тёмной жижи где-то внизу, от Викоса - а последний может стоить и десятка таких пещер с падающими на тебя каменными глыбами и вонючей опасной глубиной. Не тот момент, чтобы расслабляться.
К моменту, как он добирается до верхушки скалы, Викос уже стоит, выпрямившись, в нескольких шагах от небольшого постамента. Почему эту штуку не было видно с той стороны, откуда они подбирались? Механическая ловушка или магический заслон вроде тремерских, которую ставили достаточно тонко, чтобы не распознать?
- Откуда ты знал, что эта штука здесь?
- А где ещё она могла быть? - спрашивает Викос странным голосом. - Это единственная точка здесь, которая не просматривалась от входа.
Беккет хочет напомнить ему, что когда они вошли, чёрное глухое море внизу тоже ни капли не просматривалось, и как он вообще различил здесь что-либо, если попёрся даже без фонаря, но по сути, это уже не важно.
Он смотрит на постамент, сложенный из каменных обломков, судя по всему, без какого-либо скрепляющего их материала. Выглядит как магия, но сколько он ни примеривается - ни прорицание, ни собственное чутьё ничего не ощущают. Неровные камешки образуют конструкцию, которая кажется невозможной. То, что они удерживают в верхней части, напоминает скелет каменного цветка, четырьмя рёбрами удерживающий серо-коричневый свёрток.
Книга?
Викос делает шаг к конструкции, и Беккет делает точно такой же.
Четыре ребра, которые тронешь неправильно - и вся эта уравновешенная система, простоявшая здесь не один век, возможно, развалится.
И вряд ли её делали здесь так старательно ради красоты или из религиозного трепета.
- Вот зачем ты меня тащил? - тихо говорит он, встречаясь взглядом с Викосом поверх конструкции. - Эту штуку не вскрыть в одиночку, верно?
Цимисх улыбается и с тихим перезвоном делает ещё один шаг вперёд.
Беккет догадывается, что воспользоваться им как отмычкой - лишь малая часть той подлости, что можно ждать от этой самоуверенной сволочи, и не собирается поддерживать игру, - но этот шаг был слишком быстрым, и он чувствует, как ноги почти сами собой несут его вперёд, чтобы не позволить сопернику влезть туда самому.
- Тебе не знаком этот тип защитных механизмов, правда? - тянет Викос, по-прежнему делая вид, что смотрит на него. А потом протягивает руку и чётким, выверенным движением берётся за один из верхних камешков. - Не волнуйся, великий археолог. Первый раз всегда бывает немного неловко.
- Заткнись, - шипит он в ответ, обхватывая пальцами камешек со второй стороны. - Первый раз чего угодно рядом с тобой - это, похоже, какое-то особое проклятье. Кому же я так насолил, интересно?
- Мне предоставить тебе список?
- Спасибо, я не горю желанием читать твоё имя несколько сотен раз подряд.
- Я воспользуюсь письменной системой, которую ты не сможешь прочесть, если тебе так будет легче.
- Вроде той на зеркале из твоей косметички?
Теперь они держат пальцы обеих рук на каменных окончаниях всех четырёх ребер цветка-подставки.
Книга, завёрнутая в какую-то пожухлую сморщенную кожу, так близко к пальцам, что Беккет почти физически ощущает хрупкость материала. Но помимо этого, он ощущает и другое - эта штука словно притягивает руку, и чем ближе к ней, тем более естественным кажется импульс просто взять её. Это не похоже на магию крови или ещё какие-то знакомые ему приёмы, это просто... Словно она сама или что-то в ней просят забрать её отсюда.
Даже чувство опасности отступает перед этой просьбой, обманчиво робко касающейся рук.
- Ты тоже чувствуешь? - спрашивает он почти шёпотом, хотя эхо разносит этот звук по пещере и кажется, что он сыплется в тёмную жижу внизу, создавая в ней тяжёлые круги.
Викос раздражённо кивает, но смотрит теперь уже без насмешки, сосредоточенно.
Медленно, следя за каждым движением, он поворачивает обе кисти, разворачивая камешки так, чтобы конструкция осталась невредимой.
Замирая внутри, Беккет повторяет его движение.
Он старается одновременно следить и за конструкцией, и за книгой, и за руками Цимисха. Полумрака от оставленного позади и внизу фонара ему более чем достаточно, но бесчисленные кольца на пальцах, запястьях, в коже и мясе - отвлекают бликами, как блеск монет на цыганской юбке. Один из камешков под его пальцами не поддаётся сразу, и Беккету приходится осторожно надавить сильнее.
Он слышит едва заметный щелчок и тут же едва не отдёргивает руку.
- Замри!.. - бросает он, ещё не понимая, что происходит, но кожей на спине чувствуя, что что-то пошло не так.
Викос вскидывает голову.
В эту секунду один из камешков основания выскальзывает со своего места и с мелким перестуком скатывается со скалы вниз.

- Что ты... - начинает Цимисх, но закончить не успевает.
Первый толчок он чувствует ногами, словно в скалу ударило что-то крупное, но слишком глубоко в толще земли.
А потом конструкция из камешков едет в сторону, начиная рассыпаться, и Беккет рывком подаётся вперёд - но вспышка голубоватого пламени почти ослепляет его, хлестнув по глазам, и он с рычанием отшатывается, успев заметить тонкую руку в кольцах, мелькнувшую сквозь сыплющиеся обломки.
- Мародёр! - орёт он возмущённо, встряхивая головой.
Крупный обломок скалы срывается с потолка и разбивает в куски постамент между ними. Беккет едва успевает отшатнуться снова.
Пещера начинает разрушаться.
Господи, ну почему каждый раз, буквально каждый...
- Я не знаю, что это, но это не твоё!
Викос стоит с другой стороны от камня, держа книгу в руках, и явно намеревается обойти его, чтобы скрыться.
- Не тебе решать.
- Да что ты...
Он собирает кровь внутри для ускорения и удара, но в этот момент часть скалы, по которой они сюда забирались, с грохотом откалывается и падает в тёмную жижу внизу, утаскивая за собой и горящий фонарь. Тот разбивается о камни, роняя вниз ворох искр, и за секунду до того, как они коснутся этого тёмного озера, Беккет понимает, что ему напоминает этот запах.
Жижа вспыхивает, преворащаясь в огненное море вокруг их полуразвалившегося каменного острова.
- Ты оставил там фонарь?! - Викосу приходится отступить ближе к осколкам постамента, и он прижимает книгу к себе крепче, злобно глядя на Беккета. - С открытым пламенем?..
- А какого чёрта ты сам оставил его мне?!
- Сам подумай, кретин!..
Думать некогда.
Беккет бросает взгляд в сторону прохода, которым они воспользовались, чтобы сюда пробраться.
Тот, возможно, не один - пламя внизу бушует всё сильнее, сюда явно есть доступ воздуха, но чтобы искать запасные выходы, нужно добраться до стен.
Часть бортика отваливается у него на глазах.
Викос быстро оглядывается вокруг, по-прежнему обнимая книгу, но как только Беккет делает шаг к нему, быстро встаёт на край скалы.
- Ты что творишь, ненормальный?! Я тебя сейчас сам туда столкну!..
- О, нет. - Цимисх обнимает книгу теперь одной рукой, второй тянется к своему колену, и мышца плавится под его рукой. - Ты не позволишь мне погибнуть. Не с этим.
- Да я даже не знаю, что это такое!..
- Вот именно.
Что он пытается сделать? Перешить себе полтела сразу, чтобы этими ногами можно было перепрыгнуть через ползала? Крыльян на заднице отрастить за десять секунд? А почему тогда просто не перекинется в эту их форму, боевую, о которой Аристотель ему все уши пробуравил насквозь?..
Ещё один удар, и скала под ними начинает растрескиваться словно изнутри.
Викос, покачнувшись, чуть не срывается вниз, но только крепче прижимает к себе книгу.
Он же уронит её прямо в огонь, если не свалится с ней сам.
- Да отойди ты оттуда!..
Почему так медленно? Беккет уже видел, как он это делает. Ему веков больше, чем половине аристотелевой коллекции артефактов, у него вампирская плоть под рукой плавится, как воск, а сейчас он собственную кость не может вытянуть, как нужно, будто крови не хватает?
- Это книга, да? - Беккет отшатывается от края скалы, за которым взлетает язык пламени. - Она блокирует тебе дисциплины? Твою мать, да дай её сюда и делай, что надо!..
Цимисх смотрит на него, яростно сверкая чёрными глазами, и собирается что-то сказать, но в этот момент кусок камня уходит у него из-под ног, и он одним прыжком оказывается в двух шагах.
- Я не успею, - говорит он удивительно спокойно. - Сколько секунд тебе нужно, чтобы сменить форму?
- Я не собираюсь...
Викос вытягивает руку с зажатой в ней книгой над пламенем.
- Начинай.
Беккет рычит, оскалив зубы. Он блефует. Он не пожертвует этой штукой, ради которой приложил столько усилий и притащился сюда лично, да ещё терпел здесь чужое присутствие.
Но огонь всё ближе, скала вот-вот развалится прямо у них под ногами, а проход, если его ещё не завалило...
И чёртов Цимисх поставил их в положение, где другого выхода не видно.
Потому что он прав.
В звериной форме Беккет это расстояние одолеет в один прыжок.
- Я думал, у тебя был запасной план!..
Он собирает кровь внутри и закрывает глаза, запрокидывая голову.
- Конечно, был, - слышится ему в ответ сквозь каменный грохот и тяжёлый плеск внизу, но он не уверен, что и правда это слышал.
Дальше он не слышит слов.
Дальше он чувствует, как приближается жаркое страшное пламя и новый треск камней, как выламываются и удлиняются его кости, а суставы выворачиваются, роняя его на четвереньки, горло вытягивается вместе с лицом, прогоняя сквозь свои стенки яростный рык, а вскипающая кровь внутри мечется, жжётся, распирая его мышцы и обжигая связки, превращая ноги и руки в мощные лапы, скребущие когтями по камню.
Он позволяет своему Зверю сделать то, что тот давно хотел, и Зверь высвобождает ту силу, которую даёт свобода.
Дальше он чувствует опасность, жар, вонючую мерзкую чёрную воду, и память о проходе говорит ему, что нужно уходить немедленно. Он разворчивается, прижавшись к камню для прыжка.
Что-то тяжёлое, пахнущее кровью и металлом, рывком опускается сверху, и острые колени впиваются в его бока, под самые рёбра, чуть не пропоров ему шкуру.
- Тебе снова нужно приглашение?! - шипит Викос, наклоняясь к нему и крепче сжимая его коленями.
Беккет возмущённо рычит, чувствуя, как когтистая рука впивается в его загривок, и кожа начинает зудеть, неохотно меняя форму под что-то вроде рукоятки.
Но в следующий миг пламя вокруг скалы вспыхивает уже со всех сторон, сама скала начинает с грохотом съезжать на бок, а в бок ему впивается что-то маленькое и острое.
Взвыв не столько от боли и страха, сколько от злости, Беккет припадает к камню и резким прыжком проносится над огненным морем, попадая лапами на ненадёжный бортик, и ещё через два - оказывается у тёмного прохода, не дожидаясь сигнала и уже не думая о том, что будет с его ношей, устремляется в темноту, прочь из этого дьявольского места.

Больше всего его раздражает даже не то, что им воспользовались, как наивным щенком.
Викос, разумеется, на что-то подобное и рассчитывал. Беккет допускает, что Викос мог и правда жить в этих местах много веков назад и при этом не знать о том, какие тайны скрывает в себе его убежище. Может, поэтому и полез туда сам, хотя мог бы заслать кого-нибудь из своих несчастных подручных, как делал не раз. Но ведь нет же - то ли гордость, то ли ещё что заставило его провернуть этот план с украденной картой. Вероятнее всего, он только примерно представлял себе, что может там встретить, и кто-то вроде Беккета нужен был ему для страховки - например, скормить тамошним ловушкам, принести в жертву или ещё как-нибудь откупившись от предполагаемой цены. Что ж, раз жертвы не получилось, так унижение, похоже, для него тоже оказалось приемлемым вариантом.
Но это всё ерунда.
Больше всего Беккету не даёт покоя тот факт, что он так и не предствляет, что за артефакт почти держал в руках. Это ведь не только знания - вряд ли Викос притворялся, играя перед ним невозможность применить свои дисциплины, чтобы поглумиться над ним в новой позе. Он, конечно, не то чтобы нормальный, даже для их насквозь извращённого клана, но он не самоубийца. К тому же, Беккет помнит, как ощущается, когда эта рука меняет часть твоего тела, и на этот раз даже сделать себе ручку на его загривке, чтобы позорно не свалиться по пути, Цимисху было трудно. То, за чем он туда пришёл - артефакт, способный почти заблокировать клановую дисциплину даже такому древнему ублюдку, как Викос. На что же она способна как книга? И почему, чёрт вас всех подери, ему до сих пор не попадалось о ней никаких сведений?
- Сегодняшние газеты, - говорит Люсита, невзначай помахивая перед ним небольшой стопкой, когда он проходит мимо её стола. - Подумала, тебе будет интересно.
- Там что-нибудь пишут о древних фолиантах, способных лишить вампира возможности пользоваться силами крови?
- Нет, к сожалению. Только о том, как неподалёку от одной старой болгарской церкви обнаружили обрушение подземного грота и дыру с законсервированным нефтяным месторождением. Жители окрестных деревнь решили, что дьявол полез из-под земли.
- Ага, - глубокомысленно замечает Беккет. - И ты подумала, что мне это интересно, потому что?..
- Ты ведь собирался в те места на раскопки, разве нет?
- Ну, я уже съездил. Ничего особо важного, как видишь. Больше вопросов, чем ответов.
- А разве когда-нибудь было иначе? - с улыбкой спрашивает она. - Это разве не твой приёмный сир говорил, что новые вопросы - это и есть знак того, что ты движешься в правильном направлении?
- О, лучше бы он побольше рассказывал мне о том, что за пути отмечены на его картах. Желательно, до того, как их украдёт какое-нибудь шабашитское отродье.
- Так спроси его, когда вы встретитесь, - она пожимат плечами. - Только придумай, что ему сказать, если он спросит, какое отношение ты имеешь к этому обрушению и к призраку то ли леди Годивы, то ли Вавилонской блудницы верхом на огненном звере, который якобы являлся людям в тех местах перед самым обвалом. Он тоже следит за новостями иногда.
- С чего он вообще должен решить, что я имею...
- Потому что он Аристотель.
- Логично, - подумал, соглашается Беккет.
Может быть, если не будет другого выхода, его приёмный сир как раз и окажется тем последним источником информации, который что-то может знать про то, ради чего Викос так безрассудно рисковал их шкурами.
- Люсита?
- М? - Она поднимает голову от газетного листка, который изучала до того с явным любопытством.
- Если честно, я всё-таки съездил туда не совсем зря. Но, возможно, мне бы пригодилась твоя помощь в аутенификации одного образца.
- Я вся внимание.
- Можешь прочесть, что здесь написано?
Беккет подходит ближе и протягивает ей металлическое зеркальце.
Оно по-прежнему сложено так, что остриё, воткнувшееся в его ляжку, будто оставило там след, который он чувствует и в этой форме. Но разобрать гравировку по краю всё-таки можно.
Люсита вертит зеркальце в руках какое-то время, раглядывая тонкую вязь в свете лампы, а потом начинает тихо смеяться.
- Ты не поверишь, если я тебе скажу.

@темы: обрывки

---

горетобер 7

25. травмы глаз/лица/ротовой полости

фандом: Гиблое место/The Bad Place
персонажи: Золт Поллард
категория: джен
рейтинг: R
предупреждения: религиозный упорос, упоминания мутантских небинарных гениталий, убийств, жестокости, нездоровых семейных отношений, самотравмирование, детские травмы

769 слов

Мать всегда говорила ему, что те места - грязные, срамные. Трогать их руками - грешно, а если будешь туда глядеть - Господь лишит тебя глаз. Она показала ему, как для мытья сделать специальную мочалку, чтобы не касаться себя, где нельзя, как переодеваться и что делать с теми, кто пытается этот запрет нарушить.
Когда Золту было восемь лет - он всегда рос быстро, и в восемь был выше и сильнее любого двенадцатилетнего мальчишки с соседних ферм, - кто-то из дравшихся с ним ровесников в шутку попытался сдёрнуть с него штаны, чтобы вся компания могла посмеяться. Золт успел проткнуть ржавым гвоздём и выскрести один его глаз, прежде чем набежали люди - если б не это, он успел бы лишить врага обоих.
Мать сказала, что он всё сделал тогда правильно.

Наверное, если бы Розелль могла видеть его сейчас, она бы больше так не сказала.
Золт был её любимым сыном, и почему-то ему кажется, что разочарование, которое он мог бы ей принести, могло бы ранить и разгневать её сильнее, чем любая мерзость, сотворённая Фрэнком.
Не считая, разумеется, того, что Фрэнк убил её своими руками.

Золт не знает, как это получилось. Случайно - а дальше он уже не мог остановиться, и чем больше думает об этом теперь, тем сильнее его жжёт стыд - даже не столько перед Богом, сколько перед матерью.
Зато теперь он точно знает, что Розелль своим запретом пыталась его уберечь. Не только от стыда и мерзости, но и от понимания его уродства, которое теперь предстало перед ним во всей своей полноте.
Золт не дурак и знает, как выглядят срамные места у мужчин и женщин - он видел брата и сестёр, не знающих стыда или послушания, и пусть их голые тела не вызывают у него ничего, кроме жаркого, липнущего к коже отвращения, он понимает, что такими людей и задумал Бог и испортил Дьявол - как они. Не как он.
И, конечно, он видел мать - она позволяла ему видеть, потому что с ней всё было иначе. Её тело, одновременно женское и мужское, было вместе с тем выше, чище, чем у любой женщины или мужчины. Оно не знало грязи или похоти - только жизнь, благословлённую Господом, чистую, которую она дала своим детям без греха соития, а те только и пытались измарать этот дар в мерзости.
Сравнивать себя с матерью для Золта было бы сродни богохульству - но если бы он осмелился, то сразу стало бы понятно, что по сравнению с чистым и соврешенным телом Розелль золтово мерзкое срамное что-то, одновременно слишком мужественное и недоразвитое для его мощного сильного тела, похоже на карикатуру.

Вот от чего она берегла его.
От стыда и от осознания - и теперь они жгут Золту душу и глаза, которыми он уставился туда, когда рука нащупала дурное, будто против воли. А кто пялится на срамное, того Господь лишит глаз. Он воспринимает эту мысль с облегчением, цепляется за неё, как за соломинку в ревущем водопаде.
Если Господь не проявит милости и не лишит его глаз сразу, Золт ему поможет. Это ведь то, ради чего ему и дали все его силы - так говорила мать, а у него нет повода не верить ей, - исполнять волю Господа.
Руки у Золта дрожат от ощущения, что грязь с них так теперь и не очистится до конца, но найденный в номере хозяйственый нож он держит крепко. Боли он не боится, с ножами умеет обращаться получше многих, но каждый раз, когда он пытался надавить сильнее - что-то будто останавливает его руку. Из повреждённой глазницы сочится кровь вперемешку со злыми покаянными слезами, Золт искромсал себе уже оба века, а от глазницы по черепу расходится боль от того, как он давил на яблоки, - и всё равно он никак не доведёт дело до конца.
Перед глазами скачут всполохи и разводы, похожие на те, что он видел, когда подонок Фрэнк последний раз сбежал от него.

В следующую секунду Золт опускает нож, тяжело опираясь о раковину в узкой душевой.
Нет. Что бы ни останавливало его сейчас - память о матери или божественное провидение - оно сделало это вовремя.
Он не может лишиться глаз, пока Фрэнк ходит по земле. Может быть, когда он поймает ублюдка и убьёт его - медленно, отсекая по кусочку от его конечностей и лица, каждую секунду напоминая о том, что он сделал с Розелль, - ему станет легче.
А пока придётся сдержаться и жить с этим стыдом дальше, пытаясь хоть на время выжечь его ненавистью. Мать бы одобрила, он уверен.

Найдя аптечку, Золт накладывает на один глаз - всё-таки тот повреждён довольно сильно и всё равно сейчас только болит от яркого света - плотный тампон и заклеивает пластырем.
А потом опускает глаза на полотенце, которым прикрылся сразу по выходу из душа, и сжимает нож в руке крепче.


26. казнь

фандом: Линия Грёз
персонажи: косвенно танатолог/чувак из операторов
категория: преслэш
рейтинг: pg-13
предупреждения: упоминания жестокости, смертей, беспорядочного секса, без ужасов совсем

1 410 слов

- Нам конец, верно?
Владимир Чен задаёт этот вопрос в воздух, не рассчитывая на осмысленный ответ. Коморка, где их заперли повстанцы, узкая и тёмная, с одной стороны её ещё дополнительно сужает силовая решётка, и именно там, за ней - единственная дверь.
- Если они захотят перестрелять нас, как мишени в тире, им даже усилия делать не придётся, вошёл и всё!..
Удивительно, что у него ещё есть силы орать, хотя и слабо.
Когда повстанцы атаковали их филиал а-Тана, он собирался валить с ночного дежурства - и, может, если бы поторопился, то успел бы не попасть в эту заварушку. Не поторопился. Теперь вот - узкая камера в какой-то дыре похуже его первой снятой комнаты на Инцедиосе, трещины в рёбрах, чудом не проломленный череп, когда били по голове. Почему не шокером, как нормальные люди?..
- А если я попробую...
- Ты умрёшь ещё быстрее, чем должен.
Это первые слова, которые Тео произнёс за последние несколько часов.
Владимир оборачивается к нему и смотрит подозрением. Выглядит танатолог неважно - ему как раз, видимо, досталось от души и шокера, и прочих прелестей взятия в заложники, или как их теперь называть. Скуластое смуглое личико посерело, половина золотистых кудрей слиплись от крови и какой-то грязи, а обмотанную тряпкой руку он прижимает к груди, скрючившись в своём углу и не имея желания двигаться. Памятуя о том, как выглядело это изнеженное создание примерно всегда, Владимир думает, что до того, как оказаться в камере, Тео мог получить от повстанческих солдат отнюдь не только шокером по позвоночнику и сапогом под рёбра.
Тем более странно слышать такую осмысленность в его голосе.
- Ещё раз?.. - нерешительно спрашивает он, опираясь о шершавую стену и сползая по ней в паре шагов от него.
- Ты, - на лице танатолога мелькает слабая тень обречённости, - умрёшь. Ещё раньше. Чем должен.
Чен смотрит на него краем глаза, пока не начинает пульсировать отбитый висок.
- Это такая общая мудрость, да? Очень вовремя. Твоя профессиональная деформация - то, что нам нужно, чтобы попробовать вырулить. Спасибо, блин, огромное...
- Ты кретин? - устало спрашивает Тео, и Владимир замолкает.
Он никогда не слышал от этого человека таких слов.
Он, строго говоря, вообще ни разу за все годы работы в компании не видел, чтобы эта миниатюрная машинка для секса со всем, что движется и нет, готовая оказаться под любым их клиентом и половиной коллег в качестве "психологической поддержки", проявляла по отношению к кому-то агрессию.
Похоже, дело и правда дрянь.
- Ты что-то знаешь? - говорит он тихо. Поворачивает голову, хотя в шее движение отдаётся почти хрустом. - Тео? Ты знаешь, почему мы здесь? Они не собираются требовать за нас выкуп или что-то такое?
- Смешно. - Танатолог закрывает глаза, облокачиваясь затылеком о стену. - Какой за тебя выкуп, Чен? И кто его будет платить?
- Компания?.. - Владимир хмурится, сам понимая нелепость своих слов. - а-Тан - огромная структура, и их репутация...
- ...Их репутацией полностью заведует Кертис ван Кертис. И если он решает, что ты не стоишь даже салфетки из моего кабинета - это становится реальностью. Утилизированные салфетки не влияют на репутацию компаний-монополистов, знаешь ли.
- Ты намекаешь, что мы... - Чен пытается думать быстрее, но удары по голове, видимо, даром не проходят, и он отчаянно тормозит. - Но почему... Чем простые сотрудники...
- Шпионаж, милый. - Тео тяжело вздыхает, словно он слишком устал для долгих объяснений. А потом просто говорит: - Ты делал записи воспоминаний Овальдов, которые я потом передал человеку из СИБ. Не корчи лицо, умоляю. Все это делают, и все потом хоть что-то да смотрят. Всегда интересно, каково было умирать тем, кому мы возвращаем жизнь, да? Это мог быть кто угодно, вас было семь человек на той неделе из операторов. Но здесь со мной оказался ты. А я знаю, почему я здесь. Всё просто.
- Но мы делаем записи постоянно! То есть, часто. И ещё ни один клиент... Почему Овальды?
- Очевидно, потому что они не простые клиенты. Я сказал бы тебе больше, если бы Овальд тогда не отказался от сеанса. Но теперь неважно.
Чен осторожно сжимает пальцами виски, пытаясь начать соображать.
- Значит, ты думаешь, Кертису мы теперь не нужны? Как шпионы, которых теперь надо убрать, вот такое?..
Это прозвучало, как идиотская фраза из старого фильма, и он сам почти стыдился, произнося её. Если бы он успел хотя бы проверить ту запись...
- Если ты думаешь иначе, я тебя поздравляю.
- Но тогда выходит, что налёт повстанцев был не случайным. Или всё-таки?..
- Ты считаешь, я в курсе всех игр, в которые здесь играют Кертис и служба безопасности? - раздражённо спрашивает Тео.
Владимир осторожно качает головой.
Что-то не складывается, но ему трудно понять, что именно. СИБ или сам Кертис решили, что пара сотрудников, которые поучаствовали в очередном уровне их разборок, теперь представляют угрозу, и от них необходимо избавиться. Но городить для этого целую конструкцию с участием местных повстанцев, нападения на филиал, взятием в заложники и кто знает, чем ещё?..
Либо Тео получил по голове ещё сильнее, чем он, либо знает что-то, чего не знает Владимир.
- Если они хотели от нас избавиться, почему было не сфабриковать любое обвинение или просто не обвинить нас обоих в том самом шпионаже, чтобы приговорить к казни?
Тео чуть приподнимает голову, глядя на него почти с жалостью.
- Это и есть казнь, Чен.
Владимир несколько раз моргает, всё ещё не понимая.
- Если бы это было так, почему мы всё ещё живы? К тому же, у сотрудников а-Тана безлимитный кредит на бессмертие, так что...
Звук, который он слышит из горла танатолога, напоминает тихий неровный хрип или слабый кашель, и только через несколько секунд Владимир понимает, что он смеётся.
- Ты очаровательный. Конечно, безлимитный. Как ты думаешь, сколько времени нужно системам компании, чтобы обработать инцидент в нашем филиале, установить личности погибших и места, где они воскреснут, а потом проверить, в порядке ли профили тех, кто ещё жив?
Чен прикидывает техническую часть, потом делает поправку на мощности филиала.
- Пара часов... Но если нам ещё и связь порушили, то до пары дней, пожалуй. Инцедиос - та ещё дыра.
- Именно столько мы должны прожить здесь.
- Чтобы... - До него наконец начинает доходить.
Тео чуть заметно кивает.
- Чтобы они могли взять тебя в свежем теле там, где ты очнёшься, и пустить по кругу дальше, например.
- Но они могут просто отключить нам а-Тан.
- И хорошо бы они это сделали, - тихо добавляет Тео, отворачиваясь от него. - Умирать неприятно. Особенно когда каждый раз не знаешь, очнёшься ли и придётся ли делать это снова, и надеешься, что нет. Но я не стал бы ожидать, что нам с тобой так повезёт.
- Это тебе клиенты рассказывали?
Танатолог бросает на него косой взгляд и снова отворачивается. Владимир скользит взглядом по тонким смуглым пальцам, торчащим из-под тряпки, и замечает, что они чуть заметно вздригивают. Человек, работающий рядом со смертью и большую часть суток проводящий рядом с людьми, только что вернувшимися к жизни, боится смерти больше, чем всего, что им могут устроить повстанцы?
Сам не зная, зачем, Владимир осторожно подсаживается ближе к нему.
- Тебе часто приходилось умирать?..
Несколько секунд Тео молчит.
- Просто умирать - всего десяток раз. Это ерунда. Нас учили, что мы должны понимать, как чувствуют себя те, кого нам предстоит сопровождать, и знать принципы восприятия мозгом смерти. Это вроде части... Практики. - Пальцы у него сжимаются в кулак, и он тихо шипит, пряча руку на груди. - Смертный приговор - это другое. Слышал истории про тех, кто насолил Кертису, и кого держат в их застенках годами, позволяя умереть и воскреснуть снова и снова, чтобы потом убить ещё пару десятков раз?..
Чен ощущает, как по спине ползёт едва ощутимый озноб.
- Но ты уже несколько лет работаешь у нас?..
Тео сжимает губы в нить, давя нервную усмешку.
- Моя отсрочка предполагала семь лет, если быть точным. Мозг адаптируется к постоянным смертям примерно через полтора десятка лет, если неравномерно. После этого нужна передышка, чтобы ты мог восстановиться и снова воспринимать происходящее в полную силу. У меня было ещё почти три года жизни. А теперь... Полагаю, у нас с тобой остались последние несколько часов.
Чен смотрит на него, одновременно давя в себе желание заорать, что всё это чушь и не может быть правдой, - и спросить, сколько же ему на самом деле лет.
- И что можно сделать?..
- Ты меня спрашиваешь? Я за почти двадцать лет не смог придумать, что. Впрочем, если у тебя нет других вариантов, могу подсказать единственное, что мне хоть немного помогало всё это время. - Тео поворачивается к нему и второй, не сломанной рукой мягко касается его лица, поглаживая в обход ссадины кончиками пальцев, и тихо выдыхает: - Добро пожаловать в клуб.


27. галлюцинации

фандом: Изысканный труп/Exquisite corpse
персонажи: Сорен/Люк
категория: слэш
рейтинг: R
предупреждения: упоминания наркотиков, болезней, убийств и жестокости, непрочная крышечка

1 112 слов

Утренний свет мягко просачивается сквозь задёрнутые занавески.
Солнца, вероятно, сегодня не будет, свет такой нежно-молочный, что больше не освещает сумерки в квартире, а туманит глаза, - но сегодня Сорен воспринимает это с облегчением.
Этого слабого света, вместе с мерцанием монитора, за которым он провёл почти всю ночь после того, как Люк уснул, вполне достаточно, чтобы у него начала болеть голова и слезиться глаза. Когда к ощущениям добавляется едва заметная тошнота, он вспоминает о таблетках. Поднимается, следя за координацией, проходит в ванную, к аптечному шкафчику, достаёт новую пачку. Свою утреннюю дозу выпивает сразу, запив водой из-под крана - никогда бы такого не стал делать, если бы кто-то смотрел, - вторую приносит и оставляет на тумбе рядом с постелью.
Люк не просыпается, даже когда он резко опирается рукой о край постели и ждёт, пока отпустит головокружение.
Это хорошо. Ему стоит отдохнуть. Той дозы успокоительных, что он получил накануне прямо в свой кофе, дожно хватить ему как минимум ещё часов на шесть нормального отдыха.
И Сорену тоже.

Он до сих пор не знает точно, что произошло в том бараке в старом доме Бирнов.
Люк, которого он встретил в тот вечер, ничего внятного сказать не мог. Когда Сорен увидел его в первый момент, он решил, что тот опять сорвался на героин или что похлеще, - руки, куртка и лицо в крови и какой-то грязи, запах крови, алкоголя и ещё чего-то мерзко-пряного, дурного, перекошенное серое лицо и мёртвые пустые глаза. Сорен мог и должен был сделать то, что не раз делал для своих знакомых из центра - позвонить в полицию, скорую, дать знать ребятам из центра и, возможно, их единственному заштатному психологу.
Вместо этого он дал Люку пощёчину, заставил посмотреть себе в глаза и ответить на три простых вопроса: кто он такой, где сейчас находится и достаточно ли законов нарушил, чтобы ждать визита полиции в течение пары часов? И на секунду сквозь этот мёртвый взгляд сверкнула знакомая весёлая ярость, с которой этот человек шёл по жизни даже в направлении того дна, куда постепенно сползали они все.
А потом из его руки выпал нож, стукнувшись об пол, и Люк медленно сполз вдоль дверного косяка на пол.

Сорен складывал эту историю постепенно, из тех обрывков или недомолвок, что время от времени прорывались сквозь ту стену, которой Люк отгородился от большей части мира.
Местный богатый уродец из тех, что снимают десяток мальчиков за горсть еды и дозу, положил глаз на мальчишку, которого Люк всё ещё любил больше остатков собственного разума, даже несмотря на их разрыв. Где-то по пути к нему присоединился Эндрю Комптон - убийца, изувер и некрофил, чьё якобы тело было выкрано из тюрьмы в Британии. То, что они устроили в том бараке, напоминало чёртову смесь кухни каннибалов и анатомического порнотеатра, а то, что они сделали с Траном... Люк пришёл слишком поздно, он не знает, как ему хватило сил хотя бы попытаться, и он успел убить одного из ублюдков, потому что больше ничего не мог. Комптон ушёл, не став его убивать. Люк смотрел в его глаза там, в окружении десятков свежих и сгнивших трупов, и видел, что это не человек. Не человек.
Сорен крутит осколки этой истории в голове снова и снова, и она могла бы быть вполне связной - судя по тому, что он сам знает о Тране, об их с Люком отношениях и о том, что спустя полтора месяца обнаружили в бараке. Если не считать одного момента.
Эндрю Комптона никогда не существовало.

Сорен догадывался, что Люк закончит книгу, наброски к которой лежали в его черновиках годами.
Героин, СПИД, расставание с молодым любовником и какой-то внутренний кризис здорово ударили по нему - но Люк был не из тех, кто умирает, не показав зубы и не запалив пару фейрверков. Казалось, что чем больше на этого измождённого человека давит всё, что с ним случилось, чем острее становится его горечь по утраченному, тем вернее он пытается использовать её как оружие против всего мира. Агрессия может быть разрушительной, а может созидать, и Сорен видел в этом человеке потенциал и к тому, и к другому.
Комптон был персонажем его последней будущей книги - немного карикатурным, социопатичным и дьявольски умным, а ещё очень удачливым. Люк долго не мог решить, сколько изувеченных трупов молодых юношей ему приписать, чтобы это и шокировало, и не вызывало смеха нереалистичностью. Пару раз они даже пользовались им или ещё парой фальшивых персонажей на радио, - когда Люк включал микрофон и становился Лашем Рембо, ему было плевать, что подумают слушатели. Если бы им во время эфира позвонил кто-нибудь с упрёком, что не существует ни маньяка, про которого Лаш издевательски зачитывает газетную вырезку, ни самой этой газеты, ему наверняка ответили бы, что никого из них, приговорённых маргиналов, давно не существует для большей части человечества, так что Эндрю Комптону ещё повезло, не стоит завидовать, мудак.
Впрочем, большая часть их слушателей никогда не была склонна интересоваться точностью новостей. Они слушали Люка не ради этого.

А теперь Люк Рэнсом уверен, что Комптон был в бараке, где нашли изувеченные останки двух молодых мужчин - и ещё более старые, напрочь сгнившие трупы, расфасованные по всей территории, словно мясо на заброшенной скотобойне.
И если до того Сорен подозревал, что Люк мог действительно каким-то чудом справиться с тем, чтобы в отчаянии убить и расчленить и своего бывшего любовника, и пригласившего его к себе человека, и рассказами о выдуманном нелюди-убийце хочет скрыть правду, - то теперь он уверен, что всё может оказаться ещё хуже. Или лучше, как посмотреть - лучше оказаться убийцей, не понимающим, что сотворил, или сумасшедшим, давно поверившим в собственную выдумку так крепко, что она пришла за тобой в самый подходящий момент?
Люк уверен, что видел Комптона рядом с собой и сумел его ранить.
Его записи, множество страниц, где он раз за разом пытался зафиксировать каждую деталь, воспроизвести всё, что знал, видел и до чего мог додуматься, - Сорен всю ночь, борясь с тошнотой, читал этот кошмар, который Люк видел единственным для себя средством понять, что же там произошло.
Это всё ещё слишком сильно напоминает те дурные истории, где главный герой следит за какой-то ужасной тварью, которую не видит никто, кроме него самого, и никто не верит, что она существует, пока в конце не оказывается, что эта тварь была теневй стороной его самого. И Сорен бы вполне мог поверить в такой вариант, несмотря на все свои чувства к этому человеку.
Это могла бы быть даже история о том, что оба они это понимают, но Люк молчит, потому что не желает признать кровь на своих руках, а Сорен - потому что согласен беречь его даже от него самого.

Но Сорен слишком хорошо помнит, что каждый раз, когда они занимаются любовью, когда он поднимается над Люком, чтобы заглянуть в лицо, - тот смотрит не ему в глаза, а за плечо, за спину, в пустую комнату, где никого не может быть.
И что-то каждый раз удерживает Сорена от того, чтобы обернуться.


28. болезненная трансформация
да, меня не отпускает эта тема, но здесь она хотя бы канонична

фандом: Гемоглобин/Bleeders
персонажи: Джон Штраус (ван Даам)/"сестра", остальные
категория: как это назвать... другие отношения, да?
рейтинг: R
предупреждения: инцест, наследственные болезни и мутации, мутанты-каннибалы, мутанты-гермафродиты, близкородственное скрещивание, совсем чуть-чуть странной физиологии, семейные ценности (за что мы любим канон)

1 007 слов

Ни у кого из них нет имён.

Со временем Джон начинает понимать, почему в этом нет нужды.
Жизнь в подземных лабиринтах меняла их поколение за поколением - но куда дольше их меняла жизнь внутри семьи, точно так же поколение за поколением, взращённые на одной и той же крови. Большинство из них теперь похожи друг на друга, словно вышли из одного лона - хотя, в каком-то смысле, так и есть.
У большинства - укороченные крепкие кости ног и торса, но длинные, тонкие и цепкие пальцы на потемневших кистях, может быть, из-за долгой жизни без достаточного количества света. У большинства - загрубевшая кожа, деформированные лица, крепкие зубы, привыкшие к сырому мясу, чувствительные к свету молочные глаза, такие же, как один из его глаз, всю жизнь доставлявший ему столько проблем. Большинство не похожи ни на мужчин, ни на женщин, хотя почти все способны к самооплодотворению, как написали бы в любом учебнике. Большинство - давно не нуждаются в речи и не учат ей потомство, довольствуясь гортанными звуками и обрывками последних голландских слов, принесённых сюда ещё их предками.
Даже его заново обретённая единоутробная сестра - она почти так же похожа на человека, как сам Джон, но в её грузном щедром теле нет той болезненности, что с самого детства преследовала его самого, постепенно убивая, - даже она чаще общается с ним жестами или вздохами, а не словами, хотя её язык и гортань, скорее всего, могли бы развиться так же, как у него, если бы она жила вне семьи.

Джону не нужны были слова, чтобы понимать их - с самого начала, как он сюда приехал, он осознал это потом. Они говорили с ним через его кровь, через гены, через его вечную болезнь и голод, никогда не проходившие и мучившие его всю жизнь. И чем дольше он теперь остаётся среди них, тем меньше сам нуждается в словах или именах.
Каждое из этих созданий - ван Даам, уже много поколений, и этого достаточно. Как для них, так и для него самого.
Теперь Джон знает, что не умрёт.

Они знают, что ему всегда было нужно.
Это так странно - иметь семью, которая связана с тобой узами крепче и старше, чем ты сам, и делит с тобой понимание того, как всё должно быть, без дурных вопросов. Они заботятся о нём больше, чем о друг о друге, то ли пытаясь додать ему всё, чего он был лишён все эти годы, то ли признавая его лучше себя. Его сестра, такая же высокая и с почти прямыми костями, носит старую голландскую парчу - он понимает, что эта одежда должна была остаться ещё от Евы ван Даам, возлюбившей брата и свою кровь больше, чем возможность жить на родине и под открытым небом. Они находят для него такую же, полуистлевшую, смесь камзолов и нижних юбок, пролежавшую в их тайниках очень долго, но когда он надевает её - сестра смотрит на него с нежностью и страстью, вздохнув, и протягивает ему руку.
Ей не нужны мужчины или кто угодно ещё, чтобы продолжить род, Джон уже видел, как это происходит - и всё-таки она хочет разделить с ним постель и семя, и глазами остальных на них смотрят поколения тех ван Даамов, что поступали так же. Она гладит длинными рахитичными пальцами на опухших руках его истощённое годами тело, вздыхает снова, на этот раз с грустью, трогая шрамы на его торсе и животе, и влечёт к себе, чтобы утешить и напомнить ему, что он больше не один. Он - часть семьи.
Так ему намного легче пережить то, что с ним происходит.

Они приносят ему сырое мясо.
Чаще всего оно мягкое и пропитано чем-то, напоминающим формалин, но иногда ему трудно даже сомкнуть на нём зубы. Его зубы слабее, чем у них, росших на этой пище годами - порой резцы шатаются в дёснах, и он чувствует вкус своей крови, - и тогда они отрезают или откусывают для него мелкие куски и вкладывают в покрывшиеся тонкой коростой губы. Иногда ему больно - тело, не привыкшее к тому, чего всегда жаждало, скручивается в судорожный комок, растя в себе спазм за спазмом, но с каждым разом он всё яснее ощущает, как ему становится легче. Кровотечения почти прекратились - всю жизнь он думал, что его кровь почти не способна свернуться, а тело - заживить себя, но теперь, среди них, он наблюдает за тем, как быстро начинают заживать его раны, как всё реже лопаются кровеносные сосуды.
Его семья не смогла бы выжить столько поколений, храня лишь собственную кровь, если бы в этой крови не было такого жизненного потенциала.
И он не боится того, что будет.

Он лежит среди тканей на постели сестры, в её объятиях, и глубоко дышит, учась распознавать мир на ощупь и на запах. Сестра редко выходит из этой части пещер, но остальные любят и почитают её, приходя к ней сами и принося всё, что нужно. Порой кто-то из них просит её ласки - а с какого-то момента и Джона - и она позволяет им свернуться с ней вместе, словно в гнезде, и гладит их, тихо что-то напевая.
Он учится тому же. Он учится заботиться о них, как они заботятся о нём.
Шрамы, с раннего детства оставшиеся в его теле, ноют последнее время не переставая, словно в них набухают болезненные нарывы, прорастающие его в глубину, и иногда у него на глазах выступают слёзы. Но сестра и остальные гладят их своими искривлёнными ладонями, собирают заново топящуюся в них сукровицу, и ему становится легче.
Вряд ли жизнь здесь изменит его так же сильно, как их - его кости уже выросли вне их мира, пусть они и хрупче многих здесь, большая часть его тела десятки лет была истощена миром, который не предназначался для таких, как он. Но что-то они смогут восстановить, потому что кровь ван Даамов сильна. И, может быть, если на этом острове им действительно станет слишком опасно, именно он сможет придумать, как им найти себе новый дом.

Его сестра улыбается, опираясь на поддерживающего её младшего, и мягко разводит полы своей сорочки, показывая ему себя в тех местах, где у него воспалённые шрамы и боль.
Пока он ещё не может коснуться этих частей так же, как она. Но он смотрит, находя её всё более прекрасной и гармоничной в её странности, и молча обещает, что попробует.


29. ритуальное убийство/жертвоприношение

фандом: Впусти меня/Låt den rätte komma in (книга)
персонажи: Оскар/Эли
категория: пре(псевдо)слэш, постканон, немного АУ
рейтинг: nc-21
предупреждения: членовредительства, жестокость, упоминания пыток и педофилии, я опять пишу, как вампиры издеваются над едой

1 140 слов

Рядом с ним Эли не нужно притворяться ребёнком.
Когда они встретились впервые, Оскар сам был мальчишкой и смотрел на своего нового друга - подругу, как он был уверен, - как на равную. Может, немного сверху, когда понял, что эта странная девчонка, живущая со своим якобы отцом, вообще не очень хорошо ориентируется в современном мире. Впрочем, она ориентировалась лучше, чем он сам - иначе не выжила бы так долго, и уж тем более, не смогла бы спасти ему жизнь.
Теперь он знает, что это двухсотлетнее существо, запертое в хрупком теле с тонкими косточками, понимает в некоторых вещах больше, чем он сам, оставаясь в других таким же наивным, каким его застало "проклятье" два века назад. Теперь ему самому семнадцать (по поддельным документам - двадцать четыре), он выше на почти две головы и мощнее в плечах, но он по-прежнему смотрит на Эли как на того, кто мудрее и сильнее него, просто иногда нуждается в особой заботе. И он заботится без глупого снисхождения, а Эли смотрит на него совсем не так, как смотрел на того урода, с которым они тогда приехали в Блакеберг.

На людях Эли носит какие-то узкие рубашки, брюки с сапогами и короткополую шляпу и напоминает его очень миниатюрную сестру-подростка, так они чаще всего и говорят, если приходится говорить. Оскар иногда красит волосы, чтобы смотрелось похоже на шёлковые чуть кудрявые волосы Эли, хотя кожа у него никогда не бывает такой же бледной.
Но это, может быть, потому что он пока ещё человек.
Среди их немногочисленных вещей - всегда можно побросать в чемоданы за пять минут и уехать до того, как местные заинтересуются, - лежит и стопка откровенно детской одежды. Несколько коротких светлых платьев, футболок и шорт не занимают много места. Платьев больше - те, на кого охотится Эли, чаще интересуются маленькими девочками, чем мальчиками, но случается всякое.
Ещё там есть длинная светлая туника из тонкого льна, каждый раз немного разная, потому что отстирать их до конца удаётся не всегда, а если и удаётся - лён быстро портится, иногда распадаясь прямо в руках.
Но Оскар следит за тем, чтобы новая всегда была наготове.

Первый раз это получилось случайно.
В том затрапезном мотеле, где они остановились после спешного побега из предыдущего города, им сначала пришлось нелегко. Оскар успел тогда схватить только мелкую сумку с документами, наличкой и самыми нужными инструментами, пока под тонкими пальцами Эли крошилась деревянная стена подвала. Дальше они, как были - он сам в спортивных штанах и кедах на босу ногу, Эли в белой тунике и кожаной куртке с его плеча, - гнали автостопом в соседнюю провинцию, пока не нашли место, где никто не интересуется документами и тем, откуда ты сваливаешься в середине ночи в таком виде.
Эли мучал голод, и Оскар уже готов был сцедить хоть поллитра собственной крови - пару раз их это уже спасало, - когда им попался тот старик.
На самом деле, не такой уж старый - лет пятьдесят, но Оскару он сразу не понравился. Его сальный взгляд, скользнувший по элиным щиколоткам, торчащим из-под туники, и по тонкой шее в вороте куртки, заметили они оба. Оскар кивнул и поднялся, изобразив лёгкое подпитие, направился в сторону туалетов. Спустя примерно двадцать минут, на протяжении которых старик не сводил с Эли всё более пристального взгляда, начался сценарий под условным названием "я не помню, где мой номер и родители, мой брат обещал выпить пива и вернуться, мне страшно".
Эли по-прежнему нужно приглашение, чтобы войти в помещение, поэтому возле своего номера старик нервничал, оглядываясь вокруг, и торопливо кивал на вопросы своей маленькой смущённой спутницы, никак не желая произнести ключевую фразу нормально. Когда они в конце концов скрылись за дверью, наблюдавший за ними Оскар подождал с полминуты, а затем услышал короткий вскрик и грохот чего-то твёрдого - и навалился на хлипкий замок.
Ему приглашений не нужно.
Старик стоял посреди комнаты со спущенными штанами и направлял какой-то допотопный пистолет Эли прямо в голову. Когда он обернулся на дверь, Оскар успел увидеть, как топорщится его полувставший хрен, и тут же, не прерывая движения, ударил его металлическим штырём в висок.
Старик ещё был жив, а это значило, что ещё можно обставить всё как ограбление или что-нибудь такое, когда они закончат.
Вместо этого Оскар, удивляясь собственному спокойствию, спросил:
- Хочешь, я сперва отрежу ему яйца с членом?
Потому что говнюк это заслужил, определённо.
Эли, посмотрев на него чуть растерянно, коснулся кончиками пальцев свежей ссадины на своей щеке, а потом опустил глаза и тихо сказал:
- Хочу.

На самом деле, Оскар делает это не из ненависти к ним.
Если бы он ненавидел каждого, кто смотрит на того, кого он любит, как на кусок совсем юного мяса, у него бы, наверное, скоро случился инфаркт. Говорят, от постоянного стресса такое бывает.
Просто ему нравится делать Эли приятно.
Теперь он привычными движениями расставляет в небольной ванной комнатке свечи - немного и все напротив зеркала, чтобы получалось симметрично, омывает руки, раскладывает инструменты, часть которых потом нужно будет прокалить на огне. Он проверяет, надёжно ли распят человек, который этой ночью примет участие в их маленьком обряде, убеждается, что подготовленных реагентов вроде лимонной кислоты достаточно, чтобы кровь потом не свернулась раньше времени. И когда убеждается, что всё в порядке, сосредоточившись, берёт остро заточенный нож и делает первый надрез.
Голосовые связки он повредил до этого, потому что криков или мычания сейчас быть не должно. И не только потому, что их могли бы услышать.
Эли смотрит на его действия, не отводя глаз.
Каждую отделённую часть Оскар показывает ему, прежде чем выбросить с глаз долой. Кровь постепенно стекает в ванную с реагентами, наполняя её, и когда под его нож попадается крупная вена из основания ствола члена, Эли едва заметно качает головой, и Оскар прижигает её раскалённым металлом. И продолжает, получив знак в виде такой же бледной тени улыбки.
В конце, когда их гость уже почти не дышит, Оскар чуть отступает в сторону и подаёт Эли руку. Тот подходит медленно, разглядывая то, что осталось от ещё живого тела, а потом обнимает его, словно пытаясь утешить напоследок и показать, что понимает, каково это.
Именно в этот момент Оскар проводит по его шее новым, чистым ножом. Глубоко, до хряща.
Кровь пропитывает волосы Эли, льняную тунику, делая её бордово-алой, и когда она облепляет его тонкое бесполое тело, больше ничего не скрывая, Оскар снова думает о том, что поступает правильно.

Эли никогда не говорит с ним об этом, он видел то воспоминание лишь один раз - но ему всё-таки кажется, что он понимает.
То, что сделали с ним два века назад, прежде чем превратить в существо, живущее на человеческой крови, было жестоко - но едва ли он тогда понимал, что происходит. В каком-то смысле, глядя теперь на то, как похожее делают с теми, кто снова хочет воспользоваться им для своих утех, - он смотрит не только на них, но и на себя в ту ночь.
Если бы вампиры и правда не отражались в зеркалах, Оскар сказал бы, что каждый раз создаёт для него новое зеркало, чтобы помочь лучше понять, чем он был и стал.
Но на самом деле всё проще.
Гораздо проще.


30. "купаться в крови"

фандом: Антивирус/Antiviral
персонажи: Сид Марч
категория: джен
рейтинг: R
предупреждения: болезни, самотравмирование, слабый обоснуй научной матчасти, в каком-то смысле медфетиш

1 320 слов

- Это будет для тебя новый опыт, - предупреждает Мира Тессер, покачивая ампулой в тонких пальцах. - Я посмотрела списки того, с чем ты работал в последние месяцы. У тебя отличные показатели. Но мы с тобой оба знаем, что штаммы четвёртой категории - это другое.
- Рынок не стоит на месте, - медленно говорит Сид, глядя в эту ампулу с тем же выражением, с каким смотрел бы в её глаза. - Третью давно можно купить в любом подвале. Ты сама знаешь, что наши официальные исследования проходят слишком медленно. Если эта доза попадёт в руки Лукаса или на чёрный рынок...
- Кто гарантирует мне, что ты сам не выбросишь её на чёрный рынок, если сможешь создать иммунитет?
- Ты сама знаешь, что меня не деньги интересуют.

Мира знает.
Денег у него достаточно - несмотря на официально скромную должность в компании, Сид продолжает работать медиатором между клиниками и подпольным мясным рынком, и при желании может обеспечить себе безбедную жизнь на следующие пару лет как минимум, не прилагая больших усилий.
Просто ему не нужна безбедная.
И Мира не позвала бы его, если бы ей нечего было ему предложить.
- Допустим, - наконец сдаётся она. - Одна доза. И ты оставишь моим людям доступ в твой блок на случай, если что-то пойдёт не так.
- Справедливо. Одной мне хватит. Для начала. - Прохладная ампула опускается в его ладонь, и он осторожно сжимает её, поглаживая пальцем стекло, прежде чем убрать в переносной холодильник. Поднимает глаза. - Какой у неё инкубационный период?
- Для здорового человека твоего возраста - около двух суток. - Мира окидывает взглядом его пальцы. - Посмотрим, сколько получится для тебя. Кстати, с чего ты решил, что это будет "она"?
Он пожимает плечами, закрывая холодильник.
- Мне нравится так думать.

Для него получается почти четыре дня.
Он ощутил это раньше, конечно. Или не он сам, а те наполовину спящие вирусы и их частицы, что бродят в его крови, дремлют в его нервной ткани, в костях, в гепатоцитах и ещё множестве самых разных уголков его тела. Возможно, это они заметили вторжение чего-то чужого, непривычного, и ещё до того, как он почувствовал первые признаки озноба и следом хрупкую болезненную ломоту в мышцах, начали свою тихую атаку.
Сид Марч пропустил сквозь себя немыслимое количество болезней - но ещё больше он оставил в себе. Если взять образцы его крови и проверить иммунный статус, анализ покажет, что его иммунной системы практически не существует. А ещё он покажет наличие безумного количества чужеродных частиц, в разные моменты их уровень колеблется, но почти всегда их соотношение позволяет ему функционировать, как нужно.
Для большинства людей эти штаммы - дорогой товар, символ статуса, пугающая проблема или возможный источник будущих неприятностей, в зависимости от того, какова сейчас лучшая реклама и насколько высоко они ценят возможность получить модную в этом сезоне болезнь от очередной звезды.
Для Сида они - часть его самого, его тела, которое он когда-то начал использовать как контейнер для их транспортировки и инкубатор для выведения нового материала, - и, возможно, часть его души.

Штаммы четвёртой степени - это и правда новый опыт.
Потенциально смертоносные болезни редко достаются корпорациям - скоро, конечно, это изменится, но если всё пройдёт, как нужно, он успеет внести в этот процесс свою скромную лепту.
Утром пятого дня Сид поднимает голову с подушки, пропитанной кровью, и при попытке встать чуть не падает на пол от резкого головокружения.
Несколько секунд он сидит на краю постели, пытаясь выровнять дыхание, потом замечает, что белая майка тоже пропиталась алыми разводами. Он проводит кулаком по лицу и понимает, что кровь из носа всё ещё течёт - не сильно, но постоянно. И понимает, что это только начало. Вирус на основе какой-то из старых геморрагических лихорадок - отличная идея.
Дальше всё должно происходить очень быстро - его тело борется с этой штукой не путём прямого воспаления, это он тоже чувствует. Наоборот, конечности становятся холодными, слабыми - нехватка кислорода из-за мелких кровотечений и нарушения капиллярного оттока, может быть, - и пока он дотягивается до переносного баллона, проходит, кажется, целая вечность.
В протоколе было написано, что первые две фазы активной болезни должны занять часов пять-шесть. Дальше нужно будет оказаться в своём маленьком уютном больничном блоке и начать вводить первые препараты, чтобы взять это под контроль.
На третьей он уже не сможет даже включить помпу.
Впрочем, Сид полагает, что, скорее всего, успеет. Его кровь, его маленькие невидимые друзья, которых он вскормил собственными клетками, умеют сдержать многое из того, что попадает в его вены теперь. Может быть, они даже дадут ему больше времени, чем обещает протокол.
И уж точно он успеет сделать ещё одну вещь, без которой этот опыт не будет полным.

К моменту, как он добирается до прибора - осторожно, пошатываясь и держась за стену, иногда отдыхая и прислоняясь к ней лбом, а потом делая вдох из баллона, - брать кровь иглой уже нет смысла.
Кровь льётся тонкими струйками из его носа и он чувствует её вкус в горле, глаза щиплет от света, и потерев их пальцами, он понимает, что там тоже повреждены сосуды, и кровь постепенно заливает ему лицо. Об одежде и говорить не приходится.
Он с трудом падает на стул перед рабочим столом, чуть не уронив на него голову, собирает кровь, натекающую в ладонь, какой-то попеткой и загоняет в одноразовый паз центрифуги. Нажимает на кнопку, запуская программу.
Раньше он делал это для рекламы - клиентам, покупающим какую-нибудь инфлюэнцу-лайт "взятую из образцов самой Лоры Маклавли", нравилось видеть картинки чего-то антопоморфного. Это придавало происходящему эксклюзивности и шарма, будто позволяло им разделить с любимой знаменитостью что-то большее, чем диагноз. Многие из них говорили потом про болезнь "наша", словно про общего ребёнка.
Сейчас Сид скорее делает это для себя самого.
Автоматическая программа прогоняет его заражённую кровь через несколько этапов, на которых выделяет генный материал возбудителя болезни, ещё не занесённого в его личный реестр, анализирует его, а затем встроенная нейросеть выстраивает на основе этих данных изображение, напоминающее человеческое лицо. Часто весьма отдалённо - он не задавал жёстких параметров, только общие контуры, - и часто они выглядят искажёнными или неполными, но Сид находит в них своеобразную красоту.
В каком-то смысле ему нравится смотреть на лица тех, кого он пустил в своё тело, потому что он допускает, что у них тоже есть какое-то подобие души. Все они чем-то неуловимо похожи на него - и это закономерно, он меняет их так же, как они понемногу меняют его.
Отчасти поэтому Сид не боится смерти - даже если однажды он не рассчитает своих сил и действительно умрёт, не исключено, что его суть уже по большей части состоит из них, из этого конгломерата болезней, и в каждом, кто получит эти штаммы после него, останется частица его самого. И, возможно, немалая.
Это будет как минимум интересно проверить.

Он всё-таки добредает до душевой кабинки, чтобы смыть хоть части крови.
Кожа стала липкой от того, сколько её - судя по всему, совсем уж чудовищных внутренних кровотечений пока нет, а вот мелкие сосуды страдают всё сильнее. Они лопаются прямо под кожей, растекаясь в огромные синяки, сначала от давления, потом словно сами по себе, и скоро Сиду кажется, что кровь начинает сочиться из каждой его поры.
Он включает душ, подставляя ему лицо, пробует вяло смыть переставшие сворачиваться потёки с плеча и груди, но её так много, что ему мерещится - из душа тоже льётся его собственная кровь, и он только размазывает её по себе.
В конце концов он бросает это бесполезное занятие - в глазах уже пляшут алые пятна, а дышать становится всё труднее, теперь баллоном не обойдёшься. Он подготовил всё, что нужно, чтобы начать введение первых дополнительных препаратов, запускающих цикл коагуляции, даже если вообще перестанет видеть, что у него перед глазами.

Он останавливается, опираясь о косяк и заляпывая его новыми разводами, тяжело дыша и борясь с дрожью в коленях. Но всё-таки тратит ещё пару секунд, чтобы заглянуть в чулан с анализатором и бросить взгляд на изображение, которое тот вывел на огромный экран, завершив процесс.
На случай, если он не переживёт этот день, ему хочется хотя бы раз посмотреть на лицо того, что его убъёт.
И, глядя на чуть размытое изображение на экране, Сид чуть заметно улыбается.
Конечно, это она.
И она прекрасна.


22. монстр/превращение в монстра
*потому что я забыл выложить его тогда

фандом: Dragon Age
персонажи: омп-эльфомаг, порождения тьмы
категория: джен, дарк, крипота
рейтинг: R
предупреждения: насильственные метаморфозы, криповые и мерзкие практики, намёки на сексуальное и репродуктивное насилие, обоснуй пролюблен по пути

1 308 слов

Позже Атари понял, где по-настоящему ошибся.
Поняв, что даже небольшую горсть Порождений Тьмы им не одолеть - а как иначе, он какой-нибудь боевой маг или воин, что ли?! - он попытался убить себя сразу после сестры. А это нужно было сделать, не тратя время на попытки атаковать и на надежду, что ближайшее чудовище оторвёт ему голову.
Теперь - уже поздно.

Он догадывается, что они пытаются сделать.
Все знают, что бывает с теми, в кого попадает Скверна - они превращаются в таких же чудовищ, которые рыщут потом под землёй, иногда выбираясь на поверхность, заражая всё вокруг себя и разрушая всё, что не поддаётся. Но после того, как остановили Мор, их стало меньше, и они попрятались на Глубинных Тропах, - кроме самых отчаянных. Их мало. Они не чувствуют своей силы, когда их так мало. Они хотят, чтобы их стало больше, Атари почему-то в этом уверен.
И они не хотят, чтобы он погиб - по пути один из мелких монстров попытался на него напасть, и сородич покрупнее просто разорвал его на части. Пытаясь оттереть тёмную мерзкую кровь со своей щеки о плечо, Атари думал, что лучше бы мелкий был порасторопнее.
Они хорошо умеют вязать узлы, шевельнуть даже плечом почти нереально. Рот тоже заткнули - влажный грязный кляп вынимают из него только, когда старший решает, что пленника нужно покормить, и начинает пытать его сырым подгнившим мясом, добавляя к нему прогорклой воды, пахнущей всё тем же жутким запахом.
Скверна. Здесь всё пахнет Скверной.
В такие моменты Атари жалеет, что бабка учила его осторожно пользоваться исцеляющей магией, но ни разу толком не показала, как использовать такую силу для защиты.

Они тащат его по бесконечным коридорам, сквозь каменную утробу куда-то в глубину, и чем глубже уходят, тем более невыносимыми становятся их голоса.
Их всё ещё немного, но большую часть Атари, вероятно, не видит, потому что даже когда они остаются в огромной пещере наедине с парой охранников и старшим, со всех сторон из темноты всё равно доносится рычание, какой-то скулёж и всхлипы, злобные вскрики и шёпот, шёпот на все лады, словно скребущий изнутри по черепу.
Оказывается, под землёй никогда не бывает тихо.

Атари не знает, сколько времени прошло - здесь нет такого понятия.
Поначалу он ждёт, что умрёт от чьей-нибудь обезумевшей когтистой лапы или кривого ножа. Потом - от того, какую пропитанную Скверной дрянь в него постоянно пытаются засунуть, не давая ему избавиться от неё, и это мерзко, и он почти рад, когда становится ещё и больно, потому что лучше уж так. Потом он надеется, что утратит разум и перестанет понимать, что происходит и что будет дальше - но чем дольше он наблюдает за искажёнными тварями вокруг себя, тем быстрее эта надежда тает, потому что Атари видит, что они не бездумные звери. Они чего-то хотят, они действуют, чтобы это получить. Возможно. они даже понимают, кто они. Ему всё чаще кажется, что он понимает, что они имеют в виду, когда кто-то из них начинает яростно рычать на других, крик боли порой можно отличить от победоносного взвизга, и когда шёпот из темноты накатывает громче, ему мерещится, что невидимые чудовища пытаются ему что-то сказать.
А потом Атари замечает, как его тело начинает меняться - вот сереет кожа, это видно даже в алых лучах вспыхивающего факела, вот истончаются пальцы и грубеют, темнея, ногти, а позвоночник и кости внутри всё чаще охватывает ноющая тоска, и он невольно ждёт, когда услышит хруст растягивающихся костей, - и вдруг решает, что не сдастся так просто.
Если уж боги не хотят избавить его от мучений, лишив хотя бы остатков разума, то единственное, чем он ещё может им противостоять - тот самый разум.
Во всяком случае, Атари очень хочет верить, что для магии этого хватит.

Он не очень много знает о Порождениях Тьмы, но помнит, что вот те длинные и быстрые, с когтями, чьи тонкие крики он слышал здесь только один раз - это то, что получается, когда Скверна добирается до эльфов. Может быть, именно это его и ждёт - может, как раз поэтому они утащили его, у них ведь почти нет в их своре таких.
Видимо, для этого не нужно его особо беречь - достаточно, чтобы он был жив, потому что как только им что-то не нравится, они приходят в узкую пещеру, где он валяется полусвязанный, и вместо тошнотворной пищи приносят с собой боль. Атари не понимает до конца, что они с ним делают, в такие моменты он закрывает глаза и старается не думать об этом, цепляясь за обрывки воспоминаний о другой жизни и за шёпот, текущий сквозь него со всех сторон, потому что шёпот легче и ласковее, чем их радостные взрыки, всхлюпы и обрывки искажённых слов.
Потом они уходят, и он открывает глаза. И начинает лечить то, что они в нём разрушили.

Это не легко - он никогда не был сильным магом, не обучался в Круге, да и бабка всегда говорила, что лучше уметь немного, но то, что тебе действительно принадлежит, а судьба найдёт, где тебе это пригодится. Атари умеет исцелить не смертельную рану, неплохо работает с последствиями разных ядов - может, и Скверна хоть как-то поддастся.
Сил у него здесь мало, он двигаться-то едва может, но если сумеет наскрести хоть сколько-то воли... Сколько сможет, столько он не даст превратить себя в существо, которое будет потом шляться по тёмным углам, с визгами убивая или своих новых сородичей, или тех людей, гномов, эльфов, что попадутся ему на пути. Его всегда учили, что жизнь хрупка, и отнять её проще простого - а вот защитить, дать или исцелить куда сложнее, и даже без участия Порождений Тьмы люди убивают друг друга куда чаще, чем исцеляют.
Атари убил за всю жизнь только один раз - потому что сестра сама попросила его об этом, когда их загнала в том овраге свора этих тварей, потому что лучше умереть, чем пережить то, что они, говорят, делают с женщинами, и он не смог отказать, глядя ей в глаза. Даже смерть лучше судьбы чудовища, во тьме Глубинных Троп бесконечно порождающего орды визжащих тварей, рвущих на куски друг друга и окружающих.
Убить себя он уже не успел.

Магия здесь слаба, особенно магия исцеления - а может, её ослабляет Скверна, которая постепенно припитывает его, пытаясь изменить, но он делает, что может. Он больше не отказывается от воды и пищи - остатки сил могут пригодиться, и свора замечает это, будто начиная в ответ обращаться с ним не так жестоко. Однажды они даже приносят ему что-то вроде нормального мяса, не тронутого их гнилью, и он впивается в эти куски заострившимися зубами, не глядя и не думая о том, где твари их взяли.
Шёпот, принизывающий полутьму вокруг, текущий сквозь его голову, будто не замечает его работы - иногда Атари кажется, что, наоброт, какой-то смутный голос в этом бесконечном море, поющем голодную тоскливую песнь, будто бы хочет, чтобы он продолжал, поддерживает его в его сопротивлении. Иногда этот шёпот даже придаёт ему сил - а в его ситуации нет смысла придираться к тому, откуда черпать хоть какие-то силы.
Краем сознания он понимает, что ему вряд ли хватит сил остановить изменения или повернуть их вспять - этого, наверное, никому ещё не удавалось, - но хотя бы направить их не туда, куда они шли изначально, он попытается.
Даже если его кости, уже переломленные не один раз, вытянутся и заострятся, а тело, выкрученное и утратившее способность распрямиться, попытается выломаться тем движением, каким те визжащие твари наносят удар, - он сделает всё, чтобы не стать тварью, которая несёт только смерть.
Шёпот, заглушающий даже голоса своры вокруг, звучит согласием.

Спустя ещё много часов - дней - месяцев - лет - кто знает - тьмы и шёпота, Атари распахивает глаза от того, что слышит тот самый исступлённый визг где-то близко.
Сначала он пугается - ему кажется, что все его попытки сопротивления пошли прахом, и этот звук прорвался из его собственного горла. Но сразу затем он вдруг чувствует, как в его обессилевшем теле сдвигается пара хрящей, как что-то острое рывком надавливает на его позвоночник, почти надламывая его с внутренней стороны, - и понимает, что слышал этот звук изнутри.

И ещё он понимает, в чём ошибся второй раз.

@темы: обрывки

---

2022

список ачивок за год, краткая версия

- работа:
остался в лабе, бросил работку в праксисе, помогал с соц. проектами, вписался преподавать на полшишечки

- писанина:
писал крайне мало, забросил долгострой по вомпам на год и только теперь начал возвращаться, зато накатал здоровенный крипи-фик по Сонику, откатал целый горетобер с ачивкой в тридцать один фичок и набросал первый десяток глав бирцуберпанк-нетленки про храм и траву

- учёба:
всё ещё где-то в хвосте, надо поднимать

- локация:
переехали во Франкфурт, биг сити лайф! веселье и разложение остатков самодисциплины

- организмовое:
сел обратно на АД, прожрал витаминок, чипнул несколько прививок, первый раз в жизни растянул спину и починил, двигался мало, очоч не сделал, зубов не полечил, кроме малой заплатки

- социальное:
освоил много алгоритмов, чтобы без напряга казаться человекообразным, и перестал запариваться там, где не кажусь, потому что потому

- штуки:
мало читал книг и смотрел фильмов, мало ходил по музеям и тусам, много думал и самокопал, пролюбил остатки этики, зато расширил эстетические горизонты, много слушал новых офигенных музык, узнавал странные вещи

- личное:
личное

- дыбр:
работает! мне нравится.
а вы у меня вообще котики интересные, хорошего года вам всем :3

с наступающим!
оставшиеся мои котики, пусть новый год нанесёт вам больше ништяков, чем этот.
я в вас верю

---

и тут на третьем треке до меня дошло.
народ, эти котики делают крипи-музыку про трукрайм и прочую жесть вроде странных смертей, серийных убийств, доведений до суицида и прочих реальных историй.
и она омг какая, та музыка.
никаких веществ не надо.

ещё пугающих историй

@темы: музыкальный бордель

---

горетобер 6

18. "удар в спину"
да, меня всё ещё не отпустила эта киношечка, буду зарисовки пилить

фандом: Злое/Malignant
персонажи: Мэдисон
жанр: джен
рейтинг: pg-13
предупреждения: мрачнота, упоминания насилия и смертей, намёки на стрёмные медицинские темы

446 слов

Когда психолог спрашивает о том, как Мэдисон оценивает уровень стресса в своей жизни, она говорит, что давно научилась держать удар.
Это, возможно, не совсем тот ответ, которого он ждёт, но она платит ему не за то, чтобы соответствовать его ожиданиям.
(Ей просто нужно выяснить, как назывались те таблетки.)

В остальном Мэдисон с ним честна - рассказывая о себе крупицы информации, она не перевирает их, чтобы не запутаться, просто иногда недоговаривает.
Она знает, что такое предательство, и как больно могут ударить даже близкие люди. Безусловно, это ранит её - во всяком случае, ранило раньше, когда она давала им такую возможность, но она не считает, что мир на этом должен закончиться. Иначе она вскрыла себе вены ещё много лет назад.
(Это тоже почти правда.)
Она ощущала себя преданной, когда в клинике, где она проводила много времени в детстве, ей не рассказали правды о том, что случилось с её братом.
Она ощущала себя преданной позже, когда её приёмная семья, с которыми они любили друг друга, отказывалась верить в её воображаемого друга и говорила про это порой вещи, которые звучали для неё как пощёчины.
Она ощущала это и многое другое, когда муж избивал её вместо поддержки, когда уже третий её ребёнок умер до рождения.
(Просто причина, по которой она ни разу не попыталась убить себя, заключается не в том, что она рассказывает).

Мэдисон поняла и отпустила боль от полученных ударов, а некоторые даже простила.
(Особенно легко было простить мужа, потому что такая смерть искупала многое сполна.)
В каком-то смысле они сделали её сильнее.
Да, она плохо спит и иногда её нервную систему сложно контролировать, если нужно, она согласна на курс успокоительных вроде тех, что ей давали в детстве.
Но если ей придётся пережить новые удары, она готова встретиться с ними лицом к лицу.
(Что, по-твоему, я делаю сейчас, идиот? Дай мне хотя бы название.)

Вы храбрая и сильная женщина, говорит ей психолог. Но будьте осторожны, чтобы это не оказалась маска для того, что вас на самом деле пугает.
Вы думали о том, что с вами будет, спрашивает он, если однажды вам ударят в спину?
Мэдисон качает головой и отвечает: я не думаю, что кто-нибудь когда-нибудь сможет ударить мне в спину.
Значит, вы чувствуете себя под защитой?
Тогда она молчит.

(Разумеется, она чувствует себя под защитой, и лучше никому извне не пробовать эту защиту на прочность.)
(Он не показывался уже несколько недель - но она точно знает, что Габриэль по-прежнему прикрывает её спину так надёжно, буквально, как не смог бы ни один человек, не связанный с ней одной кровью.)

(Единственный, кто сможет ударить ей в спину, это он сам.)
(И ей очень нужны эти таблетки в аптечке, потому что однажды он не выдержит и попытается.)

(И, разумеется, он сделает это изнутри.)


19. серийное/массовое убийство
да, это наверняка боянная идея среди нормальных людей, но поверьте, могло быть ещё хуже.

фандом: Один дома/Home alone
персонажи: Маккаллистеры, полиция
жанр: джен
рейтинг: R
предупреждения: упоминания жестоких вещей, смерти, семейных ценностей, некоторая отбитость

1 204 слова

- Кейт, пожалуйста, сосредоточьтесь. Ещё немного. Подумайте - когда вы последний раз говорили с ним? Может быть, он был чем-то расстроен, или раздражен? Может, даже разозлен?
- Нет, нет, - женщина сжимает в холеных руках платок из дизайнерской линейки а-ля "богемная дама из благоустроенного пригорода" и убежденно качает головой. - Он всегда был спокойным и очень терпеливым мальчиком. Чтобы довести его до такого, нужно постараться.
Офицеры кидают друг на друга хмурые настороженные взгляды.
- Тогда почему вы уверены, что это опасно? Наши люди просто проверят дом и...
- Вы действительно уверены, - спрашивает тогда женщина, разглядывая свой влажный платок, - что это будет просто?

- Просто он всегда был одарённым ребёнком. Все эти макеты в младших классах, какие-то механические игрушки. Питер всегда мечтал, чтобы он стал инженером, но я говорила и говорю - нет, только архитектура. - Она мечтательно улыбается, словно забыв на время о том, где они находятся. - Понимаете, он очень хорошо чувствует пространство. Интуитивно. Может быть, поэтому для него и важно, чтобы на его территории не оказывались плохие люди. Там, где многим нужно бывает применять вычисления и формулу, рассчитывать траекторию движения, учитывать давление, сопротивляемость материала... Он понимал такие вещи без всяких рассчётов ещё в детстве. Для него это всё было как игрушки, как для других детей - сложить башню из кубиков.
- Вы, кажется, гордитесь им?
- А вы бы не гордились, будь это ваш сын? - спрашивает она с таким удивлением, что полицейские снова переглядываются. - Однажды, когда ему было восемь лет, он остался дома на рождественские каникулы совсем один. Всего несколько дней, но я чуть с ума не сошла от волнения. Мы прилетели, как только смогли, я уже навоображала себе не хочу говорить каких ужасов, но дома оказалось всё в порядке. Он прибрался, сходил за продуктами, постирал бельё, даже нарядил рождественскую ёлку. Разве что в комнате старшего брата устроил беспорядок и извел немного мелочей вроде фейерверков. А потом Питер нашёл на полу в нашей гостиной первый вырванный зуб. Взрослого человека.
Кейт хмурится, один из полицейских собирается что-то сказать, но напарница останавливает его, жестом велев слушать.
- Через пару недель мой старший сын притащил в дом ультрафиолетовую лампу. Ну, вы знаете, подростки с их пошлыми шуточками, он говорил, хотел похвастаться перед другом своей личной жизнью или попугать младших... Но она засветила нам почти весь дом. Особенно много возле окон и в подвале. Вы знали, что в ультрафиолетовых лучах хорошо видно даже следы крови, которую очень тщательно отмывали? Хотя, конечно, знали, вы ведь полицейские, извините меня... После этого мы все серьёзно поговорили, и выяснилось, что в наше отсутствие в дом забрались грабители. Вы представляете? Но мой малыш устроил им несколько ловушек, и сделал их так ловко, что у нас ничего не украли и даже почти ничего не испортили.
- Мадам, а вы... Знаете, что в конце концов случилось с теми грабителями?
Она пожимает плечами.
- Я полагаю, их посадили в тюрьму на достаточное время, чтобы у них больше не возникало желания вламываться в дом, где остался один маленький ребёнок?
Полицейские переглядываются ещё раз, и на этот раз у обоих на лицах написано что-то, похожее на жалость к сумасшедшей, смешанную с презрением.

- Конечно, я не считаю, что он во всём был прав. Но в восемь лет, полагаю, не стоит ждать от ребёнка, что он будет планировать идеально. Кроме таланта, ещё нужен бывает жизненный опыт. Через пару лет в нью-йоркском доме, он уже совершал меньше ошибок.
- Погодите, вы сказали - Нью-Йорк?..
- Да, - растерянно говорит она. - Дом его дяди, тот, что был куплен последним.
Женщина-полицейский садится ближе, смотрит на неё очень доверительно, и на этот раз обращается по имени ещё мягче и осторожнее, чем до этого.
- Сколько всего домов принадлежит вашей семье, Кейт?
- В Иллинойсе или вообще?.. Ах, если честно, я сейчас не смогу вспомнить все адреса, это слишком внезапно. - Она взмахивает рукой, скрывая смущение. - Лучше спросите об этом моего мужа, это он у нас в семье занимается вопросами недвижимости. Только не говорите ему, что я до сих пор не выучила адреса всех наших родных. У меня столько стресса в жизни...
Второй полицейский начинает что-то быстро записывать в своём протоколе, его напарница поднимается со стола и торопливо берётся за висящий на стене в допросной телефон.
Кейт смотрит на них с выражением лёгкой тревоги на лице.
- Дэнни, ты слышишь меня? Это Триш. Скажи ребятам немедленно пробить адреса всех домов, что записаны на Маккаллистеров! Да, твою мать, на всех, потом отсортируем!.. И готовьте минимум три группы захвата, сейчас продиктую районы с приоритетом... Скажи, у них должно быть минимум два сапёра, мне плевать, откуда вы их родите! Ты...
Кейт хмурится, глядя на полицейского, сидящего напротив.
- Что значит - группы захвата? Разве вы не хотите помочь моему сыну?..
Тот поднимает голову от протокола, тяжело сморит ей в глаза.
- Миссис Маккаллистер, в ловушках, созданных вашим сыном, погибло за этот год тридцать два человека. Это только те случаи, где мы смогли установить связь. Эти люди умирали от травм, от бытовых ядов и химикатов, которые находятся в свободной продаже, у некоторых были полностью сожжены конечности или, например, глаза выбиты мелкой картечью. Некоторые умирали в этих ловушках очень долго. Это всё в лучшем случае тянет на особо жестокие издевательства, повлекшие за собой смерть, во всех остальных - на серию запланированных убийств. Я бы очень хотел помочь вашему сыну, миссис Маккаллистер. Но вам не понравится та помощь, которую я вижу для него единственно возможной.
Его напарница со звоном опускает трубку и выдыхает, приваливаясь к стене.
- Зам хочет с тобой поговорить. Срочно. Захвати протокол, там заодно и сличите ещё раз...
- Она? - Он кивает в сторону Кейт, сжимающей свой платок обеими руками.
- Я закончу тут. Давай, у нас мало времени.

Кейт по-прежнему смотрит перед собой.
Женщина-полицейский задала ей уже все возможные вопросы, попыталась надавить на все чувства, но дальше они упёрлись в тупик.
Официальную часть допроса можно считать оконченной.
- Зачем он это делает, Кейт? - спрашивает она тихо. - Он думает, что наказывает их? Пытается что-то сказать, передать своё видение справедливости, может? Думает, что они что-то поймут?.. Вы его мать, вы наверняка понимаете его лучше всех.
Кейт смотрит на неё с той же жалостью, что недавно ощущала на себе сама.
- Вы шутите? Ему всего тринадцать лет. Он просто защищает свой дом и, возможно, свою семью.
- Это уже не защита, Кейт.
Она поднимает бровь.
- Вы говорите так только потому, что у него это получается слишком хорошо?

Выйдя из полицейского участка, Кейт садится в машину и какое-то время слушает своё дыхание.
Всхлипывает украдкой, достаёт тяжёлую трубку мобильного телефона.
Полиция поставила ей подписку о невыезде, предупредив, что дальше над этим делом будут работать вместе с Федеральным Бюро, что, конечно, не означало, что они сами не начнут следить как минимум за ней самой.
Но Кейт и не собирается никуда уезжать.
- Алло, Базз, милый? Здравствуй. Как поживают твои питомцы? Да что ты говоришь, сколько-сколько уже?.. Ох, нет, даже и не проси, ты же знаешь, что я боюсь пауков... Вы приедете на следующий День Благодарения? Постарайся, конечно, да только твоя подруга уже второй раз... Хорошо, хорошо. Но смотри, если отец расстроится, это будет на твоей совести. - Она промакивает глаз платком и бросает взгляд в сторону полицейского участка. - Базз, дорогой, и ты не мог бы сегодня позвонить мистеру Марли? Пусть предупредит Кевина, что каникулы закончились. К нему собираются гости.


20. синяки, царапины, незначительные травмы

фандом: Мир Тьмы/World of Darkness, VtM
персонажи: м!вампир/м!гуль
категория: слэш, зарисовка
рейтинг: R наверное
предупреждения: нездоровые отношения, упоминания нанесения мелких травм

346 слов

Кожа Эллиота напоминает на ощупь что-то знакомое, но каждый раз не получается найти определения.
Когда Морган ведёт ладонями вниз по его обнажённым плечам, он чувствует шершавое, дразнящее пальцы, и одновременно тёплое, мягкое, словно кожу его друга обвили тонкими нитями паутины, застывшей теперь колючими тонкими узорами, которые немного мешают ему двигаться. В принципе, технически, так и есть - кровь Эллиота сворачивается быстро и намертво, даже быстрее, чем у некоторых его предыдущих любовников.
Морган гладит его дальше, изучая каждый раз как в первый, и Эллиот смотрит ему в глаза молча, не отрываясь.

Если опустить взгляд, под некоторыми царапинами вместо светлой кожи разливаются тёмные области, расцветая оттенками лилового, зеленовато-коричневого, всех оттенков, которые даёт кровь, оставленная под кожей, в разные моменты. Морган чувствует её пальцами, мягко обводит крупный выступающий синяк в районе его сустава, молча напоминая, что эта кровь тоже принадлежит ему, просто не так, как остальная. Он надавливает пальцами сильнее.
Эллиот вздыхает, сжимая губы, и Морган согласно кивает.
Он не умеет сомкнуть гулю его губы так, как некоторые его сородичи. Но ему и не нужно.

Тело Эллиота рассказывает историю их взаимной симпатии без единого слова, и когда этот рассказ понемногу начинает стираться, Морган легко может нанести несколько новых штрихов.
Раны на его собственном теле затягиваются быстро, без следов - кровь лечит их, какие-то медленно и спустя много ночей, какие-то - почти на глазах, и нанести их куда сложнее. Он предлагает Эллиоту попробовать, но тот не смеет - может быть, боясь того, чем Морган ему ответит, если захочет.
Но он боится зря - Морган не сделает ему слишком больно, и несколько синяков, мелких ушибов или сетка неглубоких царапин обозначают для него черту, за которую он не собирается заходить.
Несмотря на литые мышцы и широкие плечи, Эллиот хрупок, как любой смертный - так же хрупок, как хрупка человечность в душе Моргана.

Эллиот остаётся для него лучшим барометром, прибором, показывающим наглядно, как тщательно Морган хранит эту человечность в себе. Следы на его теле и отзвуки скрытой тревоги в его глазах демонстрируют, как близко он подошёл к черте, так чётко, что Морган ловит себя на чувстве непривычной благодарности.
А он умеет быть благодарным.


21. разложение/гниение
извините, у меня не стоит на зомби, поэтому вот.

фандом: Иногда они возвращаются снова/Sometimes They Come Back... Again!
персонажи: Тони Рино, Винни, Шон, Арчер Робертс
категория: джен, псевдо-сайфай-АУ
рейтинг: R
предупреждения: некротизация, паразитические нёхи вселяются в людей, упоминания смертей, намёки на секас с кем попало, крипота и противные вещи

655 слов

Пока отец Робертс был молод, в жизни Тони Рино всё было отлично.
Не так хорошо, как в те благословенные времена, когда Тони был жив целиком - и человеческая часть его тела, и та, настоящая, - но всё же весьма неплохо. Отец Робертс считал Тони чем-то вроде демона, и тот подыгрывал ему с удовольствием, корчась и деформируя себе лицо, когда священник махал на него крестом или старой Библией.
В конце концов, когда Робертс понял, что не сможет победить демона окончательно, но сможет, по крайней мере, сдерживать его какое-то время, жертвуя собственную кровь во имя спасения других, он согласился на уговор. И его вера, очевидно, была достаточно сильна, чтобы он продержался почти тридцать лет.

Тони объясняет Винни и Шону, что теперь им придётся помогать ему добывать им материалы - хотя бы кровь, потому что он больше не может позволить им спать, почти сросшись друг с другом, в ожидании его прихода.
Все эти годы он делился с ними тем, что отдавал ему Робертс, и этого количества хватило, чтобы они не превратились в гниющие трупы, нанизанные на клубок вытянутых голодных щупалец, нетерпеливо высовывающихся из пробоины в позвоночнике или из-под корня, где раньше был язык. Но сейчас священник стал стар, и его больше не хватает даже самому Тони - а этих придурков он не может просто закопать где-нибудь, даже не попытавшись довести до ума.
В конце концов, он сам их когда-то создал, а разбрасываться даже бывшими частями своего тела Тони не любит.

Если бы Тони кто-то спросил, он ответил бы, что не помнит, как давно носит это имя и это лицо - кажется, они соединились в одно ещё до того, как человеческое тело выросло, окончательно сформировавшись. Та часть, что давно стала настоящим Тони, растёт сквозь его позвоночник от самого головного мозга, разветвляясь внутри его тела, как корень.
Джон Портер не знал об этом, когда тридцать лет назад попытался убить Тони и его потомство электрическим разрядом, пропущенным через лужу крови - и технически, он убил. Но не всего Тони - а лишь его человеческую часть, тело, используемое им для того, чтобы жить, питаться и получать удовольствие.
Тони достаточно давно пользуется человеческим мозгом, чтобы понимать, как это дерьмово.

Когда крови и других материалов становится недостаточно, его плоть начинает разваливаться на глазах. Коченеет, потом, наоборот, размягчается и начинает продавливаться от нажима, как перемешанная с грязью глина. Это бывает трудно заметить сразу, потому что после той смерти Тони слишком плохо чувствует боль, но он старается. Однажды он заметил проблему только, когда почувствовал запах гнили - и оказалось, что запахи он тоже ощущает куда хуже, поэтому от части мяса на внутренней стороне бедра пришлось избавиться.
Можно было бы попробовать забрать себе другое тело, постепенно прорасти его и сделать своим - но Тони нравится это, ему нравятся эти грубоватые черты, пугающие и завораживающие людей, форма и сила костей. Он привык к ним ещё больше, чем Шон и Винни, которых он запускал в уже почти взрослые тела тех, кто шёл к нему в постель, - к своим.

Вот почему Портер должен вернуться в Гленрок.
Кровь его сестры тридцать лет назад произвела какую-то нелепую реакцию под воздействием разряда. Тони понятия не имеет, как это называется и как работает, но если эта дрянь лишила его половины жизни, которая теперь требует постоянной подпитки чужими телами, чтобы собственное не разлагалось прямо на его костях, - инстинкты говорят ему, что есть только один способ попытаться сделать его таким же, как когда-то.
Тони собирается повторить ту же сцену, желательно на том же месте.
Только на этот раз он доведёт дело до конца.

Когда Джон Портер действительно приезжает в город - отец Робертс поклялся, что направит его, куда нужно, - он привозит с собой дочь. Её зовут Мишель, ей семнадцать, она молода, сильна и красива - лишь чуть невзрачнее его самого, и когда он приводит в сознание своих мальчиков, чтобы показать им - они смотрят на неё так же внимательно.
Выемка на бедре, откуда он удалил кусок почерневшей вонючей плоти, смутно тянет, напоминая о своей нелепой пустоте.
Пожалуй, Тони подумает насчёт другого человеческого тела.


23. удушение
я сам не понимаю, как это вышло, но да, это недопорно по двум левым гоблинам в пятнадцатом ряду из треш-онеме, которое я ещё долго не смогу развидеть. честно не знаю. кому фентезявого рыцарского недопрона времён моего две тыщи седьмого?
никому не говорите, что я хоть что-то писал по этой ебанине хд
а ты, если это читаешь, вообще молчи, спонсор моего стыда! хддд

фандом: Невероятные приключения ДжоДжо/JoJo's bizarre adventure
персонажи: Бруфорд/Таркус
категория: слэш, потенциально немного крэк? наверно
рейтинг: R
предупреждения: пафос! обоснуя даже не предполагалось, история, биология и физика идут нафиг! кинк на длинные волосья, чуть-чуть сайзкинк, асфиксия и боевое мужское братство (автор не умеет в раскладку, жанры и вот это всё, извините)

1 015 слов

Таркус зовёт его трусом с его подлыми хитростями, но каждый раз Бруфорд смотрит на него с жалостью и отвечает, что он сражается за Марию тем, что ему дано. И если бы Господь даровал ему рост, как у каменных ворот на западе Йорка, и силу, как у глиняного голема с пустой башкой, он бы с радостью тупо ломился на врагов королевы, не глядя по сторонам, но увы, щедрость Его не бесконечна.
Тогда Таркус замолкает, видимо, не зная, расценивать это как похвалу или унижение, и Бруфорд опускает голову, завешивая лицо волосами, чтобы избежать соблазна рассмеяться.
Если Таркус повторит это больше одного раза подряд, он вынет меч из ножен - и, видят небеса, они оба этого не хотят.
Бруфорд не уверен, понимает ли его ближайший соратник это разумом, но за всё время, что они сражаются плечом к плечу, Таркус ни разу не повторил этого дважды.
Он и правда не слишком мудр, но боевой смекалки ему хватает, а уж более верного Марии воина Бруфорд не встречал за всю жизнь - кроме, разве что, себя самого. И это - не считая того, что силы этой ходячей скалы хватило бы, чтобы пройти испытание даже не семидесяти семи, а пары сотен колец на той горе - если б хоть одно кольцо с нормального доспеха могло налезть на эти руки-столбы или каменную бычью шею.
- Ты цеплял их на пальцы, когда шёл к вершине? - спросил тогда Бруфорд, разглядывая эту обманчиво неповоротливую на вид громаду в первый раз.
- А ты, выходит, на волосы, раз они у тебя растянулись, как у девки, до самой Нормандии, - отозвалась громада.
В тот день шрам, оставшийся у Бруфорда на переносице, и срезанный мечом кусок уха Таркуса скрепили их будущее братство крепче клятвы королеве, которую ещё только предстояло принести.

Таркус презирает тех, кто работает с тяжёлым оружием.
Двуручный меч, секира, боевой топор - для него обычные воины, берущие их в руки, выглядят как дети с отцовской игрушкой в мягких пальцах. Он фыркает, как разбуженный вепрь, что если однажды его попытаются обезглавить, то лезвие топора поломается о его шею.
Бруфорд смеётся этой нелепой шутке едва ли не громче него, потому что не сомневается, что это правда.
- Тебе не этого надо бояться, - предупреждает он. - Не от того шею прячешь.

Мышцы у него и правда прочные, как камень, покрывающая их кожа будто задубела во всех походах, где они побывали. Шея под мощной головой - коротоковатая, толстая, и без того будто окаменела, а стоит ему напрячь плечи - и вовсе не пробьёшь, какой там топор. Бруфорд сомневается, что он и в самом деле чистый человек - если его прабабка и правда согрешила с каким-нибудь лесным вепрем или чёртом из северной скалы, но какая разница?
Узкие чёрные пряди натягиваются вокруг этой шеи, как тонкое вервие для удавки, впиваются в грубую потемневшую кожу, но кажется, что только царапают. Бруфорд откидывает голову назад, натягивая их рывком, но Таркус только смеётся, глядя на него снизу вверх так, словно стоит выше на сотню ступеней.
Гордость не позволяет ему остановиться, и он выгибается, уже голыми руками накидывая несколько новых петель - ещё тоньше, теперь они обвивают таркусову шею, как сеть. Этого, конечно, мало - не Бруфорду тягаться с ним в силе, особенно сейчас, но тут дело и не в силе.
Он упирается ладонями в широкую грудь, снова отводит голову в сторону, - часть волос натягиваются почти до боли, но боль хороша, боль говорит о том, что ты ещё жив, - и сильнее сжимает его бёдра коленями, и на каждом его движении длинные пряди стягиваются чуть сильнее, но чем дальше, тем меньше, кажется, Таркус это замечает. Рот у него приоткрывается, дыхание становится хриплым, отрывистым, и дальше он уже сам помогает затянуть вокруг своего горла чёрную плетёную сеть.
Бруфорд не знает, хрипнет ли его дыхание от того, что воздуха не хватает, или от другого, но ему и не нужно - он знает, почует, когда каменные мышцы сначала затвердеют в агонии (это похоже на то, как если бы его пронзили навсквозь тем самым двуручником, раскалённым в адском пламени, до самых рёбер, и ещё развернули прямо внутри), а затем на пару мгновений расслабятся, теряя силу.
И это - тот момент, когда он выгибается, вдыхая полной грудью, и натягивает свои петли сильнее.
Таркус пытается вдохнуть, передёргиваясь всем огромным телом, но тонкие крепкие пряди затянулись на его горле так крепко, что их не подцепить даже пальцами, тем более, такими грубыми и огромными, как у него. Бруфорд смотрит на него сверху, улыбаясь сквозь гримасу, и каждое судорожное движение под ним будто разворачивает пылающую рану в нём ещё шире, почти разрывая ему внутренности, но он продолжает удерживаться за него, крепко сжимая его коленями, впиваясь руками в петли собственных волос, натянувшихся между ними, как смертоносные струны.
Грубое лицо перед ним больше не выглядит высеченным из камня, оно краснеет, синеет от губ, округлившиеся глаза наливаются кровью - но в последний момент он выдёргивает из мелких ножен мизеркордию и суёт в судорожно скребущую по его плечу руку.
Скрюченные пальцы сжимают кинжал почти до хруста в рукоятке, и на мгновение Бруфорд думает, что тот сейчас окажется в его груди - но затем Таркус выгибается под ним снова, полоснув по собственной шее - и только тогда несколько прядей падают на землю, вымазанные кровью.

- Колдовство, - хрипло бросает Таркус потом, когда у него снова получается заговорить. - Будешь мне хоть триста раз брат перед самой Марией - а постель я с тобой теперь разделю только, если мне больше не нужно будет дышать.
- И это твоя отвага? - с усмешкой отзывается Бруфорд, убирая кинжал и подтягивая к себе перевязь с мечом. - Волос, как у девки, испугался?
Пусть бы и колдовство.
Этому плетению его научил убийца из пленных сарацин ещё в первой войне, где он участвовал, но только теперь он понимает, что можно сделать и больше, просто надо понимать, как. Если в этом мире бывает, что чья-то прабабка соблазнилась вепрем - и её можно, пожалуй, понять, - то и хитрость, с виду похожая на колдовство, может однажды послужить достойной цели.
У Таркуса под латной пластинкой, прикрывающей шею, остаются несколько тонких шрамов, похожих на те кольца, что нужно было надевать на себя во время испытания, сняв с поверженных врагов.
И неважно, о чьей победе они напоминают на самом деле.


24. термальный ожог
зарисовочка про мелкого Рувика джаст фор фан (нет).

фандом: The Evil Within
персонажи: Рубен Викториано, косвенно Рубен/Лаура
категория: джен, прегет
рейтинг: R
предупреждения: упоминания травм, убийств, намёки на трепетный инцест, в каноне специфичное понимание медицины

741 слово

Клавиши старого пианино холодные, как выглаженный веками камень на мелководье.
Звуки, которые падают с них, когда мягко бьёшь по ним пальцами, тоже напоминают капли воды, падающие в омут, и эхо расходится от них, словно круги по его поверхности.
Эту мелодию долго играла Лаура, и однажды научила играть его - когда он наконец смог доставать пальцами до нужных октав, в пять или шесть лет. Потом были и учителя, нанятые отцом, которому гордость велела вкладываться в воспитание детей, не считаясь порой ни с реальностью, ни с ними самими, - но первым его учителем была сестра. И эту мелодию он всю жизнь играл лучше всего.
Только раньше у него получалось лучше - до того, как пламя облизало ему все пальцы, вместе с плечами, торсом и большей частью лица. Пламя заставило тонкую кожу на пальцах и кистях лопнуть, словно гнилую шкурку, а потом пробралось глубже - к мясу, к детским слабым связкам, и первые недели после этого, беззвучно воя в своей каморке от боли под пропитанными сукровицей и гноем бинтами, он думал, что уже никогда не разогнёт пальцев.
Но они всё же постепенно приспосабливаются - то ли потому что работа Химинеса не прошла зря, то ли ещё по какой-то причине, которой он пока не понимает, но к обожжённым рукам отчасти возвращается чувствительность и способность совершать не только грубые движения. Просто вместе с этой способностью возвращается и боль.

Лауре нравилось слушать его игру.
Пока он был совсем ребёнком, он иногда ошибался, и она садилась рядом, чтобы поправить, переставляя его пальцы на нужные клавиши. После он всё равно иногда ошибался - чтобы ещё раз рук коснулась прохладная нежная кожа на её пальцах или гладкий шёлк её платья. Она никогда не ругала его за это, вообще никогда не говорила лишних слов - просто слышала звук, похожий на то, как вода выплёскивается через край, и с улыбкой садилась с ним рядом.

Рубен касается клавиш, не глядя - он играл эту мелодию так часто, что смог бы повторить, даже если бы в том пожаре у него сгорели и глаза тоже. Темнота в доме ему не мешает, как не мешает и холод - наоборот, именно сейчас, когда он впервые осмелился коснуться их без бинтов, почти ставших за эти годы его второй кожей - холод кажется неожиданно мягким, успокаивает остатки пожара, поселившиеся в его покалеченном теле и ещё немного глубже.
Холод белых и чёрных гладких клавиш, мерцающих в полутьме, холод звуков, которые постепенно сливаются в знакомую мелодию - он не играл несколько лет и пальцы всё ещё слушаются плохо, но постепенно она становится узнаваемой, - холод тёмного дома с открытыми нараспашку окнами, в которые сквозит ночной ветер.
Холод от стальной рукоятки ножа, ещё недавно давившей в ладонь.
Холод, постепено наполнивший тела двух людей в спальне наверху.

Не то чтобы холод был для них чем-то новым, как минимум, для отца - тот настолько привык, что от его сына осталась только искалеченная тень, запертая в нескольких помещениях в подвале, что ему и в голову не приходило подумать о том, удержат ли эти перебинтованные руки нож.
После этого Рубен коснулся его первый раз за все эти годы - сняв для этого бинты с пальцев, долго и неуклюже срезая их тем же ножом - и когда он это сделал, он почувствовал от неподвижного тела только холод.
И холод принёс ему облегчение.

Ожоги не исчезнут, он это знает. На их местах останутся или шрамы, болезненные и сковывающие движения, или воспалённые раны, которые придётся обрабатывать заново. Химинес говорит, что процесс заживления у него идёт как-то иначе, чем обычно, но Рубен сомневается, что этот факт когда-нибудь восстановит ему повреждённые ткани и кожу, слизистую глаз или дыхательных путей. Но это определённо может означать, что у него есть шансы получить то, чего он был лишён, иначе.

Лауре нравилось его слушать, даже когда он только учился, фальшивя и сбиваясь с ритма на каждой ноте.
Сейчас он понемногу учится заново - это больно, разумеется, но руки понадобятся ему для анатомической работы, записей и исследований, и холод облегчает эту боль. Музыка и клавиши пианино, как вода, скользят по неровной поверхности его пальцев - так же, как когда-то скользило прикосновение сестры.
От пальцев самой Лауры остались только обугленные тонкие кости, которые отец наверняка приказал закопать где-то среди подсолнухов вокруг пожарища. Теперь их, наверное, с трудом отличишь от углей, оставшихся на месте того амбара.
Но Рубен продолжает играть нужную мелодию, не обращая внимания на боль и усталость. И когда по краю его зрения начинают вспыхивать белые и красные пятна, в этих всполохах ему порой видится взмах алого шёлка.

Тогда он понимает, что ей всё ещё нравится.

@темы: обрывки

---

горетобер 5

13. яд, отравление

фандом: Dragon Age
персонажи: Зевран/Сурана
категория: слэш, АУ, хзчо
жанр: ангст, романтота
рейтинг: R
предупреждения: чуть альтернативный таймлайн после событий Ориджина, магия крови, срачи, боёвка с убивствами, немного альтернативной медицины, возможные технические неточности, охренительные допущения возможных побочек некоторых воздействий, романтичные сопли, мне не стыдно

5 786 слов

Не то чтобы он надеялся на успех сразу, но других вариантов пока в голову не приходило, а значит, стоило проверить остатки своей удачи. Вполне могло оказаться, что та немало задолжала ему за последнее время.
- Здравствуй, друг.
Не иначе как самый словоохотливый посетитель таверны, тряхнув жесткой бородой, недоверчиво уставился на поставленную перед ним кружку пива. Зевран наблюдал за ним достаточно долго, чтобы оценить нужду и в выпивке, и в собеседнике, коих в это время явно было немного.
- Переходи сразу к делу, эльф. Раз решил посорить деньгами, ставлю следующую кружку, что работу ты не ищешь?
Он улыбнулся, глотнув из своей кружки, миролюбиво качнул головой.
- Так это ведь хорошо? У вас от лишней работы, я заметил, сундуки сейчас не ломятся. Нет, мой проницательный друг, я не претендую на вашу работу – у меня есть своя. Я ищу всего лишь одного человека. Должен был быть у вас проездом пару дней назад.
Его собеседник сграбастал кружку широкой сбитой ладонью.
- Тебе бы Лорну дождаться, она тут всю неделю с ног сбивалась. Я плохо различаю, что за толпы бродяг ходят мимо. Мне за такое не платят.
- Люблю людей с деловой хваткой. – Зевран задумчиво погладил кошель, и от его нового знакомого этот жест не укрылся. – Но я уверен, что мага ты отличил бы от прочих бродяг, если бы он задержался в вашей таверне.
- Отступник? – Гном без всякого стеснения поглядел на кошель.
- Эльф. – Зевран выложил на стол пару монет. Те исчезли под донышком кружки, и его собеседник покачал головой.
- Таких, чтобы показывали уши каждому встречному, я еще могу припомнить пару дурней. У нас была стычка-другая, помнится… Но огнем никто не кидался. Нет. Иначе бы храмовники пришли раньше тебя, а уж эти незаметностью не отличаются. Приметы есть у этого твоего мага?
Зевран посмотрел в сторону, скользя взглядом по собирающимся гостям и взвешивая в уме каждое слово. Соображал он по-прежнему медленнее обычного, да и состояние, в котором он отправился в путь, давало о себе знать, так что стоило следить за языком. Как и за другими частями тела, если уж на то пошло.
- Нет, - выслушав описание, уверенно подытожил гном – очень уверенно для того, кто едва различает проходящих мимо бродяг. – Не помню таких здесь. Может, Лорна видела. Если нет – сейчас почти все потоки идут на северо-запад, торговцы снова освоили тракт. Если твой маг не дурной, то, чтобы оторваться, двинется в том же направлении.
- И не будет «кидаться огнем» куда попало.
- Ну, тут уж кто знает?
Зевран хмыкнул, скрывая досаду. Поднял кружку, парой глотков допив то, что в ней было, и достал еще немного монет.
- Что ж, друг мой, надеюсь, я могу рассчитывать на твою паршивую память? Если позже здесь появятся новые бродяги, ищущие прекрасного загадочного эльфа с бездонными глазами…
- То я здесь видел только полудохлого эльфа, словно на той неделе выкопанного из могилы, - хмыкнул гном, забирая деньги. – И то не припомню, в этом ли году, больно много вас, калек, тут гуляет.
- Люблю искренние комплементы еще больше, чем деловую хватку, - рассмеялся Зевран, поднимаясь. – Надеюсь, что твоя помощь принесет пользу. Теперь мне нужна комната на пару часов. И прекрасная Лорна, конечно.
Гном кивнул в сторону узкого коридора, возле которого слонялась пара малолетних прислужников, ищущих, чем бы себя занять до начала рабочей поры.
- Имей только в виду – назовешь Лорну прекрасной в лицо, и она отделает тебя почище, чем твой маг.
Зевран не стал поворачиваться к нему, чтобы прокомментировать, насколько это обещание невыполнимо.
Нужно было поспать эти пару часов. Хотя бы попытаться.

Строго говоря, не «на той неделе», а три дня назад.
Именно тогда он очнулся, весь в дурацких повязках и с жуткой жгучей болью в каждой мышце, не говоря уж о голове. И сразу попал под допрос Винн, которая ухитрялась одновременно менять ему перевязку, залечивать крупные раны магией и безжалостно давить, раз за разом возвращая его к интересовавшим её вопросам.
Знал ли он о Суране? Как давно тот практикует такие отвратительные вещи? Что он знает о тех, кто поставил засаду на их пути? Что стояло в сообщении, которое досталось ему, и чьим именем оно было подписано? Знал ли он...
Зевран почти ничего не знал, даже из того, что был бы не против ей рассказать - а такого с каждым вопросом становилось меньше.
Поэтому он честно ответил, что с Сураной они разошлись почти год назад, о нападавших он знает только то, что список возможных кандидатов будет длиной с последнюю церковную Песнь, в сообщении стояло только, что им всем, кто участвовал с битве с Архидемоном два года назад, необходимо встретиться, что это крайне важно, а подпись стояла её, Винн, и выглядела она, по правде сказать, не хорошо.
Помнит ли он, что здесь было три дня назад, и что было конкретно с ним?
Отличный вопрос...
Отчетливо он помнил только битву – если это можно было так назвать, когда они, по сути, верхом на собственной глупости въехали в ту лощину-ущелье перед городком, - да и ту не всю. Времени разбираться, кто атакует, толком не было. Вот подсказывало ему чутьё, что слишком это место напоминает то, где он сам ставил когда-то удобную засаду на компанию оборванцев во главе с двумя последними Серыми Стражами.
Лелиана, которую он встретил на подходе и с которой успел обменяться приветствиями и парой метательных ножей, спешила - по её словам, её письмо было подписано Морриган, а чтобы Морриган написала ей, должно было произойти что-то действительно важное. Зевран подозревал, что не зря она тогда, во время их похода, поглядывала на лесную ведьму раз от раза всё безнадёжнее, и если уж теперь сердце у неё не на месте, поди её останови.
Их атаковали сразу с нескольких фронтов, причём сразу долбанув какой-то магической массовой вспышкой, чуть не пожёгшей всем глаза. Нападавших было больше, чем ему показалось поначалу, будто из мешка с удачей сыпались где-то за холмом, и в суматохе он успел различить синий плащ Винн, заметить вдалеке размах боевого молота их яростного знакомого из Орзаммара, а потом - расслышать где-то в гуще битвы знакомый голос, орущий кому-то отойти и дать место для заклинания.
На него Зевран, вероятно, и отвлёкся.
Стрела вошла глубоко в район бедра, пропорола мышцу, и по телу почти сразу разлился нарастающий жар. Два, три удара сердца - на четвёртом он покачнулся и в ушах зашумело, а жар сосредоточился по ходу вен и в районе груди. Перед глазами заплясали искры, пожирая воздух для вдоха.
Тот, кто это составлял, действовал наверняка. Тип яда был Зеврану знаком, но тут была такая доза, что хватило бы и меньшей. Рассчитать смертельную он и сам умел, но ни один из его составов ещё не действовал так быстро. А всего-то нужно было не экономить на игридиентах.
Ох, Создатель, перетравить столько людей за свою жизнь и самому так глупо погибнуть в нелепой засаде и от какого-то дурного яда...
Дальше, наверное, и начались предсмертные кошмары.
Он помнил алые и синие вспышки, от которых готова была взорвался голова, помнил боль, пульсирующую во всём теле, потом почему-то снова толпу порождений тьмы из тех, с кем они сражались во время Мора, каких-то огромных тварей, одновременно спящих и нет. Твари рычали во сне, распространяя вокруг себя смерть, которая ещё не случилась. Огонь тёк по его телу и пытался что-то выжечь, почему-то над ним нависало то тёмное каменное небо, то лицо Сураны, которое он пытался забыть и увидеть что-нибудь другое, но тот орал на него какие-то проклятья, а потом исчезал в алом мареве, сквозь которое снова слышались крики и металлический лязг.
А потом яд, вероятно, подействовал окончательно, потому что боль вдруг вспыхнула, как дыхание Архидемона, словно разрывая ему вены и глаза на части, и если бы он мог двигаться в своей агонии, он был бы уверен, что дикий вой, который едва не сжёг ему глотку, и правда был его собственный.
Винн сообщила Зеврану, что они отбились.
Она руководила лечением раненых и пыталась выяснить, куда сгинули те из атакующих, кого они не успели убить. Вместе с парой выживших врагов она взяла под надзор и свежеобнаруженного мага крови Сурану. Тот не выглядел так, будто в своём состоянии вообще способен доползти до кувшина с водой, - и тем не менее, сутки спустя ни его вещей, ни его самого в их лагере не обнаружили.
Что он сделал и какого архидемона он сделал это с помощью магии крови, спрашивала она раз за разом, со смесью недоумения и гнева.
Если бы Зевран сам был уверен в ответе - наверное, он бы даже сказал.

Короткий сон не принёс ему большого облечения - отголоски всё того же лихорадочного бреда чуть ли не физически бередили те раны, которые Винн ему исцелила почти до конца, будто остатки отравы ещё бродили в крови, - зато принёс высокую худую женщину с обожжённым лицом, которая молча без стука вошла в его комнатушку и указала следовать за ней, а в зале таверны так же молча ткнула пальцем в сторону стола недалеко от деревянной колонны.
Зевран, не глядя, отвесил ей короткий благодарный поклон и ссыпал в ладонь несколько монет. Хотя последнее не то чтобы было намеренным - денег оставалось не так уж много, а у него просто дрогнула рука. Проклятый яд...
Человек в накидке с капюшоном, сидевший за столом, будто почуял его взгляд - и поднял голову, встречаясь с ним чёрными глазами.
Зевран глубоко вдохнул и решительно, скрывая растерянность и не сводя с него ошалевшего взгляда, подошёл ближе.
Не удивительно, что его описания никому здесь ни о чём не говорили.
Как только Лорна догадалась, кого он ищет?..
- Что, красиво? - Маг усмехнулся краем губ, и жёсткая складка возле них обозначилась чётче.
Зевран молчал, разглядывая его лицо, узнавая и не узнавая одновременно. Бледная кожа стала словно суше и тоньше, обтянула высокие резкие скулы. Тёмный узор вокруг глаз, теперь словно впавших ещё глубже, делал их похожими на угольные провалы, но при этом не скрывал ни тонкой паутины морщин у внешних углов глаз, ни устало полуопущенных век - только взгляд из-под них оставался по-прежнему ясным, одновременно задумчивым и цепким, почти таким, каким Зевран его видел год назад. Только злее и обречённее.
Если бы не этот взгляд, он решил бы, что сидящему перед ним магу сейчас лет на двадцать больше, чем при их последней осмысленной встрече. Это Скверна делает с ними такое и так быстро?..
Нет. Зевран видел других Стражей, с ними было иначе. И других магов. С теми вообще могло быть как угодно.
Стоять на месте было тяжело, и он опустился на грубый деревянный табурет со своей стороны стола.
Спустя несколько долгих секунд тишины Сурана отвёл взгляд от его глаз и с раздражённой усталостью бросил:
- Что тебе от меня нужно?
- Я просто пришёл поговорить. - Ничего иного он сказать сейчас не мог. В голове всё ещё слегка шумело, а зрелище перед глазами никак не способствовало умению сформулировать хотя бы первый вопрос. Впрочем, Сурана сам пришёл ему на помощь.
- Хочешь знать, что я с тобой сделал? Я могу ответить тебе сразу и чётко: понятия не имею. У меня не было времени и желания думать. А теперь убирайся.
Зевран нахмурился, сцепив руки перед собой и не отводя взгляда.
- Значит, всё-таки ты. Остальные подтвердили, Винн была там и перевязывала нас обоих вместе с ранеными. Она сказала, ты использовал магию крови, а потом сбежал из-под её надзора через пару часов после того, как... - Мысли постепенно выстраивались в один ряд, не очень ровный, но уже на что-то похожий. Зевран поднял на него глаза. - Я получил двойную дозу вороньего яда и должен был умереть почти сразу. Я помню твоё лицо и то, как мне вывернуло вены. Думал, что эта штука действует ещё поганее, чем я предполагал... Но это не яд. Это был ты. Ты сделал что-то, что Винн назвала магией крови, и теперь я, похоже, должен тебе ещё одну жизнь. Так?
Сурана поморщился, поводя плечами. Рука в плотной потёртой перчатке лежала на столе по-прежнему неподвижно. Вторая оставалась на скамье, у древка кривой палки с изгибом на конце.
- Ещё не известно, стоит ли благодарить за такую жизнь. Впрочем, это твои проблемы - выбросить её прочь ты можешь в любой момент. Недеюсь, это всё, что ты хотел мне сказать?
Зевран не отводил глаз от его лица.
- Зачем ты это сделал?
- Не твоё дело.
Он замолчал, оглядывая погруженную в тень полупустую таверну. Теперь, когда собственные неясные подозрения подтвердились, превратившись в столь же неясные факты, легче отчего-то не становилось. На что он надеялся, когда отправился следом? Получить ответы, которые прояснят, что делать дальше? Когда вообще подобные романтичные порывы кому-то приносили конкретную пользу?
Сейчас был, кажется, наиболее подходящий момент, чтобы признаться себе, что план был откровенно паршивый, даром, что лучший из тех, что пришёл ему в голову.
- Винн теперь знает, что ты маг крови, - произнёс Зевран наконец. - И наверняка захочет, чтобы ты за это ответил.
Сурана равнодушно пожал плечами.
- Пусть встанет в очередь. Это она тебя послала? - Ни удивления в голосе, ни раздражения, которое было в начале. Почему-то именно эта спокойная интонация делала его короткий вопрос похожим на пощёчину.
- Ты знаешь, что нет.
- Я ничего о тебе не знаю и не хочу знать. - Сурана сжал зубы и выпрямился, глубже надвинув капюшон.
Он почувствовал запоздалое раздражение.
- Ох, неужели? Ты уже знаешь больше меня о том, что там произошло. Какого демона, скажи на милость? - Сурана бросил на него злобный взгляд из-под капюшона, и он поднялся, опираясь ладонями о стол. - Ты спас мне жизнь, наложил на меня какие-то чары, и теперь делаешь вид, что ничего не было. Не хочешь рассказать мне хотя бы в двух словах, чего мне ожидать от собственной крови теперь? Мне, знаешь ли, было бы неплохо знать, если через полгода от меня останется горстка праха для ваших демонов!.. Я хотя бы буду знать в таком случае, что мне делать дальше. Потому что благодаря тебе я не знаю сейчас ничего.
- Я скажу, что тебе делать, Зевран, - прошипел Сурана, тоже поднимаясь и вскидывая голову. - Развернуться и сгинуть с глаз моих, как ты сделал год назад! У меня нет для тебя ответов. У меня ничего больше нет, и, знаешь, для разнообразия, сейчас я этому рад.
Зевран сжал ладони в кулаки.
- Я посмотрю, как ты будешь рад, когда мы выясним, кого из нас Церковь первым...
Негромкий гул таверны качнулся вокруг них, словно волна - и тут же на краю его зрения, на гребне этой волны, в тёмной части выше по лестнице, метнулось что-то быстрое, едва различимое.
Осмыслить это движение он не успел.

- Что...
Он отшатнулся в последнюю секунду, отпихнув и Сурану, и просвистевшая между их лицами стрела вонзилась в стенную балку.
Звук взведённого арбалета. С трёх сторон, как минимум.
- За тобой или за мной?..
Следующую стрелу он отбил, успев выбросить перед собой кинжал. С ладони Сураны сорвалась ледяная вспышка, и один из нападавших болезненно вскрикнул, покатившись с лестницы.
Похоже, разбираться придётся потом.
Тёмные тени наверху за парапетом, ещё несколько - по основному залу.
Зевран сдёрнул с пояса кислотный флакон, с разворота бросив в троих, что приближались со стороны входа. Выругавшись, Сурана перемахнул через стол, врезался спиной в его спину, выбрасывая перед собой руки с коротким посохом и ногой опрокидывая столешницу.
- Двое наверху.
- Вижу, - бросил Зевран, выпуская одну стрелу за другой.
Ещё два тела рухнули вниз, с глухим стуком приземляясь в горку составленных вёдер.
Следующую стрелу Сурана отбил сам, выворачиваясь и взмахивая концом посоха возле его горла. Голова на секунду закружилась от вспышки невидимых чар, но следующего наёмника, подобравшегося к ним, он успел заметить до того, как тот достал меч.
Секунда - и тот рухнул на пол с коротким ножом, вонзившимся в его глазницу.
Следующая стрела зацепила его плечо, сдирая кожу.
Не отравлена. Дурни. Повезло.
- Справа!..
Он выстрелил, почти не глядя. Кажется, промахнулся, но ледяной сноп вслед его стреле уложился в секунду, на которую та отвелкла арбалетчика.
Нападающих было десятка полтора - но снаружи доносились обрывистые голоса, не разобрать, на каком языке, можно было смело рассчитывать ещё на десяток. Близко к ним больше не совались - Зевран теперь целился внимательнее, не тратя стрел попусту, держа в поле зрения доступную ему половину таверны. Резкое движение - выстрел - вскрик.
Ещё один.
Сурана бил короткими отрывистыми молниями, с короткого посоха и одной свободной руки - быстро, не давая достать себя и его арбалетными болтами, но сосредоточиться и ударить дальше, чтобы дотянуться до стрелков, похоже, не успевал.
Интересно, ему эти три дня было так же паршиво?..
- Давай к столбу!
В середине зала возвышалась старая деревянная колонна, поддерживавшая центральное перекрестье потолочных балок.
Сбив ещё несколько стрел, Сурана закинул одну руку назад и рывком дёрнул Зеврана в её сторону. Тот влетел в неё спиной, мгновенно вскидывая лук и всаживая новую стрелу в одного из троих наёмников, что рванулись им навстречу, обнажая короткие парные мечи. Один из них с хрипом упал, двое других перемахнули через грузное тело с удивительной резвостью - но в этот момент Сурана, пригнувшись перед ним, чтобы не мешать обзору, раскинул руки, и ледяная корона рассекла воздух перед ними на десяток шагов, покрывая пол и столы хрустящей коркой и промораживая нападавших до костей.
Ещё одну прилетевшую сквозь холодный пар стрелу Зевран словил выставленным кинжалом, после чего снова перехватил лук. Перевёл дыхание.
Большую часть стрелков они сбили, но судя по крикам снаружи, это только пока.
Сколько их там? Если додумаются нагнать ещё десяток и пальнуть одновременно со всех сторон, можно и не успеть. Лук и обломок посоха - не лучшее оружие. А если притащат бомбы...
- Уходим, - прошептал он, не отпуская натянутой тетивы.
Не поднимаясь, маг быстро оглянулся.
Дверь слишком далеко, это Зевран и сам видел. Да и наёмники, не будь дураки, первой заблокировали её.
Оставалась пара окон - тоже не лучший вариант, но других не было видно. Сколько они продержатся вдвоём? Дольше, чем если их встретит горсть мечей прямо во дворе?
Опыт подсказывал, что нет, не дольше.
Перехватив его взгляд, Сурана кивнул и сжал посох обеими руками, наклоняя голову. Этот угол наклона Зевран помнил слишком хорошо, чтобы не знать, что сейчас будет. Уронив лук на плечо, он перехватил оба кинжала, чтобы сподручнее было прикрывать его от стрел те несколько мгновений, что ему нужны для...
Сноп пламени ударил из пустоты между его посохом и ладонью, вырвался вперёд, потоком почти до самого окна.
Несколько человек с визгом метнулись в стороны от прохода, зал таверны наполнился треском обугленного дерева, запахом палёных волос и кожи.
Не отпуская огненного потока, бьющего вперёд, Сурана почти вслепую побежал в сторону окна, и Зевран метнулся следом, продолжая отбивать летящие им вслед стрелы. Одна всё-таки вонзилась в плечо, чуть ниже кожаной пластинки доспеха.
Не время.
Уже у самого окна, прежде чем вспрыгнуть на подоконник, он сорвал с пояса вторую кислотную флягу и здоровой рукой запустил в зал - а затем почти вывалился из окна вслед за магом, тут же перекатываясь по земле и прикрывая горло от возможной атаки.
Во дворе бушевал шторм.
Оглушительно шипящие молнии носились по очерченному невидимой границей кругу, то и дело попадая в вооружённых людей в тёмной форме. Несколько раненых или убитых уже лежали на земле, сея среди оставшихся ещё большую панику.
Сурана стоял, пошатываясь и удерживая границу шторма, не обращая внимания на тех, кто уже нёсся в его сторону с обнажённым клинком. Капюшон с его головы слетел, спустанные волосы рассыпались по плечам - сухие, неровно остриженные, почти насквозь седые. Глаза на бледном лице казались провалами в бесконечную темноту.
Выругавшись, Зевран выдернул второй нож и метнул его, сняв воина на подходе - а затем дёрнул мага вместе с его обломком палки за плечо, утаскивая с линии атаки.
- Лес, быстро! Не по дороге...
Смертоносный танец молний вокруг таверны начал стремительно распадаться на отдельные искры.
Пока оставшиеся в живых не опомнились, Зевран перехватил свою сумку плотнее, закинул лук за плечо, и они без лишних слов рванули через небольшое поле к опушке леса, видневшейся всего в паре десятков шагов.
Дороги в ту сторону всё равно не было.

- Дай посмотреть.
Привал решили устроить через пару часов по лесу, когда стало окончательно ясно, что погони больше нет. Решили молча - не нужно было заводить разговоры, чтобы понимать, как делаются такие вещи.
К тому же, дыхание у Сураны сбилось, руки откровенно дрожали, а свой короткий обрубленный посох он подвесил на пояс, и тот неловко болтался там всю дорогу, задевая концом кусты и деревья. Когда они всё же остановились, повалившись на заросшую траву под каким-то огромным деревом, прямо в закутке между огромных уходящих в землю корней, маг первым делом вытащил из поясной сумки колбу с лириумным зельем и влил в своё горло, после чего привалился к мшистому стволу и закрыл глаза.
Зевран чувствовал себя не намного лучше - но, кажется, всё-таки не так паршиво.
- Да не нужно. Сам достану, не впервой...
- Как знаешь, - бросил Сурана, отворачиваясь.
Древко стрелы торчало из плеча, но ушло, судя по всему, неглубоко, пролетело почти боком. Крови, конечно, вытекло знатно, но хоть на этот раз обошлось без серьёзных ран.
Достав из заплечного мешка бинты, Зевран осторожно попробовал потянуть стрелу.
- Думаешь, это могли быть те же люди, что собрали нас в ущелье и устроили засаду?
Сурана по-прежнему сидел на земле, опираясь спиной о дерево.
- Не знаю. У тех не было формы или каких-то знаков, по-моему, но могла же быть и маскировка. И те были лучше подготовлены.
- Может, у них просто было больше времени. Ловить нас по одному... Или по двое - это уже сложнее и требует больше сил.
- Тебе виднее.
Зевран поморщился, перехватывая стрелу.
Кажется, её проще было отломить и потом доставать с обратной стороны, кожу всё равно почти пробило.
- У тебя есть мысли, кто мог нас так любить спустя два года после того, как мы спасли Ферелден от Мора?
Сурана со вздохом пожал плечами.
- Кто угодно? Оставшиеся приспешники Логейна. Люди Тегана, которые были верны его жене. Кто-нибудь из Орзаммара. Мы принимали много сомнительных решений во время Мора... Я - так точно. Так что слишком много вероятных вариантов.
Он был прав.
Во время Мора они все не раз делали вещи, о которых можно было бы пожалеть, если бы Зевран имел такую привычку.
Впрочем...
Он снова попытался перехватить древко, но одной рукой было неудобно, и пришлось пересесть так, чтобы попробовать упереться ею в корень дерева.
- Послушай...
Рука Сураны, без перчатки тонкая и непривычно сухая, перехватила торчащее древко.
Зевран поднял голову.
- Ломай, - велел тот, глядя перед собой. - Смотреть больно. Как тебя вообще кто-то нанимал, когда ты Вороном был...
- Ты видел, как.
Он надавил, отламывая тонкую деревяшку.
Новая порция его крови окропила магу руку, и тот на секунду замер, разглядывая её, словно видел в первый раз.
Зевран застыл на пару секунд тоже - а потом осторожно коснулся его пальцев своими.
Сурана тут же подался назад, отсаживаясь от него.
- Хватит на меня пялиться.
А ведь если бы его так подкосило за этот год, хоть немного постепенно, он бы, наверное, привык и внимания не обращал. Его и шрамы никогда не смущали, ни свежая татуировка, ничего другое. А теперь смотрел зло, но в глубине чёрных глаз пряталась тоскливая растерянность.
- Погоди... - Зевран медленно начал понимать. - Это... Не Скверна, да? Это что-то, что ты сделал тогда, в ущелье. Винн сказала, что-то с магией крови, но никто не понял, что именно. А я...
- Это твоё дело, что ты там понял, Зевран.
- Нет, - упрямо повторил он, садясь ближе и всматриваясь в его глаза. - То есть, разумеется, моё, и поэтому я хочу понять. Магия крови - это запретная штука, для которой нужно извлечь кровь из жертвы, и с её помощью как-то управлять людьми, вроде того, да? Я правильно понимаю?
- Да, - поколебавшись, неохотно кивнул Сурана. - Всё немного сложнее, но да.
- Я получил дозу яда, которую явно рассчитывали на взрослого эльфа. Я должен был умереть от неё прямо там. Но ты сделал что-то... Магия крови разве может исцелять? Все ваши говорят, что она только разрушает.
Сурана смотрел вперёд, нахмурившись.
- Алим. - Зевран сел ещё ближе, протянул руку коснуться его лица, но тот посмотрел в сторону. - Как ты смог заставить эту страшную штуку спасти меня?
Сурана медленно глубоко вздохнул.
- Никак. Она так не делает. Я... Просто воспользовался тем, что она позволяет при имеющейся ране вытянуть из человека хоть всю кровь и манипулировать ею, чтобы творить магию. Выкачал из тебя часть отравленной крови. Примерно половину оставил, больше не рискнул, да меня бы и не хватило. И заменил неотравленной, вот и всё. Если бы не повезло, ты умер бы там ещё быстрее, чем от яда.
Зевран вспомнил, как в кошмаре ему раз за разом разрывало вены, будто по ним тёк бурлящий огонь.
- Так ты... Стой, а из кого ты достал ту кровь, которую мне залил? Там были эльфы?
- Откуда я знаю, кто там был? Ты видел, что там творилось.
Зевран хотел ещё спросить, куда же он в таком случае дел ту его отравленную кровь, что вытянул из него, но посмотрел ещё раз на его лицо, на руки, внимательнее - и выдохнул тихое проклятие.
- Алим, чтоб тебя весь Золотой Город через ржавую посудину... Зачем? Ты знал, что так будет? Какого...
- Отцепись от меня, - прошипел Сурана, берясь за посох.
Зевран отпихнул его палку без особого усилия, только убеждаясь, что ему не показалось.
Год назад, до их расставания, тот мог бы врезать ему этой палкой так, что усомнишься, кто тут хрупкий маг из Башни.
- Сколько лет жизни у тебя это забрало? Двадцать? Больше?
- Откуда мне знать?! Ты думаешь, для этого формулы есть? Я вообще понятия не имел, что делаю.
- Так зачем делал?!
- А ты предпочёл бы сдохнуть прямо там?
- А ты, значит, решил, что лучше...
Сурана вырвал руку и поднялся, опираясь о посох.
- Я решил. И не тебе о моих решениях судить, - жёстко бросил он, глядя на Зеврана сверху вниз. - Я уже сказал, не нравится что-то - можешь сам с этим покончить, я помогу. Если бы не эта идиотская засада, мы вообще не должны были встретиться больше. Я твоих решений не оспаривал, когда тебе надоело со мной в одной и той же койке, так изволь не приставать ко мне с рассказами о том, как плохи мои.

Зевран прикусил губы, не зная, хочется ему обнять этого дурного мага в последний раз, - и имеет ли он теперь на это право, - или врезать ему по затылку - и имеет ли он право теперь на это, с учётом ситуации, в которой они оба оказались.
- Алим, я не знаю, каким чудом я вообще напал на твой след, разве что Создатель этой встречи хотел больше, чем мы оба, и меня вёл. Но теперь я уж точно не хочу, чтобы это пропало втуне. - Он поднялся тоже, вздохнул, на этот раз делая полшага к магу - плавно, как подходишь к тому, кого собираешься убить или прикрыть об убийц. - Я три дня смотрел кошмары про то, как остатки порождений тьмы пляшут под землёй и как тебя размывает кровавый вихрь похлеще, чем наш орзаммарский друг мог бы устроить, если б я подменил его пиво на святую воду. Но если бы я знал, что ты сделал с собой тогда, чтобы вытащить меня, я предпочёл бы ещё год таких ночей, чем...
- Что? - тихо спросил Сурана.
- Что?.. - растерянно переспорсил он.
Взгляд мага изменился. Теперь тот смотрел на него настороженно, почти тревожно, словно забыв об их потревоженной ссоре.
- Тебе снятся кошмары про порождений тьмы?
- А этого не стоило ожидать? - не понял Зевран. - Нас накрыло в этом ущелье похлеще, чем в некоторых битвах на Глубинных Тропах бывало. Да ещё меня отравили от души. Я бы удивился, если бы не снились.
Сурана по-прежнему смотрел на него, не отводя глаз.
- Что ты там видишь, Зевран? Порождения тьмы... Пещеры под землёй, так? Что ещё?
- Не знаю, - озадаченно проговорил он. - Чудовища какие-то... Из той же породы наверняка. Огромные, страшно, что проснутся...
- И одновременно хотят проснуться, и зовут, не подавая голоса, - тихо проговорил Сурана.
- И обещают смерть.
- И обещают... Да. Ты видел всё и знал, что видишь, верно?
Зевран посмотрел на него, ничего не говоря.
Тогда Сурана сам подошёл к нему и взял его за руку. Осторожно развернул к себе внутренней стороной запястья, зажёг на кончиках пальцев второй руки бледный голубоватый огонь и поднёс ближе. Зевран опустил глаза, прослеживая его взгляд.
На его запястье проступала тёмная, хорошо различимая и всё ещё слишком тёмная после отравления вена.
- Скверна... - прошептал маг, опуская голову. Медленно глубоко вдохнул и выдохнул. - Прости.
Зевран тряхнул рукой, поморщился, вспомнив о загнанной под кожу обломленной стреле.
- Чего? Это мне стоит просить у тебя прощения. Я ведь тебя тогда оставил.
- Да нет же, - выдохнул Сурана, отступая на шаг и сжимая пальцами свои виски. - Это моя кровь, Зевран. Такая же, как у всех Серых Стражей. Тебя не Создатель за мной вёл. Ты хоть понимаешь, что я наделал?
Зевран шагнул к нему, осторожно отнимая его руки от висков.
- Ты спас мне жизнь, - твёрдо сказал он. - И явно сделал её ещё менее скучной.
- Да? - едко выдавил Сурана, всё ещё не глядя на него. - А сколько ты теперь проживёшь, ты понимаешь?
- Дольше, чем я бы прожил, если бы не ты? - предположил Зевран.
Маг закатил глаза.
- Ты вообще не меняешься, да?
- Почему это? Кое в чём меняюсь.
- Например?
Зевран осторожно заглянул ему в глаза, на всякий случай не выпуская его рук.
- Например, я второй раз в жизни пожалел о той глупости, которую сделал.
Сурана смотрел на него ещё несколько секунд, словно не зная, что сказать.
А потом молча шагнул к нему и обнял, спрятав лицо на плече.
Боль в подстреленном плече отозвалась жгучим тычком, но теперь он её почти не ощутил, полностью сосредоточившись на том, какими хрупкими и одновременно прочными показались ему торчащие кости мага. Да что это за чушь - даже будь ему и правда пятьдесят или больше, никуда не годилось доводить себя до такого.
- Ты ведь всё равно собирался искать лекарство от Скверны в крови? - тихо спросил Зевран, осторожно гладя его сухие волосы. Сурана кивнул, не выпуская его из рук. - Тебе явно понадобится помощь. А мне, пожалуй, понадобятся результаты того, что ты найдёшь.
- Если его можно найти, - пробормотал Сурана в его плечо. - И насчёт сегодняшних солдат... Хорошо бы поговорить с нашими.
- Только не с Винн. Она шкуру с тебя спустит за магию крови.
- Значит, с ней придётся говорить тебе.
Зевран улыбнулся.
- Я придумаю что-нибудь. - Помолчав, он тихо добавил: - Я ушёл не потому, что ты мне надоел или приглянулся кто-то ещё.
- Знаю. Ты врёшь мне хуже, чем другим.
- Я испугался, что мне придётся через несколько лет смотреть, как ты...
- Заткнись, - тихо попросил Сурана. - Просто замолчи пока, хорошо? Теперь ещё не известно, кому на что придётся смотреть.
- У Создателя есть чувство юмора. - Зевран слегка сжал его пальцы в своих, медленно выдыхая - и от облегчения, и от чего-то ещё, почти знакомого. - Сколько у нас лет на всё это, а, Страж?
- Понятия не имею. Надо постараться, чтобы было побольше.
Он кивнул, принимая эти слова, как принимал любое задание до того.
- Тогда ждать глупо. Завтра и решим, с чего начинать. Так что, думаешь, нормальное место для ночлега? По-моему, уютное.
Сурана поднял голову, оглядывая дерево и корни вокруг. Слабо улыбнулся.
- Ужасное. Плечо мне дай, пока эта стрела в тебя не вросла, а?
Зевран улыбнулся и неохотно выпустил его из рук.
Почему-то он знал, что услышит что-то такое.

Лириумные колбы мягко светились в темноте, не давая особого тепла, но позволяя вполне сносно видеть. Другого огня решили не зажигать - палатка, сделанная из раскидистых хвойных веток и прикрытая лесным дёрном, была совсем небольшой, на ночь-другую, да и привлекать лишнее внимание светом было глупо.
То, что они оторвались от возможного преследования, не означало, что нужно окончательно расслабляться.
Зевран лежал в тишине какое-то время, слушая его дыхание - слишком ровное для кого-то, кто на самом деле спит после всего, что прозошло за последнее время, - а потом медленно приподнялся на локте, протянул руку и провёл кончиками пальцев по его плечу сквозь накидку.
Сурана не вздрогнул.
Тогда он так же медленно - как первый раз когда-то в походе, ещё не зная, где они в итоге окажутся, - коснулся его волос, осторожно убрал с лица выбившуюся прядь. Мягко сдвинул край накидки, которой маг накрывался со своей стороны, провёл кончиками пальцев по его шее.
Сурана медленно, словно сдерживая себя, вздохнул и повернулся к нему.
- Зевран, не надо.
Прозвучало совсем тихо, даже не похоже на настоящее сопротивление, но он остановился.
- Я скучал по тебе. Разве ты - нет?
- Дело не в этом.
Зевран понял. Или ему показалось, что он понял, но когда он лёг совсем рядом, в полутьме разглядывая его лицо, и Сурана попытался податься назад и снова отвернуться, - сомнений у него почти не осталось.
- Ты правда думаешь, что мне это помешает? - Он нашёл руку Сураны, осторожно огладил его тонкие пальцы, изучая проступившие сильнее суставы. - Или что я не вижу за этим всем - тебя? Брось. Ты никогда не был таким. Я ведь знаю. - Он мягко развернул прохладную ладонь к себе, поглаживая теперь по внутренней стороне. - Я знаю, что ты упрямый, как тысяча порождений тьмы и десяток архидемонов, и скоро вернёшь себе если не все свои силы, то удар посохом с разворота - уж точно. Если захочешь - я найду лучших своих знакомых, которые умеют так изменить внешний вид, что ты будешь выглядеть, как тебе угодно. А захочешь - поедем со мной в Антиву, я куплю тебе там сотню лучших шёлковых полотен, чтобы закрывать волосы и лицо, когда тебе заблагорассудится.
- Не такая уж дурная мысль, - шёпотом заметил Сурана, медленно разворачивая ладонь ему навстречу. - Если вспомнить, что я - обнаруженный маг крови, а моё прежнее лицо знает половина Ферелдена...
Зевран улыбнулся, наклоняясь к нему и проводя между его пальцами своими.
- Оно не так сильно изменилось, как тебе кажется. Но если ты будешь носить под нашим солнцем шёлк, а то, что спрятано под ним, буду видеть только я...
- Эй.
- Извини, - тихо рассмеялся он. - Я давно не слышал, как ты возмущаешься моим шуткам.
- Сейчас не только услышишь, - тихо пригрозил Сурана, сжимая его руку в своей, и Зевран, задерживая дыхание и слыша быстрый стук собственного сердца, наклонился, чтобы коснуться его губ - первый раз с того дня, как они расстались.
По ладони будто прошёл колючий разряд молнии, и Зевран подскочил, зашипев и взмахивая рукой.
На утрамбованный земляной пол посыпались мелкие лиловые искры.
- Ты чего?.. - Сурана приподнялся на локте.
Зевран глянул на него с укором.
- Эй, если тебя так обидело моё предложение, ты мог бы попытаться поджарить меня и после того, как мы...
- Я ничего не делал.
- А это тогда что?..
Сурана посмотрел на его ладонь. Коснулся её кончиками пальцев, будто прослеживая путь, по которому ещё немного кололо от разряда. Поднял голову, глядя на него.
- Да нет, - протянул Зевран, с подозрением глядя на него в ответ. - Нет. Это ведь не работает так? Я ещё понимаю, когда Скверна, но это ваше...
- Я уже вообще ничего не понимаю, - признался Сурана, садясь рядом с ним. Посмотрел в сторону лежащих рядом с его сумкой лириумных колб, взял одну из них в руки, мягко покачивая в пальцах. А потом снова посмотрел на Зеврана, и теперь тот точно узнал этот взгляд. - Но это обещает быть интересным. Иди ко мне? Я хочу кое-что проверить.

@темы: обрывки

---

@темы: музыкальный бордель

---

горетобер 4

когда-нибудь я выложу их до конца.
но не сегодня.

11. порезы, мелкие раны

фандом: Приманки/Decoys
персонажи: Люк/Алекс
категория: гет
жанр: немножко треш-хоррор
рейтинг: pg-13
предупреждения: мелкие травмы, упоминания секса, смертей, инопланетных тентаклей и лёгкого боди-хоррора

1 057 слов

- Ни хрена себе.
Это сказала Алекс, когда Люк стащил с себя драную куртку и худи.
Это же она сказала тогда, когда Люк с Роджером первый раз сбивчиво рассказали ей о том, что происходит в колледже. Вряд ли, конечно, она сразу поверила в инопланетных тварей под личинами соблазнительных светловолосых девиц, замораживающих мужчин насмерть во время секса. Люк и сам бы не поверил. Но Алекс дала им шанс доказать ей, что ситуация намного серьёзнее, чем шутка в духе теорий порнозаговора из программы "Мир после полуночи", и когда оказалось, что они правы, согласилась помочь.
Ещё недавно Люк втайне мечтал о том, чтобы она стала его девушкой - но последие события заставили его быть благодарным за то, что у него есть такой друг, как она.
Особенно теперь, когда других друзей у него не осталось.

- Дай посмотреть, - нахмурившись, говорит Алекс, подходя ближе. - Когда тебя так успело?..
- Да это просто царапины, - бормочет Люк, смутившись.
По сравнению с тем, какой ценой их победа над начавшимся вторжением досталась остальным, он и правда легко отделался. Роджер погиб после того, как соблазнившая его тварь засунула в него своё кошмарное потомство, и то полезло наружу. Полицейский и ещё несколько ребят из колледжа были убиты даже раньше - как он понял потом, большинство их жертв не переживали даже процесса "оплодотворения". И это не считая тех жертв или свидетелей, про кого не знал ни он, ни другие, и никогда не узнают.
У Люка же остался ушиб с правой стороны головы, мелкий ожог на пальцах от неудачно схваченного огнемёта и несколько порезов - некрупных, на самом деле, уже и так наполовину затянувшихся, ничего особенного.
Когда он пытался вывести Лили на чистую воду, а та, заметив камеру, атаковала его и задела свечу, видимо, жар заставил её скинуть маскировку. Тогда Люк увидел, что они собой представляют целиком - жуткая тварь, похожая на рептилию, с длинными когтями и гребнями от вытянутой морды до тонкого гибкого хвоста, или что это у неё было. Когда оказываешься близко к такой штуке, которая агрессивно мечется рядом, впору радоваться, что она тебе не выколола глаза.
Ему вообще повезло, что Лили запаниковала и решила сбежать, а не убить его сначала.
- Всё равно нужно обработать, - говорит Алекс таким тоном, что Люк не находится, что возразить. - Они же наверняка глубже, чем ты думаешь. Это она тебя так?..
- Зато она не запихнула свою штуку мне внутрь. Этот... Что у них вместо члена.
- Яйцеклад, - поправляет Алекс. - Ты бегал за девчонками весь первый семестр вместо занятий по биологии.
- Если бы я знал, что учебник по биологии поможет мне в борьбе с пришельцами, способными затрахать человека до смерти, я бы его и в душе из рук не выпускал.

Алекс протирает его порезы тампонами с какой-то странно пахнущей фигнёй - у девчонок всегда в душе целая химическая лаборатория. Люк смущается ещё больше - она трогает его так осторожно, будто он все кости себе переломал, а не получил несколько мелких ран на плечах, груди и животе. Вообще на неё не похоже.
Порезы, покрывшиеся неровной коркой, кое-где щиплют и, наверное, уже заживают - во всяком случае, единственное заметное неудобство, которое они Люку доставляют, это лёгкий зуд где-то внутри, а вроде как если ранка чешется - значит, заживает.
- Что-то они мне не нравятся. Скажи, тебе вот так не больно? - Алекс слегка нажимает пальцами рядом с одним из порезов, тоже очень аккуратно, будто поглаживая.
Люк, сглотнув, пробует сосредоточиться. Это ведь по дружбе, верно?
- Да нет... Ну, странно просто. Думаешь, я умру от заражения крови?
- Не дури, - фыркает она, и он тоже не очень весело умехается своей дурацкой шутке. Роджер бы тоже оценил. - Они могут воспалиться, потому что ты не обработал сразу. Я протёрла их антисептиком, но нужно следить. Если будут тревожить больше, приложи к ним лёд или что-нибудь такое. Это снимет воспаление.
- А ты откуда знаешь?
Алекс поворачивает его к себе и вдруг обнимает за плечи, мягко выталкивая из душа.
- Курсы первой помощи и учебник по биологии.
Этого объяснения Люку более чем хватает.
Потому что если бы Алекс сейчас сказала ему прыгнуть из окна, чтобы снять воспаление, а она в ответ снова вот так возьмёт его за руку, и вот так, как сейчас, погладит прохладной ладонью его плечо, на которое только что наложила мягкий пластырь, он бы пошёл и прыгнул.
- Знаешь, я ведь правда любила тебя как друга... Да и Роджера тоже. И мне всегда казались нелепыми ваши попытки увиться за любой юбкой. - Она вдруг провела ладонью по его лицу и посмотрела в глаза. - Но во время этой заварушки я как будто увидела тебя с новой стороны. Как думаешь, ещё не поздно?
И Люк, не веря самому себе, обнимает её и сжимает её пальцы в своих, прежде чем поцеловать.

- Слушай... А если их было больше?
- Их?
Люк уже жалеет, что вопрос сорвался с его языка так невовремя. Алекс лежит рядом с ним на постели, он уже успел снять с неё свитер и расстегнуть застёжку на её джинсах, а теперь она, нахмурившись, смотрит на него.
- Ну, этих тварей. Неужели они послали на планету, где у них последний шанс размножиться, всего пару особей, да ещё замаскировали так похоже, что узнаешь одну - и вот тебе все как на ладони?
Алекс успокаивающе поглаживает его ладонью, снова накрывая обработанные порезы под пластырем.
- Люк, всё закончилось. Это в дурацких фильмах последний пришелец обычно выживает и бьёт в ответ, когда не ждёшь. И то, только если на второй части хотят хоть что-то заработать. А за это ни один зритель бы не заплатил и цента. Мы победили.
- Ага. Мы победили.
Люк никогда не сомневался в её интеллекте. Если Алекс считает, что всё закончилось, и инопланетные твари не могли как-нибудь мутировать, чтобы научиться размножаться не только с помощью длинного яйцеклада, который они засовывают мужчинам в глотку, - наверное, можно хоть немного расслабиться.
- Извини, - говорит он, поворачиваясь к ней и осторожно снимая лямку её майки с плеча. - Меня, наверно, теперь лечить надо.
- Да ерунда, - ободряюще говорит она, улыбнувшись. Приподнимается, снова проводя пальцами по его груди. - Не дави на свои раны, пожалуйста, и не вздумай чесать, чтобы и правда не пришлось потом отправлять тебя в больницу. Кстати, я открою окно? Здесь немного душно.
Её ладонь ласково соскальзывает с его груди ниже, но почему-то всё равно остаётся над его обработанными порезами, словно оберегая эти участки особенно осторожно.
- Обещаю, что от зимнего воздуха ты не замёрзнешь.


12. хирургическое вмешательство, ампутация

фандом: Американская Мэри/American Mary
персонажи: Мэри Мейсон, доктор Грант
категория: джен
жанр: дарк, ангст, бзсхднст
рейтинг: nc-21
предупреждения: нелегальная медицина, амутации и опыты на людях, боди-модификации и чуть-чуть боди-хоррор, насилие, жестокость, упоминания изнасилования

642 слова

Однажды он понимает, что лучше бы это была просто месть.
Мэри Мейсон, возможно, действительно смогла бы стать хорошим врачом - Грант сам отличный хирург и способен оценить чистую аккуратную работу. Точнее, был отличным хирургом - до того, как Мэри удалила ему обе кисти.
И если до этого момента Грант ещё надеялся, сам не зная, на что, - то после, ощущая тупеющую с каждым часом жгущую боль в руках, он понял, что уже не выйдет из этого гаража.
И дело не в том, что стопы она отняла у него ещё раньше.

Мэри работает без анестезии - в начале, перед тем, как сделать первый надрез на его распятом на столе теле, она долго говорила с ним и объясняла, что собирается делать и почему. Как настоящий врач, уведомляющий пациента о будущей операции и её последствиях.
Там же она предупредила его, что наркоза не будет. Во-первых, она училась на хирурга, а не анестезиолога, и было бы неэтично подвергать его жизнь опасности из-за некомпетентности её как специалиста. Во-вторых, её теперешняя работа не всегда предполагает обезболивающие - есть слишком много модификаций, при которых пациенту лучше оставаться в сознании и чувствовать процесс, чтобы контролировать его вместе с ней и предупреждать, когда что-то идёт не по плану.
В-третьих, Грант не давал ей наркоза, когда насиловал её в том номере под запись, - только релаксант, который почти парализовал её, не давая возможности сопротивляться.
Она даже выяснила его состав и дозу, которой хватит здоровому мужчине его возраста и веса.

Большую часть времени Грант висит в полубеспамятстве в тёмном гараже.
Мэри заходит к нему каждый день, даже когда ей не нужно практиковать на нём модификации тела, которыми она занимается после того, как бросила колледж. Она проверяет, как заживают его швы и шрамы, ставит ему капельницы и меняет катетеры - ассистетнов или медсестёр у неё здесь нет, но так даже правильнее, настоящий хирург не должен бросать пациента, как только откладывает скальпель и иглу.
Мэри садится на барный стул рядом и показывает ему фото в своём альбоме - изуродованные или обработанные части тел, рисунки из шрамов, проколотые кожа, мясо и кости, татуировки там, где, казалось бы, невозможно их сделать физически, удалённые части тел и вшитые в них искусственные предметы, похожие на украшения или последствия автокатастрофы. Она советуется с Грантом о том, какую операцию попробовать сделать следующей, - и, может быть, в редкие минуты просветления он даже мог бы ответить ей, предложить денег, связей, должность при больнице, что угодно, - если бы его губы не были аккуратно сшиты и уже не начали бы зарастать.
Впрочем, в глубине души он понимает, что если бы она хотела денег или вообще предполагала возможность отпустить его, - она не сделала бы с ним всё это. И если первое время он ещё надеется, что его найдут здесь и посадят его сумасшедшую бывшую студентку за решётку до конца жизни, - а потом надеется хотя бы на то, что умрёт от потери крови, а не от заражения, - то сейчас, спустя недели и месяцы здесь, сливающиеся в один бесконечный поток боли и темноты, он понимает, что этого она ему тоже не позволит.

Мэри делает несколько фотографий того, во что превращается его тело под её руками и снова уходит, на этот раз оставляя тусклую лампу на полу рядом.
Напротив металлических скоб, на которых висит Грант, она оставила высокое зеркало - в нём отражается наполовину забинтованный огрызок тела, покрытый шрамами, прошитый проколами, покрытый шрамами и швами, с опухшей от последнего вмешательства ногой выше колена.
Грант закрывает глаза.
До сих пор Мэри говорила, что тренируется на нём, что он по-прежнему учит её и помогает ей стать лучше в своём деле. В её действиях не было системы - но недавно она обмолвилась о том, что они преодолели уже немалую часть пути, и Грант не может не задумываться о том, во что она на самом деле пытается его переделать.

Почему-то ему не кажется, что она собирается дойти до определённой точки и убить его.
По-настоящему хорошие хирурги так не поступают.


14. растение прорастает сквозь тело

фандом: оридж
персонажи: люди, нёх, трава
категория: джен, в каком-то смысле торчур-пвп
рейтинг: nc-17
предупреждения: боди-хоррор, недобровольные пенетрации, лёгкий медфетиш, трава растёт в человеков

963 слова

Открывать глаза больше не хотелось.
Судя по ощущениям, бинты, или что это такое было при жизни, всё ещё были на своих местах. По-прежнему плотные, где-то слишком свободные, а где-то откровенно присохшие к телу, они закрывали ему часть рук, грудь, пояс с бёдрами, хрен знает, что ещё.
Дышать было почему-то тяжело, хотя повязки не давили.
Услышав рядом движение, он распахнул глаза и вздрогнул всем телом - только сейчас заметил, что что-то изменилось.
И явно не только то, что на этот раз руки и ноги были слегка растащены в стороны и привязаны ремнями или верёвкой к чему-то жёсткому, упирающемуся в позвоночник.
Собственный пульс отдавался в ушах, пугающе быстрый, но теперь казалось, что пульсируют и крупные вены тоже - и понемногу это становилось всё более ощутимым, почти болезненным. Когда он очнулся в прошлый раз и попытался соскрести бинты, его напугало ломкое чувство, будто тело продырявили в нескольких местах, и теперь через них тянется колючая проволока, при каждом движении тянущая за все раны, изнутри и одновременно.
Но сейчас всё могло оказаться куда хуже.
Он снова попробовал дёрнуть рукой, вяло, потому что сил почти не было.
- Нет.
Чуть хриплый шёпот раздался совсем близко к уху, он едва не заорал, забившись в своих ремнях, как эпилептик.
Зубастая тварь выпрямилась над ним, одним плавным движением достав откуда-то тонкое лезвие, тут же приставленное к его глазу.
Он застыл, пытась сдержать дрожь и тяжело дыша.
Под бинтами становилось горячо, раны будто пульсировали - то ли он всё-таки словил заражение, то ли что похуже, но сейчас он не знал, что вызывает у него больший ужас - тварь, только с виду похожая на человека, огромными острыми зубами вырвавшая клок мяса из его плеча, эти жуткие бинты или то, что это чудовище собиралось с ним сделать.
Уже одного того, что оно умело говорить, хрипло и со странными интонациями, будто имитируя человеческий голос, хватило бы, чтобы до конца жизни видеть кошмары.
- Твои попытки сопротивляться, - выдохнула тварь, и кончик лезвия, чуть царапая, двинулся от его глаза вниз по щеке и по шее, - сделают вам хуже.
Вам?..
Он попытался задержать дыхание, с ужасом почувствовав, как вместе с нарастающей болью изнутри на раны давит что-то, словно отвечая на быстрые удары его сердца. На все одновременно.
Дрожь, текущая по телу электрическим током, становилась всё сильнее. Холода он больше не чувствовал, но контролировать её было невозможно.
С трудом разлепив губы, он беспомощно просипел:
- Что... Что значит...
Раны под бинтами словно вспыхнули все одновременно, и он выгнулся с коротким вскриком. Ощущение, будто что-то прогрызает мясо мелкими горячими зубами, в нескольких местах сразу, вынесло разом все мысли, оставляя вместо них только чистую панику и желание сделать что угодно, чтобы это прекратилось.
Тонкое лезвие в пальцах твари скользнуло под бинт на его груди, взрезая его без видимого усилия.
- Не мешай им, - прошелестело где-то рядом и в то же время бесконечно далеко.
Грохот пульса и болезненный звон в ушах становились всё громче.
Он попытался вцепиться руками в держащие его ремни, но так и не смог - одно запястье и без того горело огнём, словно его сейчас отрежут тупой пилой, а ещё секунду спустя по венам разлилась волна болезненного жара, и новая судорога выкрутила ему каждую мышцу.
Пульсирующие в теле раны горели яростной болью, которая стремительно растекалась по идущим к ним крупным венам - дальше он едва мог дышать, царапая пальцами воздух, ища хоть какую-нибудь опору, и когда пальцы, которые не могли принадлежать никому, кроме зубастой твари, развернули его пылающее запястье, он против воли вцепился в них, чуть не выламывая свои собственные суставы.
И снова взвыл, на этот раз едва слыша себя, когда почувствовал, как в ранах что-то движется.
Под кожей, глубже, в самых мышцах и венах.
Голос, процарапыващий себе путь к его мозгу через жаркое болезненное марево, заполнившее каждую клетку его тела, звучал, словно сигнал маяка сквозь ядовитый туман.
- Смотри на них...
Он распахнул глаза почти против воли - и тут же едва не задохнулся новой волны ужаса, перебивающего боль.
Свежие раны, сейчас воспалённые и наполовину открывшиеся, выглядели жутко. Из каждой сочилась кровь, одновременно синяками разливаясь под кожей вокруг, набухшие вены вздрагивали, казалось, вымученными рывками.
А потом из двух самых крупных, чуть выше бёдер, показались первые зеленоватые ростки.
Новая болезненная судорога прокатилась по всему телу, заставив его до крови прикусить губу и вцепиться в жёсткую, как дерево, руку твари.
- Что ты... Со мной сделал?.. - Горло скрутило то ли параличом, то ли тошнотой, голос сорвался в едва слышный всхлип, и боль стала ещё жарче, проникла в самую душу. - Что это, твою мать?..
Ростки лезли из его тела с пугающей скоростью, стремясь к тусклому свету над его головой, они на глазах становились крупнее, утолщались, казалось, ещё сильнее надрывая его раны, и одновременно он чувствовал, как жадно шевелятся в его мышцах и особенно в венах их... Наверное, корни.
Эта трава жрала его изнутри, чтобы вырасти.
- Это жизнь, - прошептала тварь, чьи острые пальцы и голос будто делали его агонию ещё страшнее и в то же время держали в этом мире, не давая исчезнуть в пылающем ядовитом тумане, заливающем тело и сознание.
- Смотри.
Первые, самые крупные ростки изгибались, выбрасывая тонкие боковые побеги. Один, вытянувшийся в опасной близости от лица - одна из ран на груди пылала так же сильно, заливая болью лёгкие и позвоночник, - дрогнул, плавно выворачиваясь, и раскрыл пару тонких светло-зелёных листьев.
В глазах потемнело.
Сквозь шум и звон в ушах он ещё расслышал едва заметный шёпот твари:
- Многие боятся того, что она может. Но ты поймёшь.
Ещё одну бесконечно долгую секунду спустя боль изменилась - он выгнулся снова, тело дёрнулось само, уже против воли выворачиваясь и натягивая связывающие его ремни, - и почувствовал, как один из самых крупных побегов вытягивают из его тела, надрывая новые волокна внутри и преодолевая его сопротивление.
Он хотел заорать снова, но воздух в лёгких будто закончился, и на попытке сделать следующий вдох на него наконец обрушилась темнота.


15. швы, шрамы

фандом: Мир Тьмы/World of Darkness, VtM
персонажи: м!Тореадор/ф!Цимисх (подразумевался Франсуа Вийон/одна там цимисхская ведьма, так что ф - условное)
категория: псевдо-гет, почти пвп
рейтинг: nc-17
предупреждения: цимисховые извращения и альтернативная анатомия, бладплей, дешёвый фетишизм и фрейдистские аллюзии

990 слов

- Поправь мне корсет.
Она говорит с чётким акцентом, греческим или славянским, словно фарфоровая косточка перекатывается в горле. Но ему нравится, и особенно ему нравится то, что ни одна нормальная женщина его клана при дворе не сказала бы ему такой непристойной фразы так же легко - во всяком случае, сейчас, когда он сам десяток лет назад ввёл моду на скромность, позор от демонстрации нижних слоёв белья кому-то, с кем не делил Уз Крови, и ещё парочку таких же очаровательно бессмысленных принципов, которые теперь можно нарушать в своё удовольствие.
Цимисхам плевать на пристойность, кроме тех случаев, когда они делают непристойное намеренно.
Цимисху, делящему альков с князем Парижа, очевидно, ближе второе - хотя Франсуа более чем уверен, что за этим стоит отнюдь не только желание развлечься и завести немного полезных связей подальше от глаз Шабаша.
Он обходит её со спины, обводя острые плечи, прикрытые верхними рукавами из чёрного шёлка.
Единственное, что ему с большим трудом удаётся сдвинуть с мёртвой точки в предпочтениях своих сородичей - это цвет. Большинство вампиров, что при его дворе, что живущих вовне, упорно хранят ему верность - кто-то из принципа, прославляющего вечную ночь, кто-то из скорби любого толка на выбор, а кто-то - просто потому, что им доставляет истинную боль видеть, как пятна крови образуют на шёлке или бархате кривые пятна вместо задуманного узора.
Впрочем, вряд ли его сегодняшнюю гостью волнуют именно эти причины.
- Почему я вижу тебя только в чёрном? - спрашивает он, опускаясь позади неё на одно колено.
Она не оборачивается, но он всё равно чувствует усмешку на тонких тёмных губах.
- Разве?
Крючок за крючком расходятся, открывая его рукам и глазам тонкую льняную рубашку под верхним платьем, и сначала Франсуа думает, что та всё-таки алая - но лишь долю секунды, а потом его ноздрей касается терпкий запах её несверувшейся крови. Она должна была выступить только что, иначе он бы почувствовал сразу, как она вошла.
Древняя кровь, какой он ещё не касался так близко.
- Ты ждёшь приглашения?..
Она говорит с ним сверху, прекрасно понимая, что в глазах Двора такие вещи должны были бы выглядеть неслыханным стыдом.
Франсуа улыбается шире, стоя на коленях, свёрнутый шёлк её пышных юбок дразняще касается его локтей, когда он без труда разрывает эту пропитанную кровью нижнюю рубашку, словно сжатую бумагу.
Корсета под ней нет.
Она слегка выгибает тонкую спину, и сквозь алые разводы на её коже проступает белая кожа, чёрные узоры, змеямии извивающиеся по её тонким рёбрам и чуть выступающим гребням позвоночника, - но Франсуа смотрит не на них.
Он смотрит на длинные алые прорехи, вертикально идущие по её пояснице - две по бокам от позвоночника, ещё две дальше, от пояса к рёбрам... Несколько широких длинных полос, словно вырезанных ударами острейшего в мире оружия, глубже, чем кожа, потому что внутри он видит края её обнажённой плоти, тёмно-карминовая влага в них сверкает, как спрятанные в ущелье драгоценные гранаты, а сквозь края - сквозь кожу и слой мышц под ней - продеты толстые чёрные нити, перекрещивающиеся над открытыми ранами.
- Ты напуган? - насмешливо тянет она, наполовину обернувшись, и Франсуа прослеживает змеиный изгиб её шеи, на секунду встречается взглядом с залитыми темнотой глазами.
Цимисхи - мастера в изменении плоти, а Цимисх, чьи века способны потягаться с его собственными - вполне мог бы закрыть любую царапину или придать своему телу любую форму, когда захочет, едва ли потратив десяток глотков крови.
Она принесла эти раны для него.
- Да, - признаётся он тихо, завороженно ведя большим пальцем по краю прошитой шнуром прорехи. - Безумно.
- Льстец. - Фыркнув, она отворачивается, и тёмные узоры на её коже снова приходят в движение. - Затяни их туже.
Франсуа не знает точно, сколько времени этот Цимисх носит маску женщины, - но надо признать, что традиции здешней игры она освоила легко, как будто для них и родилась.
Он осторожно берётся кончиками пальцев за первые две нити и начинает стягивать их, словно это и вправду корсет, который в это десятилетие ни одна дама не позволит любовнику затянуть своими руками.
Бледная кожа в красно-чёрных разводах смыкается с тихим звуком, из тонкого шва выдавливается ещё несколько алых капель, стекает ему на пальцы, когда он затягивает внизу аккуратный узел, оставляя края этого лекарского шнура, и медленно переходит к следующему.
Вместе с её кожей стягиваются и без того тонкие мышцы под ней, создавая под рёбрами вокруг её позвоночника нечеловечески тонкую талию, которую - он проводит ладоню по одному из свежих швов на её боку - не переломить, наверное, и пятёрке его охранников, но она всё равно кажется хрупкой, как лезвие тонкой мизеркордии в шёлковом рукаве.
Она продолжает изменять своё тело прямо под его руками, он видит это по тому, как под каждым переплетённым шнуром затягивается полоса схода тканей, оставляя на своём месте тонкий багровый шрам. Нити остаются на своих местах, накрывая эти шрамы орнаментом.
Закончив с теми, что были сзади, Франсуа берёт её за руку, молча прося повернуться к нему.
Последняя прореха, мерцающая алой плотью из темноты, идёт от нижней части её живота до самого схода рёбер, указывая в сторону почти незаметной груди.
- Здесь тоже, - говорит она тихо, снова на секунду посмотрев ему в глаза.
Один глоток её крови дал бы ему привязанность к ней глубже, чем всё, что он ощущал до сих пор.
Три ночи подряд, в которые он позволил бы, связали бы его Узами, позволять которые шабашитскому Цимисху - хуже, чем самоубийство.
Франсуа знает, что ходит по самой грани, что танцует по краю пропасти. Просто этой ночью - не его очередь приглашать к этому танцу.
- Обязательно, - обещает он, но вместо того, чтобы затянуть и этот шов, позволив ему на глазах превратиться в шрам, служащий ей сегодня нательным бельём, - он осторожно тянет за нить, и та выскальзывает из влажных краёв её раны.
Не отводя взгляда от её глаз, он наклоняется вперёд и медленно проводит по этой ране языком.
Запрокинув голову, она несколько мгновений сжимает его плечи, чуть царапая их острыми когтями.
Но когда он поднимает голову, едва не потеряв счёт мерным ударам своего неживого сердца - смотрит всё с той же усмешкой и молча протиягивает ему крупную иглу.


16. искажение, неестественная трансформация тела

фандом: Penumbra
персонажи: Говард Лафреск, Туурнгайт, остатки базы
категория: джен
рейтинг: R
предупреждения: хтонь, крипота, боди-хоррор, у всех уехала крыша, возможны неточности в интерпретации сюжета игры

1 497 слов

Больше всего на свете Говард Лафреск боялся двух вещей - сойти с ума и под старость превратиться в беспомощного паралитика, запертого в своём теле, разуме и каком-нибудь сыром углу дома престарелых, на который при удаче хватит государственного пособия.
Большую часть своей жизни он занимался вещами, которые защищали его от этого страха достаточно надёжно, обещая куда более вероятную и быструю смерть ещё до того, как это случится.
Но это было до базы Мануик. До эпидеми. До Туурнгайта.

Говард наблюдал эпидемию на исследовательской базе с самого её зарождения - с момента, как они вскрыли гробницу среди вечной мерзлоты, и как первые шахтёры начали ломаться под действием вируса. Сначала это списывали на слишком долгую работу под землёй, без прямого солнечного света и витаминов - люди жаловались на голоса в голове, теряли контроль, позже первые больные начали впадать в подобие психоза, без внешних причин пытаясь убить или покалечить друг друга или себя. С этим пробовали бороться местными средствами, предложение переправить больных на материк при первой же возможности было жёстко отклонено руководством из тех, кто спонсировал экспедицию, и исчерпав гуманные средства, начальник медслужбы заручился поддержкой службы охраны и назначил каждому, кто ещё был жив, строгую изоляцию.
Которая, как оказалось потом, не имела никакого значения.

Позже именно Говард Лафреск первым осознал, что Туурнгайт был чем-то гораздо большим, чем простой вирус, который они освободили из-под льдов Гренландии.
Он исследовал больных с крайней осторожностью и был на сто процентов уверен, что не он и его ближайшие сотрудники переносят инфекционный агент - и тем не менее, люди, попавшие под влияние того, что они изучали, говорили об одних и тех же симптомах, одной и той же скорости прогресса, порой об одних и тех же мыслях, звучавших в их головах, одними и теми же словами... И когда они начали меняться, они менялись одинаково.
Суть этих изменений он понял гораздо позже - хотя Туурнгайт и выделил его среди других людей, как минимум, на какое-то краткое время, он отнюдь не был настолько умным, как посчитало это древнее нечто. С каждым приступом психоза, с каждой попыткой самоубийства или тяжёлой травмой, особенно если последние были достаточно удачными - они восстанавливались, становясь всё больше похожими друг на друга. И всё менее похожими на людей.

Говард отмечал уменьшение роста и искривление костей, исчезновение волосяного покрова, атрофию некоторых органов. У тех, кто "умирал" по велению голосов в голове чаще других, понемногу сглаживались половые признаки - остатки формы их тел ещё напоминали о различиях, но в остальном... Говард сравнивал зарисовки - вспышки фотокамеры пугали их и вызывали какую-то дикую агрессию, - и понимал, что со спины эти обрубки людей, бродящие по своим камерам и с хрипом втягивающие воздух в повреждённые лёгкие, едва ли отличимы друг от друга.
С какого-то момента они переставали говорить и, кажется, переставали понимать те слова, что обращали к ним живые люди.
Один из них - судя по бесформенному вытянутому шмату посеревшей плоти между искривлёнными ногами, всё-таки один - однажды был обнаружен бродящим по коридору внешнего подземного уровня, и когда двое шахтёров попытались его окликнуть, он с озверелым воем понёсся в их сторону. Несмотря на то, что его искривлённые кости и перекошенный торс не позволяли ему двигаться ровно, одному он сломал ногу и два ребра. Второй шахтёр ухитрился убить его несколькими ударами киянки по черепу. Позже они проверили по камерам, кто это должен был быть - но теперь уверенности не было, потому что двери были закрыты намертво, и Говард поимённо знал тех, кто следил за их безопасностью. Это означало, что после какого-то уровня изменений двери им не помеха.
А потом Туурнгайт заговорил с самим Говардом - в его собственной голове.

Сейчас Говард понимает больше - и то, что сумел понять сам, и то, что успевали понять те, кто попал тогда под его воздействие первыми. Туурнгайт пытался объединить их - их разумы и сознания - в нечто единое, то, каким могло бы быть человечество, по его мнению, если бы не разрывало само себя на части. Пытался превратить его в нечто, похожее на то, чем был сам.
Снова и снова он связывал их в одну сеть - заменяя одно сознание другим, одну память другой, проводя их друг через друга, как через бесконечный зеркальный коридор, позволяя одному умирать в теле другого и воскресать в третьем, уча быть частью друг друга. Его больше всего на свете интересовало то, что он называл плотью разума - человеческая нервная ткань, с которой он экспериментировал, не слишком интересуясь тем, как отзывается на это плоть простая, которая носит в себе этот разум.
Возможно, то, что организация потревожила его, вскрыв его гробницу, спустя столько веков тишины среди льдов, стало для него своеобразным знаком, что человечество снова пора попытаться починить.
Границы разума, отделяющие частицы человечества друг от друга, стали для него зоной самого пристального внимания - и он был достаточно силён, чтобы при этом границы плоти не смущали его вовсе. Ему было достаточно того, что существа, которые когда-то были носителями отдельных сознаний, не умирали по-настоящему, могли передвигаться, функционировать, и если нужно, послужили бы ему руками - остальное неважно.

Поначалу Говард боялся, что с ним случится то же - хотя он и не до конца понимал, что именно с ними происходит после какой-то черты, они начинали прятаться от света всё глубже в необработанных тоннелях за буровой зоной - он подозревал, что те гигантские черви, которые порой пробивают перекрытия, имеют к этому самое прямое отношение.
Что хуже - погибнуть сразу, как некоторые из сотрудников экспедиции в самом начале эпидемии, или оказаться частью "плоти разума" Туурнгайта и тех, кого он сплавлял с этой плотью, вынуждая их постепенно терять и разум, и человеческую форму?
Но сейчас, спустя годы, у Говарда по-прежнему есть его руки - они похожи на его собственные, если, конечно, древний вирус в его мозгу не заставляет его видеть их такими, - и он ещё может писать ими от своего имени.
Туурнгайт говорит: чтобы я стали многим - нужно больше.
Говард понимает, что это значит. Те, кого он смог объединить, становятся единой постепенно умирающей массой, всё меньше способной понять, чего он хочет. Люди негибки, с ними не получилось того, чего он хотел. Люди, которых он пытаается сделать "многим я" - ломаются от того, что он с ними делает, сходят с ума, а чтобы они могли биологически выживать на постепенно замерзающей экспедиционной подземной базе Мануик - их приходится изменять дальше, и порой изменять настолько, что единение их сознаний разрушается автономностью плоти и превращением мозга во всё более простую недефференциированную ткань.

Поэтому он оставил самому Говарду возможность быть наполовину собой - во всяком случае, у Говарда есть руки, череп и головной мозг, в который Туурнгайт запустил лишь малую часть себя.
Насчёт остального тела он не уверен. Он часто видит, как такие же серые искривлённые ноги тащат его по сырому морозному коридору в сторону света, как его руки продавливают такой же серый череп кого-то из его бывших сотрудников, который одновременно его собственный, и он знает, что это - не его конечности, не его глаза, не его боль одновременно в распухших пальцах и глазницах, куда они вдавливаются всё сильнее, словно стремясь объединить остатки двух тел, несущих один разум.
Туурнгайт позволяет ему это знать, и изредка он позволяет даже вернуться к своему собственному сознанию. Тогда Говард пробует пошевелить ногами или спиной, и чувствует только, что кости вросли, будто вплавились во что-то огромное, спящее под этой вечной мерзлотой, его мышцы тянутся в глубину холодной земли, и когда он делает ещё одно усилие - это огромное тело снисходительно отзывается, на мгновение напрягаясь и позволяя ему почувствовать, как глубоко оно вросло в этот мир.
Туурнгайт говорит, что благодаря этому он не погибнет здесь, как другие, и не утратит разум, который даёт ему надежду.
Но Говард подозревает, что дело не только в этом.

Те, другие, приходят с верхних ярусов, через тоннели за буровой, и приносят ему вещи. Не пищу и не воду - Говард не помнит, когда последний раз испытывал голод или жажду, зато он хорошо чувствует, когда древняя плоть, хранящая в своих глубинах разум этой сущности, питается - где-то ещё, далеко отсюда, и мелкие спазмы лишь едва заметно касаются того, что когда-то было его ногами и торсом, а теперь вплавилось в эту плоть, как разум вплавился в Туурнгайта, уже став его частью, но ещё не растворившись в нём и других.
Ему приносят компьютер, но тот отключен и сломан - Говард качает головой, мысленно объясняя ему, почему это не сработает. Тогда ему приносят бумагу и чернила - и он всё ещё своими руками начинает писать то, что Туурнгайт хочет сделать следующим шагом.
Его разум и память - точно такая же зона экспериментов для Туурнгайта, как у всех прочих, и однажды Говард рассказал ему о своём сыне.
Он не уверен, что древний вирус понял до конца, что значит это слово - но идея о том, что у его "плоти разума" где-то в мире есть органическое продолжение, и людям доступна та связь, которой он не нашёл среди персонала экспедиции, ему очень понравилась.

Говард хочет написать, чтобы Филипп забыл обо всём, что их когда-то разъединило, установил координаты базы Мануик, и если сможет - чтобы уничтожил, убил, не оставил и следа от всего, что он здесь обнаружит, от них всех, всех.
Но он не уверен, что у него получится.
"Дорогой Филипп..." - пишет он впервые за много лет.


17. психопатия/социопатия

фандом: Dragon Age 2
персонажи: Орсино, Мередит
категория: джен, слегка АУ
рейтинг: R
предупреждения: шатающиеся кукушечки, подозрения в одержимости, упоминания смертей и роскомнадзора, чернушность, Орсино переживает, что Мередит нелюдь какая-то, хотя стопэ секундочку ---

973 слова

Мередит Станнард становится всё более опасной.
Орсино наблюдает за ней со стороны, наблюдает в процессе их разговоров, которые раз за разом начинает с просьбы проявить человечность и вспомнить Создателя, в которого она так истово верит. Но разговоры мало что дают, кроме подтверждения - чем дольше Мередит скрывает у себя артефакт, чем больше власти ей позволяют, тем менее последовательной и менее управляемой она становится.
Рыцарь-Командор Казематов и раньше не отличалась ласковым нравом или расположенностью к магам, но теперь эти черты многократно усилились. Эффекты красного лириума практически не изучены, но судя по тем изменениям, что всё больше поглощают эту женщину, они включают в себя отнюдь не только прогрессирующее безумие и растущую ненависть к магии.
Рано или поздно она перейдёт черту и начнёт геноцид. Всё идёт именно к этому.

Если бы Орсино спросили об этом - кто-то из тех, кто называет себя его друзьями, хотя бы тот же Квентин в их редкие встречи в прикрытом руной письме, - он ответил бы, что это приводит его в отчаяние.
Но они не спрашивает - и отчаяние приходится демонстрировать непрямыми путями, как и остальные чувства - добавляя небольшие дозы, которые должны просвечивать для окружающих ровно в той мере, какая позволит им доверять ему и одновременно даст понять, что они смогли увидеть в нём то, что он скрывает от других.
Это не очень сложно - к счастью, при всей своей силе и растущей власти, Мередит достаточно глупа, чтобы быть честной с окружающими. Она давит на своих подчинённых, усмиряет магов по поводу и без - двоих он отдал ей, чтобы убедиться, что она ушла достаточно далеко от человеческого облика в глазах его Круга, туда, где уже не отреагирует ни на его аргументы, ни на продуманные мольбы - а он немало времени вложил в то, чтобы они звучали так, чтобы зацепить человеческое сердце.
Во всяком случае, он очень внимательно наблюдал за теми их с Кевином подопытными, слова и мольбы которых пару раз вызывали сомнение даже у циничного мага крови, и учился применять именно их приёмы.
Мередит же утрачивает контроль над собственной жестокостью настолько, что когда она отвечает ему самому - жёстко, с ненавистью и презрением, так, чтобы задеть за живое и раздавить, - он почти способен ощутить, как яростно бьётся её сердце.

Орсино не сказал бы, что ненавидит её.
Впрочем, он вообще не уверен, что ему знакомо это чувство - по крайней мере, так когда-то говорила и Моуд, и другие, кто считался его близкими с момента его прихода в Казематы, и кто один за другим умирали, чаще всего накладывая на себя руки, рядом с ним. Он склонен считать, что это правда - разумеется, они умирали не из-за того, что он их ненавидел.
И Мередит умрёт не из-за этого.

Люди делятся на две категории - те, кто представляет собой хороший сосуд для магии, и те, кто - не слишком. К этому можно добавить небольшой коэффициент, который возникает из того, говорим мы о живом или мёртвом человеке - правильная смерть делает хороший сосуд ещё лучше, а плохому способна дать хоть какую-то возможность послужить чему-то, имеющему смысл.
Неправильная способна испортить любой из них.
Мередит всё больше раздражает Орсино, потому что её вмешательства нарушают систему сосудов, которую он пытается отстроить и заставить работать уже много лет. Смерти, за которые она в ответе, ему удавалось какое-то время вписывать в схемы того, что он делает, но это время прошло.
Красный лириум, очевидно, не слишком стабильный материал - за показной силой и властью Мередит Станнард скрываются страх, ненависть и ещё целая бездна того, что она считает чувствами. Правда состоит в том, что красный лириум сломал её внутри, и она больше не функционирует, как должна.
Ей кажется, что её путь делает её сильной и цельной, как алый кристалл. Но все её чувства, обострённые магией, на самом деле - не больше, чем сетка трещин, разгрызающих этот кристалл изнутри.

Незадолго до своей смерти Моуд спросила его: ты чувствуешь по отношению к людям хоть что-нибудь?
Он перестал притворяться перед ней тогда, зная, что её мнение уже ничего не изменит в других, и честно сказал: раздражение.
Когда кто-то из вас перестаёт выполнять свою функцию, я чувствую раздражение. И я не люблю вещи, которые меня раздражают.
Она молчала очень долго, а потом задала ему глупый вопрос: с чего ты вообще взял, что ты - человек?
Может быть, кто-то из демонов завладел этим телом ещё до того, как тебя забрали в Круг, и теперь просто притворяется, что хоть чем-то похож на нас.
После этого Моуд умерла. И её смерть была правильной.

Орсино знает, что он не сможет уничтожить Мередит грубой силой - изначальный перевес был на стороне храмовников. Поэтому, пока Рыцарь-Командор всё больше погружалась в безумие, теряя чувство границ и славя свою нелюдскую жестокость, Верховный Чародей Орсино искал помощи тех, над кем у неё не будет контроля или влияния.
Ради защиты притесняемых магов, разумеется, ради спасения последних из тех, кто называл его наставником и готов был встать рядом с ним. Те, кто видят, во что превращается Мередит, одновременно слышат и его голос, взывающий к милосердию и справедливости. Выводы они могут сделать сами.
В конце концов, средства не важны. Если для того, чтобы уничтожить источник его раздражения, понадобится договориться с магами крови, помимо Кевина, изучить запретные техники, призвать кунари, прижать к стенке Защитника Киркволла, - это будет сделано. Если для этого понадобится жертва, которая превратит в груду гниющего мяса и остатки магов Круга, и его самого - почему бы и нет?
Средства не важны. Форма не важна. Цена не важна.
То, что должно быть сделано, чтобы это воплощение безумия и разрушения было уничтожено, всё равно будет сделано - он позабоится об этом.

Орсино прекрасно знает, что делает.
До самой последней секунды, когда длинный меч Защитника Киркволла врезается в остатки его плоти, десятки раз переплавленной с мёртвыми телами других магов, с камнем полуразрушенного им зала, когда рассекает её почти пополам, - в это мгновение Орсино смотрит в его полные ужаса глаза и понимает, что видит там не только свою смерть, но и смерть Мередит.
И раздражение наконец отступает.

@темы: обрывки

---

а и здесь тоже сохраню, поржёте

итак, это случилось.
на прошлой неделена самом деле, уже пару недель назад меня зазвали в один праксис - эээ врачебный кабинет общей практики? терапевтский, короче, - где работают девы, которые боятся прививок, особенно ковидных.
у меня там работает человек-котенька, который пытается героически бороться с невежеством, поэтому я их знаю и иногда забегаю. у меня, блин, вообще за последние пару лет пул дальних знакомств вырос в этом городе примерно так же сильно, как порушилась менталочка, что бы это могло значить, лол
в общем, меня заманили офигенным кейсом:
"слушай, мы там посмотрели в микроскоп на остатки вакцины, и там в них всех БАКТЕРИИ! И ШТУКИ КАКИЕ-ТО! КРУГЛЫЕ, И ВЫТЯНУТЫЕ, И ВСЁ ЭТО ШЕВЕЛИТСЯ! ЖИВОЕ!! ЧТО ЛЮДЯМ КОЛЮТ НА САМОМ ДЕЛЕ БЛЯТЬ?!"

честно, я пытался отмазаться.
я знаю этих людей, они паникёры и рукожопы, на мой добрый ласковый взгляд, я два дня говорил: ну блин, молодцы, вы контаминировали вакцину.
хз, откуда у вас там бактерии - если это вообще они, а не грязи какой кусочки под стеклом дёргаются, потому что вы воды налили и стол пинаете.
может, ваши врачи разводят криво. может, аптека, которая вам это поставляет, температурные протоколы пролюбила и не сказала. может, вся серия ещё на фасовке заразилась, в неё кто чихнул, хотя если там правда бактерии столько, как вы говорите, где тогда ваши толпы воспалений в плечах у пациентов?
может, вы туда сами натрясли какой гадости, пока под микроскоп тащили, вы же не стерильно работаете.
да блин, у вас микроскоп такой же, как у меня в пунктатнике, механический, с лампочкой, с линзами на десять, на сорок и на сто. и смотрите вы небось на привычные сорок, это то увеличение, где вполне можно отличать друг от друга эритроциты, дрожжи, лейкоциты, акантоциты, вот это всё, но бактерии на таком увеличении опознаются либо по принципу "эти очень мелкие палочки шевелятся", или по остаточному "оно мелкое, его куча, чо это ещё может быть в этом материале, кроме бактерий?"
и уж тем более в лицо их не узнаешь так, максимум - форму определишь, если не оч мелкие.
и это ещё не известно, насколько у микроскопа линзы в норме и предметные стёкла чистые.
птмшт типичный механический микроскоп на повседневку - это штука, у которой по жизни пару любимых линз используют месяцами или годами, не прочищая и не калибруя там ничего, а что творится с двумя оставшимися, пока в них даже не смотрят, всем вообще пофиг. в идеале, конечно, не так, но мир не идеален, даже мы в лабах не все микроскопы заботим как надо, а уж праксис с текучкой из пациентов, а уж сейчас, а уж этот конкретный...
короче, тысяча и одно обоснование есть, почему взять в конце рабочего дня остатки вакцины, посмотреть на неё в свой рабочий чахлый микроскоп и испугаться, что там что-то бегает - это не умная идея.
прям конкретно неумная, честно.
особенно с учётом того, что у меня и так были подозрения насчёт того, как круто там умеют в микроскоп.
поймите меня правильно, я - тоже довольно аховый аналитик и регулярно чувствую себя тупицей, не понимая, что у меня там блин такое. но у этих людей ещё печальнее всё.

так вот, аргументы не сработали.
потому что - нет, они же не дураки.
они в медицинской сфере не первый год работают.
стёкла они чистили, микроскопом они этим каждый день микроскопируют.
вакцину аптека получает запакованную, проверенную, все протоколы соблюдаются, вот прямо ампулку оставшуюся нетронутой вскрыли и сразу под микроскоп - а там ОНИ! штуки.
более того, несколько вакцин так проверили - ШТУКИ разной формы, точно бактерии или микроорганизмы, в каких-то шевелятся, в каких-то нет.
а ведь это вакциона на мРНК, там не должно быть ничего живого! но в микроскопе вон везде!
из разных наборов проверили, и из шприца, разведённую врачами (физраствор для разведения тоже брался из одноразовой запаянной флашечки, оттуда тоже не могло). и из ампул, где при производстве было нужное всё разведено, готовую к введению.
и даже на проверку отдельно пневмококковую вакцину посмотрели, там другие, но тоже ШТУКИ!
блин, люди даже не знают, что им вкалывают массово, а оно же шевелится, страшно!..

каюсь, я не особо охотно занимаюсь пропагандой и просвещением.
во-первых, запихивать в людей знание без запроса автоматически означает близкий к нулю кпд, во-вторых, мне за это не платят, в-третьих, мне начнут нести какую-нибудь совсем жесть, у меня загорится жопа, а дальше иллюзия моей человекообразности опять немного покосится, а в неё много вложено. зачем нам это?
и тут мне реально не хотелось соваться - ну, людям комфортнее бояться, ок, у нас эволюционные механизмы провоцируют потребность в недостоверной информации, религия, суеверия, абстрактное мышление и паранойя из одного принципа растут, пусть их.
в общем, тут меня спросили, причём сначала по принципу "ну что это ещё может быть? когда видно же!"
а я не знаю, что там ещё может быть, я даже фоток не видел (и не увижу, мой опыт говорит, что фоткать в микроскопе что-то мелкое телефоном - это тот ещё гемор).
а мне говорят - ну зайди, если время есть, покажем. увидишь!
а я что. я уже да.
и мне уже реально интересно - что за хрень у них там бегает? может, у них там правда загрязнённая партия или кто-то рукожопит, и мы героически всем вставим пистона за это? или правда в вакцинах у нас водится что-то странное, а я не в курсе? теоретически всё возможно. ну или хоть их микроскоп полапаю и буду знать, насколько он плох, всё польза.

так вот, микроскоп реально НИОЧИНЬ.
ну, то есть, он обычный, как у меня, опять же, бояннейший микроскоп с лампочкой, я таким же кристаллы в пунктате ищу и прочую гадость на препаратах, а изредка ещё кусочки своих тканей или знакомых рассматриваю.
но у этого запылённые линзы, какие-то мутные участки, и главное - у него очень легко сбивается фокус. линза чувствительная, и контуры того, что ты рассматриваешь, могут съезжать и подрагивать от того, что повибрировал стол, или кто-то пнул стену, или ты потрогал пальцем ручечку микроскопа, или слишком резко дёргаешь глазами, блин.
ща ещё одно отступление будет.
понимаете, в микроскопе вообще редко бывает идеально - ну, если ты работаешь с ним не в стерильной зоне и на текучке, у тебя перед глазами всегда мелькают какие-то помехи или артефакты. это могут быть пылинки или волокна на стёклышках, пыль, забившаяся в линзу, или какой-то развод на ней, который трудно стереть, или вообще твои собственные плавающие в глазу штуки (гуглите деструкцию стекловидного тела, она есть у большей части планеты, это нормально).
но когда ты какое-то время практикуешь любовь с тем микроскопом в разных позах, ты привыкаешь большую часть этой фигни отличать и убирать в фон. ты узнаёшь эти штуки, ты знаешь. что куда подкрутить и как проверить, на какой слой пыришься, вот это всё.
то есть, какой-то минимум помех - это нормально при условии, что ты умеешь с ними рабатать и плюс-минус понимаешь, что происходит. опять же, электронная микроскопия и более подробые анализы - это уже другое, но мы-то сидим на уровне нестерильной сороковочки, да? это, напоминаю, тот уровень, где нормальным глазос ты узнаёшь в лицо акантоцит, а бактерию - уже скорее угадываешь.

в общем, мне подтаскивают аж три образца.
вот, говорят, остатки в шприце, это антиковидная мРНКовая, вот ещё свежая ампулка неоткрытая с ней, а вон ещё есть тот пневмококк.
и мы смотрим, страдая.
вот глянь, вот это огромное, это что?! ето грязь на внешнем слое стекла, котик. ай, ладно, вот щас на нужный слой, а вот это, вот это что?? ничего, по-моему, это у вас пыль на линзе. ок, а вот, вот видишь, глянь вот сюда, вот эти маленькие, они вон шевелятся же, да? ну, да. но я понятия не имею, что это, у вас реально не различишь же, где что-то шевелится, где контур поехал от движения глаз, где хз. а вот это какая-то неведомая ёбаная хуйня, нет, я не могу сказать, что это, Я НЕ РАЗЛИЧАЮ НИФИГА, И ТЫ НЕ РАЗЛИЧАЕШЬ И ПОЭТОМУ БОИШЬСЯ, ДА?
короче, мы возились с ними там с полчаса - и таки нашли те маленькие ШТУКИ.
я реально смотрю в тот момент и понимаю, что да - вот он, тот слой, о котором мне панически орали. там правда куча - не такая куча, как они мне расписывали хором, но ок, куча - каких-то мелких штук подсвеченных, похоже, что скорее шарообразных и вполне напоминающих некоторые бактерии. опять же, то ли шевелятся, то ли всё плохо с микроскопом и глазами, но котики, срсли - если я не знаю, что это за фигня, я могу предположить, но это ж вилами по воде и нещитово.
и мне говорят - хочешь, мы тебе с собой дадим, в ваши микроскопы посмотришь подробнее?
и я говорю - канеш, хочу, давайте мне всё, я потом расскажу, если чо новое интересное.
потому что ну правда - если там бактериальная зараза, то пусть уже их врачи проверяют, на каком этапе хрень и кто в очередь за пистонами. или мало ли что там странное.
мы откопали мне пакетик с псевдо-изоляцией, нашли новую неоткрытую ампулку (да, их иногда остаётся сколько-то регулярно в конце дня, и использовать больше нельзя, так что мы даже не ограбили никого из непривитых страдальцев наверное) с мРНК, в нагрузку ещё запасную вакцинку от пневмококка, ну и тот шприц я себе запаковал. и поехал на вечернее дежурство, чтобы потом урвать себе полчасика на растрату теперь уже наших стёкол.
потому что у меня пусть такой же по статам микроскоп, но у него хоть линзы нормальные и я знаю, где у них баги, чтоб сделать на них скидку.
и потому что ИНТЕРЕСНА ЖЫ БЛЕН!

так вот, смеркалось.
(на самом деле, давно смерклось, я больше всего себе набираю поздних дежурств.)
сижу я вечером за нашим родным микроскопом и задумчиво пырюсь в те образцы.
потому что ШТУКИ реально есть.
не так много, ок - в мРНКовой ковидной скорее отдельные, причём и в остатках в шприце, и в ампулке только что вскрытой. а в пневмококковой - прям кусками, там кружочки покрупнее и вокруг них кружочки поменьше. светлые все, с чётким контуром, стремятся к сферической форме, большинство реально совпадают с довольно крупными бактериями по размеру. не бегают, спасибо и на том, но плавают подробно, если потрясти стёклышко. ооок.
и я хожу загруженный, наверно, следующий час. и чувствую себя тапком глупым.
потому что - чиво?
мне эти хрени что-то ещё люто напоминают, но блин, я тут чего только ни смотрю.
если это правда бактерии, то во-первых, что это за такие жырные, я никогда таких не видел? а большие комки - это тогда что, вокруг которых малые? я ухитрился пропустить существование таких огромных бактерий, и их там вкалывают в людей? да это бы спалили уже давно, народ, ну нет. ну нет же?
и потом, если реально контаминация, то в какой момент? они ж во всех трёх растворах, что мне дали, слегка разные, но в принципе похожие, насколько наше увеличение позволяет увидеть.
если их туда, допустим, накидали в момент, когда разводили для инъекций, то ок - в шприце может быть нанесено это, а в ампулах почему? они закрытые были, я сам открывал, и я точно не нанёс, у меня до сих пор детство в гамалее не позволяет проводить рукой над открытой пробиркой, лол. а если на моменте расфасовки - то почему, блин, в разных вакцинах, пневмовакс и эта наша пфайцерская рнковая вообще в разных местах делаются? что за херняяяя?
в общем, поздравьте меня, я реально тапок.
потому что додумался до первой вещи, которую надо было сделать, реально через час, что ли.
я посмотрел ещё раз, разув глаза, на официальный состав вакцин.
который есть примерно где угодно сейчас.

короче... щас будет очень грубо и упрощённо, но вкратце.
вакцина от коронавируса на основе мРНК действует так, что эти самые кусочки мРНК от ковида (кусочки кода для создания белков) должны попасть в несколько наших клеток в плече. эти кусочки кодируют только один белок от того вируса - тот, который у него сидит на кончиках шипиков, которыми он влезает в клетки. наши клетки в плече получают этот код, производят некоторое количество этого шипового белка, иммунная система на него ругается и запоминает, ну и всё. потом, если придёт злой ковид с такими же белками на шипах, его сразу спалят и против него быстренько наделают антител, потому что уже умеют.
чтобы кусочки мРНК доехали, куда надо, и не убились сразу ещё до клетки, их помещают в защитную капсулку из липидных частиц.
понимаете, куда всё идёт, да?
липидные частицы. липиды. микро-нано-капушки жиров.
в составе вакцины.
которые склонны через некоторое время при достаточно тёплой температуре или при неправильном воздействии тянуться друг к другу и образовывать более крупные капли.
ну и в принципе склонны, это нормально.
и постепенно эти капельки даже можно начать видеть под микроскопом.
ЭТО НЕ ЖЫРНЫЕ БАКТЕРИИ, БЛИН, ЭТО ЖЫРНЫЕ КУСОЧКИ ЖЫРОВ.

(а пневмококковая вакцина ещё смешнее - она тупо содержит целую кучу полисахаридов (гликанов), которые входят в состав полисахаридных же оболочек разных вариантов пневмококка, их там реально дофига, а что склонны делать всякие гликаны, если их продержать в одном растворе достаточно долго?
ДА. ЭТО НЕ ЖЫРНЫЕ БАКТЕРИИ И В НЕЙ ТОЖЕ, ЭТО БЛИН ПОЛИСАХАРИДНЫЕ СТРУКТУРЫ СЛЕПЛЯЮТСЯ...)

то есть... понимаете, да?
(я сочувствую вам, если вы сюда дочитали, правда.)
вот что мне мешало вспомнить состав или погуглить его сразу? тысячу раз же учили - если ты стоишь в халате, как дурак, а у тебя на глазах происходит какая-то непонятная фигня, то не выделывайся и начинай с базовой химии. большой шанс, что ты тупишь именно там.
воистину я сидел и нервно ржал, пока свои пробочки валидировал, и потом орал в телефон, потому что и стыдно быть таким тормозом, и смешно блин.
олсо, я не спрашиваю о том, что мешало погуглить моим красавам из праксиса - теоретически, это не их задача.
но блин, они ведь и пациентам пытаются иногда впаривать свои охуительные открытия.
да, этот момент не исключает ни контаминацию, ни занесение какой-нибудь фигни, которую они могли видеть где-то в других партиях. тех мне не показывали, ничего не могу сказать. но если они каждый раз пугались вот этих плохо видимых липидных капелек и полисахаридных сцепочек...

тем же вечером я, пытаясь не сорваться на ржач, наговаривал им сообщение почти на четыре минуты, чтобы как-то сориентировать в этом всём: ребят, погуглите состав вакцин, потом погулите или спросите, что делают липиды и полигликаны. ребят, зайдите в картинки и запросите снимки липидных и полисахаридных комков под микроскопом, и сравните начало их образования с вот этим, если линзу почистите.
ребят, ребят, не поверите, ВЫ ОБНАРУЖИЛИ В СВОЕЙ ВАКЦИНЕ... ВАКЦИНУ!

в общем, если вы пойдёте смотреть в микроскоп на подозрительную ужасную вакцину с мРНК или какой-нибудь пневмовакс, а там бегают непонятные маленькие шарики и пытаются понемногу слиться в хз что - вы знаете, кто это такие.

спасибо, я всё.итак, это случилось.
на прошлой неделе меня зазвали в один праксис - эээ врачебный кабинет общей практики? терапевтский, короче, - где работают девы, которые боятся прививок, особенно ковидных.
у меня там работает человек-котенька, который пытается героически бороться с невежеством, поэтому я их знаю и иногда забегаю. у меня, блин, вообще за последние пару лет пул дальних знакомств вырос в этом городе примерно так же сильно, как порушилась менталочка, что бы это могло значить, лол
в общем, меня заманили офигенным кейсом:
"слушай, мы там посмотрели в микроскоп на остатки вакцины, и там в них всех БАКТЕРИИ! И ШТУКИ КАКИЕ-ТО! КРУГЛЫЕ, И ВЫТЯНУТЫЕ, И ВСЁ ЭТО ШЕВЕЛИТСЯ! ЖИВОЕ!! ЧТО ЛЮДЯМ КОЛЮТ НА САМОМ ДЕЛЕ БЛЯТЬ?!"

честно, я пытался отмазаться.
я знаю этих людей, они паникёры и рукожопы, на мой добрый ласковый взгляд, я два дня говорил: ну блин, молодцы, вы контаминировали вакцину.
хз, откуда у вас там бактерии - если это вообще они, а не грязи какой кусочки под стеклом дёргаются, потому что вы воды налили и стол пинаете.
может, ваши врачи разводят криво. может, аптека, которая вам это поставляет, температурные протоколы пролюбила и не сказала. может, вся серия ещё на фасовке заразилась, в неё кто чихнул, хотя если там правда бактерии столько, как вы говорите, где тогда ваши толпы воспалений в плечах у пациентов?
может, вы туда сами натрясли какой гадости, пока под микроскоп тащили, вы же не стерильно работаете.
да блин, у вас микроскоп такой же, как у меня в пунктатнике, механический, с лампочкой, с линзами на десять, на сорок и на сто. и смотрите вы небось на привычные сорок, это то увеличение, где вполне можно отличать друг от друга эритроциты, дрожжи, лейкоциты, акантоциты, вот это всё, но бактерии на таком увеличении опознаются либо по принципу "эти очень мелкие палочки шевелятся", или по остаточному "оно мелкое, его куча, чо это ещё может быть в этом материале, кроме бактерий?"
и уж тем более в лицо их не узнаешь так, максимум - форму определишь, если не оч мелкие.
и это ещё не известно, насколько у микроскопа линзы в норме и предметные стёкла чистые.
птмшт типичный механический микроскоп на повседневку - это штука, у которой по жизни пару любимых линз используют месяцами или годами, не прочищая и не калибруя там ничего, а что творится с двумя оставшимися, пока в них даже не смотрят, всем вообще пофиг. в идеале, конечно, не так, но мир не идеален, даже мы в лабах не все микроскопы заботим как надо, а уж праксис с текучкой из пациентов, а уж сейчас, а уж этот конкретный...
короче, тысяча и одно обоснование есть, почему взять в конце рабочего дня остатки вакцины, посмотреть на неё в свой рабочий чахлый микроскоп и испугаться, что там что-то бегает - это не умная идея.
прям конкретно неумная, честно.
особенно с учётом того, что у меня и так были подозрения насчёт того, как круто там умеют в микроскоп.
поймите меня правильно, я - тоже довольно аховый аналитик и регулярно чувствую себя тупицей, не понимая, что у меня там блин такое. но у этих людей ещё печальнее всё.

так вот, аргументы не сработали.
потому что - нет, они же не дураки.
они в медицинской сфере не первый год работают.
стёкла они чистили, микроскопом они этим каждый день микроскопируют.
вакцину аптека получает запакованную, проверенную, все протоколы соблюдаются, вот прямо ампулку оставшуюся нетронутой вскрыли и сразу под микроскоп - а там ОНИ! штуки.
более того, несколько вакцин так проверили - ШТУКИ разной формы, точно бактерии или микроорганизмы, в каких-то шевелятся, в каких-то нет.
а ведь это вакциона на мРНК, там не должно быть ничего живого! но в микроскопе вон везде!
из разных наборов проверили, и из шприца, разведённую врачами (физраствор для разведения тоже брался из одноразовой запаянной флашечки, оттуда тоже не могло). и из ампул, где при производстве было нужное всё разведено, готовую к введению.
и даже на проверку отдельно пневмококковую вакцину посмотрели, там другие, но тоже ШТУКИ!
блин, люди даже не знают, что им вкалывают массово, а оно же шевелится, страшно!..

каюсь, я не особо охотно занимаюсь пропагандой и просвещением.
во-первых, запихивать в людей знание без запроса автоматически означает близкий к нулю кпд, во-вторых, мне за это не платят, в-третьих, мне начнут нести какую-нибудь совсем жесть, у меня загорится жопа, а дальше иллюзия моей человекообразности опять немного покосится, а в неё много вложено. зачем нам это?
и тут мне реально не хотелось соваться - ну, людям комфортнее бояться, ок, у нас эволюционные механизмы провоцируют потребность в недостоверной информации, религия, суеверия, абстрактное мышление и паранойя из одного принципа растут, пусть их.
в общем, тут меня спросили, причём сначала по принципу "ну что это ещё может быть? когда видно же!"
а я не знаю, что там ещё может быть, я даже фоток не видел (и не увижу, мой опыт говорит, что фоткать в микроскопе что-то мелкое телефоном - это тот ещё гемор).
а мне говорят - ну зайди, если время есть, покажем. увидишь!
а я что. я уже да.
и мне уже реально интересно - что за хрень у них там бегает? может, у них там правда загрязнённая партия или кто-то рукожопит, и мы героически всем вставим пистона за это? или правда в вакцинах у нас водится что-то странное, а я не в курсе? теоретически всё возможно. ну или хоть их микроскоп полапаю и буду знать, насколько он плох, всё польза.

так вот, микроскоп реально НИОЧИНЬ.
ну, то есть, он обычный, как у меня, опять же, бояннейший микроскоп с лампочкой, я таким же кристаллы в пунктате ищу и прочую гадость на препаратах, а изредка ещё кусочки своих тканей или знакомых рассматриваю.
но у этого запылённые линзы, какие-то мутные участки, и главное - у него очень легко сбивается фокус. линза чувствительная, и контуры того, что ты рассматриваешь, могут съезжать и подрагивать от того, что повибрировал стол, или кто-то пнул стену, или ты потрогал пальцем ручечку микроскопа, или слишком резко дёргаешь глазами, блин.
ща ещё одно отступление будет.
понимаете, в микроскопе вообще редко бывает идеально - ну, если ты работаешь с ним не в стерильной зоне и на текучке, у тебя перед глазами всегда мелькают какие-то помехи или артефакты. это могут быть пылинки или волокна на стёклышках, пыль, забившаяся в линзу, или какой-то развод на ней, который трудно стереть, или вообще твои собственные плавающие в глазу штуки (гуглите деструкцию стекловидного тела, она есть у большей части планеты, это нормально).
но когда ты какое-то время практикуешь любовь с тем микроскопом в разных позах, ты привыкаешь большую часть этой фигни отличать и убирать в фон. ты узнаёшь эти штуки, ты знаешь. что куда подкрутить и как проверить, на какой слой пыришься, вот это всё.
то есть, какой-то минимум помех - это нормально при условии, что ты умеешь с ними рабатать и плюс-минус понимаешь, что происходит. опять же, электронная микроскопия и более подробые анализы - это уже другое, но мы-то сидим на уровне нестерильной сороковочки, да? это, напоминаю, тот уровень, где нормальным глазос ты узнаёшь в лицо акантоцит, а бактерию - уже скорее угадываешь.

в общем, мне подтаскивают аж три образца.
вот, говорят, остатки в шприце, это антиковидная мРНКовая, вот ещё свежая ампулка неоткрытая с ней, а вон ещё есть тот пневмококк.
и мы смотрим, страдая.
вот глянь, вот это огромное, это что?! ето грязь на внешнем слое стекла, котик. ай, ладно, вот щас на нужный слой, а вот это, вот это что?? ничего, по-моему, это у вас пыль на линзе. ок, а вот, вот видишь, глянь вот сюда, вот эти маленькие, они вон шевелятся же, да? ну, да. но я понятия не имею, что это, у вас реально не различишь же, где что-то шевелится, где контур поехал от движения глаз, где хз. а вот это какая-то неведомая ёбаная хуйня, нет, я не могу сказать, что это, Я НЕ РАЗЛИЧАЮ НИФИГА, И ТЫ НЕ РАЗЛИЧАЕШЬ И ПОЭТОМУ БОИШЬСЯ, ДА?
короче, мы возились с ними там с полчаса - и таки нашли те маленькие ШТУКИ.
я реально смотрю в тот момент и понимаю, что да - вот он, тот слой, о котором мне панически орали. там правда куча - не такая куча, как они мне расписывали хором, но ок, куча - каких-то мелких штук подсвеченных, похоже, что скорее шарообразных и вполне напоминающих некоторые бактерии. опять же, то ли шевелятся, то ли всё плохо с микроскопом и глазами, но котики, срсли - если я не знаю, что это за фигня, я могу предположить, но это ж вилами по воде и нещитово.
и мне говорят - хочешь, мы тебе с собой дадим, в ваши микроскопы посмотришь подробнее?
и я говорю - канеш, хочу, давайте мне всё, я потом расскажу, если чо новое интересное.
потому что ну правда - если там бактериальная зараза, то пусть уже их врачи проверяют, на каком этапе хрень и кто в очередь за пистонами. или мало ли что там странное.
мы откопали мне пакетик с псевдо-изоляцией, нашли новую неоткрытую ампулку (да, их иногда остаётся сколько-то регулярно в конце дня, и использовать больше нельзя, так что мы даже не ограбили никого из непривитых страдальцев наверное) с мРНК, в нагрузку ещё запасную вакцинку от пневмококка, ну и тот шприц я себе запаковал. и поехал на вечернее дежурство, чтобы потом урвать себе полчасика на растрату теперь уже наших стёкол.
потому что у меня пусть такой же по статам микроскоп, но у него хоть линзы нормальные и я знаю, где у них баги, чтоб сделать на них скидку.
и потому что ИНТЕРЕСНА ЖЫ БЛЕН!

так вот, смеркалось.
(на самом деле, давно смерклось, я больше всего себе набираю поздних дежурств.)
сижу я вечером за нашим родным микроскопом и задумчиво пырюсь в те образцы.
потому что ШТУКИ реально есть.
не так много, ок - в мРНКовой ковидной скорее отдельные, причём и в остатках в шприце, и в ампулке только что вскрытой. а в пневмококковой - прям кусками, там кружочки покрупнее и вокруг них кружочки поменьше. светлые все, с чётким контуром, стремятся к сферической форме, большинство реально совпадают с довольно крупными бактериями по размеру. не бегают, спасибо и на том, но плавают подробно, если потрясти стёклышко. ооок.
и я хожу загруженный, наверно, следующий час. и чувствую себя тапком глупым.
потому что - чиво?
мне эти хрени что-то ещё люто напоминают, но блин, я тут чего только ни смотрю.
если это правда бактерии, то во-первых, что это за такие жырные, я никогда таких не видел? а большие комки - это тогда что, вокруг которых малые? я ухитрился пропустить существование таких огромных бактерий, и их там вкалывают в людей? да это бы спалили уже давно, народ, ну нет. ну нет же?
и потом, если реально контаминация, то в какой момент? они ж во всех трёх растворах, что мне дали, слегка разные, но в принципе похожие, насколько наше увеличение позволяет увидеть.
если их туда, допустим, накидали в момент, когда разводили для инъекций, то ок - в шприце может быть нанесено это, а в ампулах почему? они закрытые были, я сам открывал, и я точно не нанёс, у меня до сих пор детство в гамалее не позволяет проводить рукой над открытой пробиркой, лол. а если на моменте расфасовки - то почему, блин, в разных вакцинах, пневмовакс и эта наша пфайцерская рнковая вообще в разных местах делаются? что за херняяяя?
в общем, поздравьте меня, я реально тапок.
потому что додумался до первой вещи, которую надо было сделать, реально через час, что ли.
я посмотрел ещё раз, разув глаза, на официальный состав вакцин.
который есть примерно где угодно сейчас.

короче... щас будет очень грубо и упрощённо, но вкратце.
вакцина от коронавируса на основе мРНК действует так, что эти самые кусочки мРНК от ковида (кусочки кода для создания белков) должны попасть в несколько наших клеток в плече. эти кусочки кодируют только один белок от того вируса - тот, который у него сидит на кончиках шипиков, которыми он влезает в клетки. наши клетки в плече получают этот код, производят некоторое количество этого шипового белка, иммунная система на него ругается и запоминает, ну и всё. потом, если придёт злой ковид с такими же белками на шипах, его сразу спалят и против него быстренько наделают антител, потому что уже умеют.
чтобы кусочки мРНК доехали, куда надо, и не убились сразу ещё до клетки, их помещают в защитную капсулку из липидных частиц.
понимаете, куда всё идёт, да?
липидные частицы. липиды. микро-нано-капушки жиров.
в составе вакцины.
которые склонны через некоторое время при достаточно тёплой температуре или при неправильном воздействии тянуться друг к другу и образовывать более крупные капли.
ну и в принципе склонны, это нормально.
и постепенно эти капельки даже можно начать видеть под микроскопом.
ЭТО НЕ ЖЫРНЫЕ БАКТЕРИИ, БЛИН, ЭТО ЖЫРНЫЕ КУСОЧКИ ЖЫРОВ.

(а пневмококковая вакцина ещё смешнее - она тупо содержит целую кучу полисахаридов (гликанов), которые входят в состав полисахаридных же оболочек разных вариантов пневмококка, их там реально дофига, а что склонны делать всякие гликаны, если их продержать в одном растворе достаточно долго?
ДА. ЭТО НЕ ЖЫРНЫЕ БАКТЕРИИ И В НЕЙ ТОЖЕ, ЭТО БЛИН ПОЛИСАХАРИДНЫЕ СТРУКТУРЫ СЛЕПЛЯЮТСЯ...)

то есть... понимаете, да?
(я сочувствую вам, если вы сюда дочитали, правда.)
вот что мне мешало вспомнить состав или погуглить его сразу? тысячу раз же учили - если ты стоишь в халате, как дурак, а у тебя на глазах происходит какая-то непонятная фигня, то не выделывайся и начинай с базовой химии. большой шанс, что ты тупишь именно там.
воистину я сидел и нервно ржал, пока свои пробочки валидировал, и потом орал в телефон, потому что и стыдно быть таким тормозом, и смешно блин.
олсо, я не спрашиваю о том, что мешало погуглить моим красавам из праксиса - теоретически, это не их задача.
но блин, они ведь и пациентам пытаются иногда впаривать свои охуительные открытия.
да, этот момент не исключает ни контаминацию, ни занесение какой-нибудь фигни, которую они могли видеть где-то в других партиях. тех мне не показывали, ничего не могу сказать. но если они каждый раз пугались вот этих плохо видимых липидных капелек и полисахаридных сцепочек...

тем же вечером я, пытаясь не сорваться на ржач, наговаривал им сообщение почти на четыре минуты, чтобы как-то сориентировать в этом всём: ребят, погуглите состав вакцин, потом погулите или спросите, что делают липиды и полигликаны. ребят, зайдите в картинки и запросите снимки липидных и полисахаридных комков под микроскопом, и сравните начало их образования с вот этим, если линзу почистите.
ребят, ребят, не поверите, ВЫ ОБНАРУЖИЛИ В СВОЕЙ ВАКЦИНЕ... ВАКЦИНУ!

в общем, если вы пойдёте смотреть в микроскоп на подозрительную ужасную вакцину с мРНК или какой-нибудь пневмовакс, а там бегают непонятные маленькие шарики и пытаются понемногу слиться в хз что - вы знаете, кто это такие.

спасибо, я всё.

@темы: трава полевая, биология

---

горетобер 3

продолжаю складывать в запас текстики из октябрьского челленджа.

10. воскрешение, превращение в зомби

фандом: Ложная слепота/Blindsight
персонажи: Сири, Сарасти, косвенно кэп
категория: джен
жанр: пост-слепота-АУ
рейтинг: pg-13
предупреждения: уползание персонажей, специфичная травматика, вольное обращение с деталями канона и субьективные интерпретации

3 113 слов

Итак, Сири Китон понятия не имеет, что следует делать дальше.
Нужен какой-то план, но для плана необходима система отсчёта, хотя бы примитивная сетка координат, и казалось бы - вот куча точек, - планета, остатки капсулы с рабочим модулем, известные и неизвестные переменные прямо у него перед глазами, - составляй из них любой график, интегрируй вектор движения и действуй по заданной формуле. Но Сири смотрит на эти точки, не понимая, как составить из них формулу и понять, что, вашу мать, происходит.
Его китайская комната, в чьи функции входило это умение, сломалась слишком давно, и он не предполагал, что ему ещё хоть раз в жизни понадобится срочно пытаться собрать в голове что-то ей на смену.
- Ну и... Что мы можем теперь? - спрашивает он негромко.
Сарасти не отвечает.
Он вообще не произнёс ни слова с тех пор, как они оказались здесь.
Огонь их небольшого костра отражается в искривлённой поверхности его очков, и Сири видит его краем зрения каждую секунду - когда ворошит костёр, когда выколупывает оттуда металлическим штырём какую-то пластиковую деталь, провонявшую ядовитой гарью весь их лагерь, когда поднимает глаза на развалины бетонных заборов в стороне от пустынного ангара.
Но почему-то - может быть, это всего лишь очередное искажение восприятия, баг в зеркальных нейронах человеческой половины его мозга - ему кажется, что Сарасти его слушает.

К тому времени, как его капсула достигла цели, навигационная система в ней давно сдохла.
Уже потом он понял, что это была не просто удача, а какое-то невероятное количество совпадений разом, позволившие ему выжить. Остаточных данных канала капсулы хватило на то, чтобы она всё-таки по инерции продолжала лететь по траектории, заданной на Землю. Капсула, за годы в космосе успевшая встретить не одно препятствие, сохранила достаточно обшивочного материала, чтобы не сгореть при входе в атмосферу вместе с содержимым. Система жизнеобеспечения, регулярно оживлявшая его на протяжении всего пути, чтобы позволить телу произвести мелкий ремонт накопившихся клеточных повреждений, кое-как смога сохранить его тело и вырубилась уже после того, как удар о гигантский бетонный обломок распорол капсулу трещиной, врубившей разгерметизацию. И ещё наверняка пара тысяч мелких неучтённых факторов, любой из которых мог его уничтожить до того, как он поймёт, что происходит.
Но всё это он задним числом восстанавливал в голове горазо позже - а в те секунды, первые болезененные секунды его заново начавшейся жизни, Сири понимал только, что он снова жив, что это чертовски больно, боль причиняет каждое движение, от вдоха отвыкшими дышать самостоятельно лёгкими до движения кончика пальца, и что если он сейчас же не начнёт шевелиться, несмотря на это - он сломает себе шею, вывалившись из полуразбитой спасательной капсулы.
А ещё, что, судя по пригодному для дыхания воздуху, температуре и вкусу пыли и песка на языке и слизистых - что он на Земле.
Несколько часов у него ушло на то, чтобы вернуть телу и голове хоть какое-то бледное подобие функциональности. Капсула-челнок оказалась почти бесполезна - системы жизнеобеспечения вышли из строя, так же как связь, да и с учётом времени, которое могло уйти у него на полёт, вполне могло оказаться, что формат телеметрии или любого другого типа данных давно не совместим с тем, что используется на Земле.
Или использовалось, если от человечества не осталось ничего, кроме руин, среди которых он оказался.
Места, на которые сориентировалась капсула в своём контролируемом падении, больше всего напоминали какой-нибудь разгромленный город, при жизни состоявший из исполинских бетонных кубов, стальных на вид перекрытий и бесконечных ангаров, в развалинах которых кое-где попадались пустынные растения, цепляющиеся за теневые зоны в кучках нанесённого песка и пыли. Это могло означать, что Сири Китон и правда оказался последним разумным существом если не во Вселенной, то хотя бы на родной планете. Это могло означать, что ему дико повезло - или не повезло - угодить в зону, где люди или вампиры, кто бы ни был сейчас хозяином этой планеты, не живут в принципе, и наверняка этому есть причины. Это могло не означать ничего вообще.
Первым делом он проверил оставшиеся функции капсулы.
Миниатюрное ядро, настроенное на то, чтобы добывать энергию методом преобразования окружающего вещества, - дешёвая копия того, что был когда-то на Тесее, - получило столько повреждений, что рассчитовать на него не приходилось. Сири грубо подсчитал, что на генерацию нескольких объектов его хватит, а дальше - непредсказуемо, и решил не тратить шансы на жизнь бездумно. До сих пор, все те годы, что он провёл, плывя в этом гробу по космосу без луча, выживание не было его компетенцией. Но теперь становилось понятно, что пока он не выяснит, имеет ли его жизнь ещё ту последнюю крупицу смысла, что вложил в неё Сарасти перед смертью - приходилось снова взять эту задачу на себя.
Он внимательно осмотрел капсулу, проверяя, можно ли будет использовать её в качестве укрытия в случае опасности, потому что если нет - нужно будет найти воду, информацию, и выяснить, что в этих местах представляет опасность. Эти мысли алгоритмом простраивались в его голове, простая смесь рефлексов и здравого смысла, доступная любому человеку, кроме него самого, всю жизнь испытывавшего свою синтетическую версию фантомных болей в тех местах своего мозга, где она была удалена, - но теперь алгоритмы приходили так легко, словно были там вшиты всегда.
Эти же мысли, разумные и осторожные, вылетели из его головы разом, когда он активировал одну из последних рабочих панелей капсулы - и та вдруг врубила разгерметизацию ещё одного отсека, под самым дном, сейчас горизонтально смотрящим в сторону самого большого скопления ангарных руин.
В тот момент Сири ощутил, как до сих пор с непривычки сбивающееся сердце пропускает нужный удар и спотыкается, а в желудок словно входит ледяная игла, пробивающая все нервы одновременно волной нелепого, иррационального страха.
Откуда-то он знал, что этого не может быть - но в то же время ещё до того, как крышка отошла с тихим шипением, он понимал, что может там увидеть.

За все эти годы ему почти не снились сны - системы капсулы, вырубавшие его в анабиоз и выводившие обратно, работали слишком слаженно, стирая переходную зону между сном и явью, когда есть возможность запомнить часть образов, сгенерированных мозгом. Но последнее время они начали выдыхаться, и порой Сири смутно помнил обрывки видений, в какой-то момент слабо отличимые от памяти или мысли.
Ему снились последние минуты Тесея, щупальца Роршаха и взрыв Большого Бена. Снились ребята из команды, чаще других почему-то Исаак Шпиндель. Пару раз снился отец, молодым и ещё до того, как его сына заменил Подменыш.
Ещё ему снилось, что он летит в этой капсуле не один. В те минуты, которые у него оставались на осознание себя, иногда Сири думал, что это могли быть и не сны - он ведь не видел, как тело Сарасти было уничтожено, не знает, как быстро вампиры способны уйти в анабиоз и какие условия в нём выдержать, сколько десятков или сотен лет. Он даже не знал о том, что из случившегося было частью их с Капитаном бесконечного числа планов, и что - из не случившегося, как минимум, на его глазах.
Но одно дело - отрешённо размышлять об этом, не имея возможности на что-то повлиять, полностью завися от капсулы, сквозь космические года и века несущей тебя к земле или тому, что от неё останется.
И совсем другое - смотреть на длинное ссохшееся тело с металлической иглой нейроинтерфейса, так и оставшейся в черепе, прикованное к внутренней части обшивки твоего челнока.

Сири успокоился всего за какие-то несколько минут - так он предполагал, по крайней мере.
Тело вампира, напоминающее мумию, с присохшей к костям потемневшей кожей, с почти незаметными мышцами, похожими на спрятанные под ней одревеневшие тряпки, со сточенными зубами, всё равно виднеющимися из-под сухих натянувшихся губ, тревожило его. Но оно оставалось неподвижным, и даже на его присутствие вроде бы не проявляло признаков грядущего выхода из стазиса.
Сири сидел рядом с ним какое-то время прямо на земле, пытаясь понять, боится ли коснуться его, хочет это сделать, опасается навредить или испытывает желание убить его, пока он спит, если вдруг он не до конца мёртв. Но... У него было слишком мало данных. Существо, которое уничтожило его когда-то на Тесее, попыталось убить, смотрело ему в глаза и вернуло ему человечность - осталось с ним на, возможно, вымершей планете, и могло никогда больше не ожить, а могло через какое-то время попытаться убить его снова. И у Сири даже не было инструментов, чтобы оценить, какой вариант его тревожит сильнее.
В конце концов он нашёл среди обломков мёртвой части капсулы пару прочных штырей, назначения которых уже не помнил - и следующий час или больше потратил на то, чтобы, замирая от подспудного ужаса, вбить их в ладони Сарасти, фиксируя его руки на более слабой внутренней обшивке крышки вместо разомкнувшихся скоб. Так себе безопасность, но ничего прочнее ладоней он бы сейчас не пробил.
Вытащить металлический стержень из его головы Сири почему-то не посмел.

Теперь предстояло отправиться на разведку.
Осмотр ближайшей части руин ничего не дал - если здесь когда-то и были люди или техника, из которой можно что-то извлечь, то это было давно. Накладки в голове тоже молчали - то ли давно сломались, то ли падение с капсулой их добило, то ли в эфире и правда наступила мёртвая тишина.
Может быть, их жертва была напрасной, и взрыв Тесея не смог уничтожить Роршах - или что-нибудь, явившееся оттуда же, откуда пришли он и светлячки, и найденные ими пришельцы в конце концов добрались до Земли, уничтожив на ней то, в чём опознавали для себя наибольную опасность - информационный шум, из-за которого всё началось. В любом случае, экспедиция Сири не принесла даже видимости успеха, так что нужно было возвращаться на "базу" - к капсуле и неподвижной мумии Юкки Сарасти, терпеливо ждавшей его в нижнем отсеке все эти годы.
Именно в тот момент Сири их заметил.
Пустынные руины позволяли слышать дальше, чем он привык за всю свою прошлую жизнь, поэтому невнятный щёлкающий стрёкот, отрывистые голоса и ещё что-то жутковато знакомое он распознал ещё до того, как увидел их. Успел спрятаться на возвышении ярусом повыше, чтобы его не заметили - но уже через пару секунд, найдя глазами источник звуков, готов был пожалеть даже об этом.
По руинам двигалась группа вампиров.
Группа. Вампиров.
Сири почувствовал, что недавний страх перед телом Сарасти - ничто по сравнению с тем, который он ощутил сейчас.
Пятеро, высокие, в защитных костюмах, быстрые и плавные, как напряжённые змеи, из них две самки. Они шли группой, явно целенаправленно, иногда перебрасываясь парой коротких фраз - именно тогда Сири слышал почти незаметное эхо гортанных щелчков и постукиваний. С каких пор вампиры способны передвигаться группами и не перебить друг друга?
На ватных ногах Сири отступил назад и, задерживая дыхание, быстро двинулся обратно к капсуле.
Невозможно... Если то, что они спокойно осматривали руины, где прямых углов было на каждом шагу хоть обсмотрись, ещё можно было объяснить дозами антиэвклидиков, то вот это... Коммуникация. Работа в группе себе подобных. Да это ведь было единственное, что, возможно, гарантировало возродившему их человечеству, что они не возьмут над ним верх.
Сильные, быстрые и невероятно умные монстры, чьи предки жрали людей, вынужденные служить им много десятков лет. А теперь, значит...
Сири почти бежал к челноку, на ходу пытась сообразить, какова вероятность, что они засекли падение челнока несколько часов назад - и теперь движутся именно в том направлении, прочёсывая местность и неумолимо приближаясь.
Впрочем, какой бы она ни была - рано или поздно они его найдут, он не сомневался. И если у него есть ещё хотя бы полчаса...
Думать об этом было всё ещё слишком жутко, но с каждым торопливым шагом он понимал, что вот теперь терять ему нечего.

Он помнит следующие свои действия урывками, словно тело и мозг вдруг вернулись в то состояние, в каком он выпал из капсулы, первый раз за годы сам вдыхая сухой воздух.
Помнит, как принёсся к капсуле, почти за шкирку заставляя себя перешагнуть через тело Сарасти, а потом подтащить его к своей полуразвороченной кабине на крышке. Как торопливо ковырялся в кабелях и проводах от внутренних капельниц, которые ещё недавно вгоняли поддерживающие жизнь вещества в него самого, как выдёргивал их, чуть не оторвав неловкими пальцами, ругаясь себе под нос, пытаясь загнать хоть одну иглу в почти ссохшуюся вену. Как дёргающимися пальцами на покрытом всполохами сенсорном экране пытался вручную заставить полусломанную систему выдавить в тело вампира хоть немного нужного раствора, тратя драгоценные остатки энергии, чтобы сработал органический триггер, и как медленно, с перебоями, в провод потекла первая прозрачная дорожка.
Каждую минуту ему всё отчётливее казалось, что он слышит эхо их щёлкающих голосов, и когда пальцы Сарасти наконец начали медленно теплеть, Сири чуть не взвыл от ужаса и отчаяния.
Без воды, пищи и медикаментов, да ещё в таком состоянии, он от них не сбежит и уж тем более не даст отпора. И уж тем более не утащит с собой капсулу. Сейчас ему было плевать на свою миссию, на человечество, примитивный животный страх шептал ему, что эти вампиры - могут оказаться куда опаснее, чем те, которых он видел в прошлой жизни, и что, возможно, единственный его шанс уцелеть хоть ненадолго - вон он, с хрипом делает первую попытку втянуть воздух в не желающую подниматься грудь.
- Да давай же!..
Сири подполз к нему ближе и с размаху залепил рукой по его лицу.
Сухие потемневшие веки Сарасти вздрогнули, и под ними болезненно дёрнулись глазные яблоки. Сири запоздало замахал рукой, край ладони которой распороло то ли о сухой край вампирьей кожи, то ли о край его точащих зубов. Если те, другие, ещё и кровь его почуят, у него не будет даже того запаса времени, что был до сих пор.
Кровь.
Сири вздрогнул.
А потом вырвал один из штырей, которыми пробил Сарасти ладони, и распорол свою руку сильнее, кривясь от мерзкой боли.
- Ну!.. - Он сжал зубы и провёл этой рукой по лицу вампира, по его губам. - Давай, я знаю, что вам не плевать, ты же мне показал... Здесь вот-вот будет толпа твоих сородичей, которым не интересно жрать друг друга и которым плевать на кресты! Ты позволишь им сожрать нас обоих?!
Он несёт чушь, он сам это понимает, но другого оружия против толпы вампиров у него сейчас нет. Неожиданность и агрессия, которую они, возможно, хоть немного утратили или взяли под контроль, но которая должна, обязана включить инстинкты Сарасти - в любом случае, если Сири просчитался, пусть лучше его сожрёт этот рассчётливый ублюдок, чем сразу целый отряд тех, кто пришёл на смену человечеству, вырезав его под корень.
Веки Сарасти снова дрогнули, и одновременно с этим Сири услышал первые щелчки со стороны руин - и тут же едва не схватился за голову.
- Стой! Слушай меня, вы должны соображать быстрее... Не открывай глаза, твою мать...
Сарасти вздрогнул, издавая угрожающий звук, почти такой же, как те, что приближались от руин, и Сири лихорадочно оглянулся в поисках хоть чего-нибудь... Какой-нибудь тряпки или...
- Вот! - Он зубами отодрал от своей полуистлевшей одежды полосу с острым краем и наклонился ниже, быстро завязывая вампиру глаза. - Я не знаю, понимаешь ты меня или нет, но времени не осталось. Их пятеро, две женщины, они не знают, сколько нас, идут по... по... - Он сбился, быстро обернувшись назад, торопливо хрипло продолжил: - По линии где-то в двенцадать градусов от тебя. Они могут смотреть на прямые углы. И углов здесь полно. Можешь вскрыть меня потом и сожрать мой мозг, но сейчас хотя бы попытайся сделать то, что вы, чёртовы идеальные хищники, умеете делать друг с другом лучше всего!..
Сарасти вскидывает голову, снова роняя из горла обрывок тихого угрожающего клёкота, и одним движением скидывает его с себя. А затем бесшумно вынимает второй штырь из ладони и, сжимая его в руке, плавно пригибается к ближайшему камню, мгновенно уходя с линии, на которой Сири отделяет его от группы приближающихся вампиров.
Сири прижался плечом к покатому носу капсулы, стараясь не дать себя обнаружить раньше времени.
Шансов у Сарасти не так уж много, он услышал и понял, что Сири ему говорил - и повязка осталась у него на глазах. Хватит ли ему преимущества, которые дадут голод, проснувшиеся инстинкты и неожиданность его появления для гостей, с учётом того, что ему придётся нападать на них, не имея глаз - Сири не знал, поэтому надеялся, что когда понадобится, сможет заменить ему хотя бы один.

Он по-прежнему не отвечает.
Сири помнит, что тогда на Тесее Капитану пришлось пробить ему череп, чтобы взять под контроль начавшийся приступ эпилепсии из-за подменённых антиэвклидиков. Для кого угодно это было бы смертью, но вампиры прочнее, чем кажется.
Игла Капитана повредила ему речевой центр - и за время анабиоза, судя по всему, там смогла восстановиться только та часть, которая отвечала за те звуки, что заменяют язык вампирам. Сири даже не уверен, что тот функционирует, как нужно - сам он закономерно никогда не пытался учить эту "речь", а с той группой, которая пришла сюда недавно, Сарасти даже не пытался поговорить. Вампиры вообще почти не издавали звуков, даже группа вдруг начала действовать молча, словно появление сородича, настроенного на древнюю частоту, запрограмированную в их ДНК, активировало им какой-то другой режим. Единственным, кто издавал там связные звуки, был сам Сири, который из своего укрытия за неимением передатчика и накладок хрипло орал, в какой момент и на каком расстоянии сзади оказался противник, - понятия не имея, помогает ли хоть чем-то, зная только, что в эти минуты они с Сарасти в одной лодке.
То, что эта лодка пока осталась на плаву, можно было назвать чудом.
Но она осталась.
Костёр, который они в полной тишине разожгли после того, как замаскировали по возможности капсулу, горит всё ещё ровно и даёт минимум тепла. Разжигать крупный Сири не рискнул, да и не из чего особо - но было бы глупо тратить остатки энергии капсулы на обогрев ночью, они и так израсходовали её слишком много для одного раза.
- Ты всё ещё злишься на меня за эти очки? - спрашивает Сири.
Сарасти недовольно морщится и смотрит в огонь.
Логично.
Очки, на которые он потратил ещё немного капсулы после того, как Сарасти обработал повреждения и вправил себе руку, не сработали так хорошо, как должны были. Он попытался встроить в них линзу, которая искажала бы перспективу так, чтобы глаз не видел прямые прямыми - но, как оказалось, мозг вампиров слишком хорошо настроен на распознавание образов и адаптируется примерно за три-четыре минуты, выпраляя картинку, которую видит глаз.
Сарасти наверняка мог бы объяснить ему это ещё до того, как он протянет руку к экрану - но наверняка не стал бы, даже если бы мог говорить.
- Хорошо. Я не буду больше тратить энергию, не спросив тебя. Могу замазать наглухо, чтобы тебе их вместо повязки носить.
Сарасти смотрит в огонь, потому что яркое пламя позволяет не видеть окружающих их руин и оставшихся в них прямых углов. Сири не спрашивал его об этом, но он догадывается, что другие причины вряд ли существенны.
- Сделать?
Вампир поднимает голову и издаёт пару негромких щелчков, от которых Сири вздрагивает - но уже меньше, чем поначалу.
И ещё они кажутся ему немного знакомыми.
- Это означает "нет"?
Сарасти медленно кивает.
- Ладно. Я понял.

Плана у него по-прежнему нет.
Может быть, есть у Сарасти - или у Сарасти с Капитаном, потому что после того, что было на Тесее, нельзя исключать, что в мозгу вампира давно существует какой-нибудь чип или даже органическая структура, которая выполняет функции ИИ. Почему бы и нет?
В конце концов, сейчас этот вопрос не слишком принципиален - а утром у них обоих будут дела поважнее.

@темы: обрывки

---

внутренний корсет, зародыши облаков и олень по имени Себастьян

при относительно хорошем состоянии и возможности полтора дня отдохнуть ощущаю некоторую смутную предзимнюю тоску и бессмысленность.
я знаю это чувство - оно приходит, когда у тебя ещё нет сил на то, чтобы делать действительно важные большие вещи, но уже есть - на отдельные маленькие шаги, которые просто позволяют держаться на той же точке, а не проёбываться глубже, и ещё более есть силы - на то, чтобы загоняться о том, как этого мучительно мало.
иногда мне кажется, что я принимал за свой внутренний каркас очередной внешний корсет, но каждый раз это трудно выяснить наверняка, пока не попытается вывернуть себя наизнанку.
тогда уж да, становится немного яснее.

в магазинах начинается веселье про новый год и рождество, я на этот раз даже чуть поучаствую.
меня бы, на самом деле, более чем устроила чёрная коробочка и хвойный терновый венец со свечкой, но у меня есть пара человек, которые очень ценят вот это вот.
одному такому человеку, прям хорошему, из которого мне нравится извлекать милоту, я купил светящийся треугольник из дерева, в который вставлены необработанные палки, а к ним приделан силуэт снега и оленя, который как бы между деревьями гуляет. фигурка оленя пришпилена к этим палкам в двух местах маленькими металлическими гвоздиками. они, по идее, задуманы незаметными - но что-то пошло не так, гвоздики затронула сырость и они немного заржавели, красная ржавчина чуть-чуть проступает через белую краску.
если смотреть вблизи, кажется, что этого оленя пристрелили к тем деревьям, в грудь и в задницу.
мы назвали его Себастьян.

олсо, вчера я узнал, что точки конденсации в тумане (микроскопические частички пыли или чего-то подобного, на которые начинает оседать влага из воздуха, образуя те самые микро-капли в этом воздухе, которые и есть туман) называют ещё зародышами облаков.
когда идёшь сквозь туман, фактически идёшь сквозь облако.
теперь вы тоже в курсе.

спустя дофига рефлексии над татуировками наконец придумал рисовать на себе примерные наброски в нужных местах чёрным маркером и смотреть, как быстро они начнут меня бесить, чтобы потом снять лабораточным спиртом.
пока разброс - от полутора секунд до получаса.
хоть какая-то часть меня умеет реагировать быстро.

олень Себастьян передаёт всем привет.

@темы: рефлексия, трава полевая

---

если вы ещё не видели OwlKitty, то мне срочно нужно вам нанести.

@темы: видеть, ссылк

---

горетобер два

6. одержимость или заражение иной сущностью

фандом: Злое/Malignant
персонажи: Мэдисон, Габриэль
жанр: джен
рейтинг: pg-13
предупреждения: спойлеры к сюжету, шатающаяся кукушечка, травмы, нездоровые отношения, упоминания стрёмных медицинских тем

542 слова

Её проблема в том, что она и правда не помнит.
Они нашли видеозаписи, да, и гипнотерапевт смогла вытащить из её разума несколько самых жутких воспоминаний - но кто поручится, что Габриэль не исказил эти участки её памяти так же, как искажал сцены убийств, совершённых их общими руками, которые демонстрировал ей, пока она не могла пошевелиться?
Что на самом деле было до операции и удочерения - может быть, уже не помнит даже Габриэль.

- Эмили, - звучит его голос в динамике выключенного из розетки старого радио.
Мэдисон закрывает глаза, чувствуя, как постепенно нарастает боль в затылке и тонкий треск помех в ушах.
Если ты и на этот раз вывихнешь мне суставы, думает она, имей в виду, я положу тебя под десяток самых отмороженных вышибал из ближайшего гетто. И я найду способ сделать так, чтобы ты это почувствовал.
Габриэль хрипло смеётся, словно эта мысль и правда кажется ему забавной.

Он называет её Эмили, потому что привык к этому имени с детства.
Его сестру звали Эмили Мэй, так называли её врачи клиники, и так её имя было записано в документах - вместе с именем её брата. Пока она была совсем маленькой, ей иногда казалось, что она придумала его, и кто знает, какими дьявольскими способностями дала ему достаточно сил, чтобы он стал реальным и для других.
Это было до того, как доктор Уивер и её коллеги удалили из её тела большую часть его тканей, а остальное зашили под донорскую пластину черепа, заставив его замолчать на долгие годы.

Но в глубине души Мэдисон всё ещё допускает возможность того, что это действительно так. Что Габриэль был только набором злокачественной ткани, оставшейся от её не развившегося близнеца, - до тех пор, пока она сама не придумала его и не дала ему голос. Что на самом деле его не существует - а существует лишь она сама, маленькая девочка с химерным набором клеток в теле, части которых она дала имя и разрешение делать то, чего не могла сама.
В конце концов, позже она, воспользовавшись новой семьёй и затем фамилией мужа, придумала Мэдисон Митчелл - и та стала реальной на долгие годы, и смогла добиться кое-чего в жизни, пока Габриэль Мэй не разрушил её карточный домик всего несколькими ударами тяжелого лезвия в тела их старых знакомых.
Почему бы не предположить, что и самого Габриэля не было бы, если бы она не придумала его точно так же?

- Эмили, - напоминает он снова, и она уже не различает, из какого динамика в её доме на этот раз - кажется, из всех сразу. - У нас одно тело. У нас одна и та же мозговая ткань. Правда?
Один мозг на двоих, брат, спасибо, что напоминаешь мне, почему я повела себя как идиотка и позволила тебе вернуться.
- Так откуда ты знаешь, что это не я придумал тебя тогда? Что ты существовала до этого или существуешь сейчас? Иногда я чувствую себя так, словно ты пытаешься захватить моё тело и заставить делать то, чего я не хотел бы.
Мэдисон закатывает глаза.
Может быть, если она сейчас расслабится и даст ему выговориться, он отстанет от неё до следующего раза.
- В клинике мне было не слишком хорошо, Эмили. И я помню это лучше, чем ты.
Я помню, поправляет она мысленно, а ты лишь прятал это от меня в моей голове.

Впрочем, нельзя исключать и того, что он прав.


7. самотравмирование (самоповреждение)

фандом: Американская Мэри/American Mary
персонажи: намёк на Мэри Мейсон/Билли Баркер
категория: почти гет
рейтинг: nc-17
предупреждения: самоповреждение, медфетиш, упоминания боди-модификаций, алкоголя и наркотиков

915 слов

Смешно звучит, но Билли Баркер не слишком любит женщин.
В принципе, это не мешает ему неплохо к ним относиться - ко многим из тех, кто приходит работать в его клуб, трахать их в рамках рабочих отношений - куда реже, а некоторых искренне считать не только сексуальными, но и красивыми - ещё реже, впрочем. Женщины возбуждают его - иногда только если постараются, - но не сказать, чтобы секс или простой отсос в кабинете за сценой сильно отличались для него от дрочки, особенно если добавить к последней стакан холодной водки или хорошей дури.
Когда у Билли нет времени или желания говорить с ними, а сбросить напряжение нужно, он ломает ноги мудакам, портящим бизнес, или дрочит. Да, по идее, для этого есть тренированные вышибалы или девки, честно готовые лечь в койку с молодым владельцем полулегального стрипклуба, - но некоторые проблемы приятнее решать самому, чем терпеть бесящих участников.
Раньше Билли закидывался половиной дозы и представлял себе в койке тех из своих стриптизерш, которых такая жизнь ещё не превратила в усталых чучел с мешками под глазами. Можно было брать лицо от одной, тело от другой и ещё татуировку с задницы - от третьей, за мысленную расчлененку сроков не дают. Он представлял себе, как они извиваются перед ним, изображая похоть, которую считают уместной в этих обстоятельствах, а потом представлял себе вещи, которых никогда бы с ними не сделал в жизни, но которые хоть иногда способны всколыхнуть пресыщенное воображание.

С некоторых пор в такие моменты Билли отправляет своих воображаемых любовниц прочь, потому что когда перед его мысленным взглядом возникает скальпель в руках Мэри Мейсон - они рассыпаются, как старые поломанные куклы, сброшенные с полки.

Мэри - его друг, более того, она в каком-то смысле его деловой партнёр.
Если Мэри нужна помощь его ребят или решение проблемы с клиентами, или просто хочется молча посидеть в полутьме с выпивкой, наблюдая за танцами, она приходит в клуб, и охрана следит, чтобы её не побеспокоили. Половина изменений, которые носят на себе его стриптизёрши - её работа, и даже самые пугающие из них - по-своему совершенны. Билли может переломать половину костей любому говнюку в городе, прострелить десяток черепов и, может быть, даже отмазаться от полиции и отмазать часть своих ребят. Но его приводит в трепет та власть над человеческим телом, которую держит в своих тонких прохладных пальцах Кровавая Мэри.
Он ни разу не спал с ней, даже ни разу не дотронулся так, как дотрагиваются до женщины, которую собираешься трахнуть, чтобы решить, сможет ли она работать, как нужно.
Когда Мэри пришла в его клуб первый раз - девчонка с медфакультета, которой срочно нужны были деньги, снимающая с себя блядский плащ, как покрывало с трупа в прозекторской, - они не успели дойти до части с сексом. Придурок из своих, который попал в лапы конкурентам, казалось, сбил Билли все планы, когда его притащили подыхать в подвал клуба. Но перепуганная девочка, которая за отмороженной мордой скрывала страх и отвращение, приставленная к столу с бутылкой спирта, нитками и обещанием пяти кусков за его спасённую задницу и за молчание, - уже через несколько минут словно проснулась, и руки у неё перестали дрожать.
Идиот выжил, Мэри отправили домой с деньгами, а Билли запомнил её тонкое лицо и окровавленные руки чётче, чем размер сисек своей последней любовницы.
Билли долго не знал, что успело случиться за то время, пока они не виделись, но когда Мэри пришла к нему второй раз, страха в ней больше не было.

То, что она делает с людьми, иногда способно вызывть тошноту. Фетишисты и просто больные придурки, желающие себе что-то рассечь, отрезать, пришить, перетянуть, проткнуть и наполнить металлом, фанатки экстремальной пластической хирургии, любители прочих модификаций - Билли не осуждает чужие больные фантазии, у него просто не стоит на игры с мясом.
Но когда он представляет себе Мэри, руки которой с ювелирной точностью вырезают кусок кожи со спины очередного любителя чересчур обнажиться, или перешивают кому-то половые органы, меняя их форму и смысл - он понимает, что для неё это искусство. И она в нём безупречна.
Когда Билли представляет себе Мэри, в том давнем корсете и чёрном белье на высоких каблуках, медленно поводящую бёдрами рядом с его пахом, высокую и тонкую, как скальпель, Мэри, ведущую прохладными пальцами по его животу и расстёгивающую его ремень, - в следующую секунду прикосновение её пальцев сменяется таким же холодным прикосновением острой медицинской стали, рывком входящей в его тело, прорезающей мышцы и неожиданно быстро и грубо, - словно она теряет контроль, чего никогда не происходит с ней в жизни, - разворачивает ему кишки, чтобы, может быть, потом зашить их своими руками.

Может быть, дело не только в Мэри, но и в подавленной, мать её, агрессии, в сочетании выпивки и дури. Может, это выпивка и дурь виноваты в том, что Билли тратит часы своей жизни, пытаясь осторожно, чтобы не обидеть, выяснить, нет ли у Мэри проблем и не может ли он решить их по-тихому, чтобы потом всё-таки попробовать позвать её с собой в Лос-Анджелес, потому что она выглядит усталой и её явно достало слишком многое в этом городишке, - а потом, оставшись в своей спальне один, сжимает в руке вместо члена хирургический скальпель, и слишком поздно замечает, что лезвие, гладившее его кожу, снова пропороло её до крови и на этот раз вошло глубже, может быть, даже не один раз, прежде чем он всё-таки кончил, закрывая глаза и роняя косяк из сведённых судорогой пальцев второй руки.

Может быть, однажды Мэри спросит у него, откуда взялись эти нелепые шрамы, и когда он скажет, что это её работа, посмотрит на него с презрением и сотворит на их месте что-нибудь, что сама считает красивым, без анестезии.
А может быть, слова им даже не понадобятся.


8. истечение кровью, перерезанная глотка

фандом: Dragon Age
персонажи: косвенно Зевран/Сурана
категория: джен
жанр: посткканон-киберпанк-АУ
рейтинг: pg-13
предупреждения: упомнания убийств, кровищи, государственных репрессий, я смог написать почти семейную милоту на тему горетобера в рамках, прст гспд, постканон!киберпанк!АУ по драгонаге, куда ещё-то страшнее...

1 112 слов

- Плавнее. Ты чертишь грубо, боишься ошибиться, поэтому и погрешность выходит такая дикая, - говорит Сурана терпеливо. - Представь себе, что рисуешь кистью. Это как каллиграфия.
- Это чего? - спрашивает девочка настороженно.
Она не нападает, просто она так привыкла - что любая незнакомая ей ерунда может оказаться опасной, особенно если её предлагают бесплатно. Когда растёшь на улицах трущоб, где даже примитивная сетка не протянута толком, зато каждый второй толкает палёные чипы, которые ничего не дают - привыкаешь не расслабляться.
- Это, - объясняет Сурана так же медленно, - когда ты рисуешь кистью и какой-нибудь тушью, и от того, под каким углом и как плавно ты поставишь движение, зависит, получится ли у тебя то, что ты пытаешься изобразить. Недостаточно просто нарисовать то, что ты хочешь - чтобы это было настоящее и это узнали те, кому ты это покажешь, движение должно быть точным - иначе будет видно, что ты схалтурила, и всё. Ничего не работает. Вот здесь так же.
Зевран, наблюдающий за ними со своей кушетки, недоверчиво хмыкает, с сомнением прислушиваясь к его словам.
- Да какая разница, каким там углом? - спрашивает девочка. - Если я нарисую круг, это будет круг. Какая разница, как?
Разумеется, кисти она никогда и в руках не держала.

На самом деле, девочка и правда небесталанная.
Более того - никем не обученная, она ухитрилась сама научиться подключаться к Тени и даже не попасться тамошним программам-"духам". Во всяком случае, до того дня, когда на дом Аранаи обрушилась не слишком хорошо спланированная атака - но пока обученные птенцы Зеврана крошили незванных гостей в лапшу, Сурана заметил, как колеблятся показатели сетевой безопасности, сигналя о том, что одновременно их пытаются взломать через Тень. Чёрт знает, кого они наняли для этого - но точно кого-то не уровня Сураны, потому что его подгрузки в Тень двое умников поначалу даже не заметили, а дальше было поздно. Вместе с двумя псайкерами, атаковавшими Завесу в опасной близости от Зеврана и его людей, Суране попались под руку несколько простых алгоритмов, пара голодных "духов" - и вовремя замеченная ими девчонка, которую, как потом выяснилось, затянуло через прорванную Завесу в другом месте вообще случайно.

Стихийный псайкер, которого ещё никто не засёк, не заперло в тюремном "круге" государство, а Церковь не обвешала протоколами безопасности, - это огромная удача. И для неё, и для нас - так сказал Зевран, когда Сурана показал ему девчонку и они убедились, что она не шпионка от других домов Воронов или ещё кого-нибудь заинтересованного. И Сурана, подумав, с ним согласился.
Там, где он вырос, людей, генетически способных подключаться к Тени напрямую, без использования сетки и мониторов, боялись. Любой из них, кто не жил в одном из официальных "кругов" под полным контролем, считался отступником и подлежал ряду воздействий от отправки в "круг" до лоботомии или казни. В принципе, боялись отчасти не зря - талантливые и умные псайкеры способны взламывать Завесу и пользоваться элементами виртуальных алгоритмов в физической реальности, именно таких когда-то называли магами и жгли на кострах. Талантливые же и не слишком умные могут представлять ещё большую опасность - они склонны шляться по Тени без мер предосторожности и попадать под контроль вредоносных "духов", которые через их мозги могут принести куда больше разрушений простым людям, общающимся с Тенью только посредством закодированных картинок на прострнственном мониторе. Государство и Церковь могут спорить о чём угодно, но в вопросах контроля за псайкерами и пропаганды они на редкость единодушны.
В Антиве, куда он отправился вместе с Зевраном, с этим чуть легче - Вороны контролируют слишком многое, и с ними предпочитает не враждовать в открытую ни правительство, ни храмовники. Именно поэтому Зеврану показалась отличной идея собрать под своё крыло несколько молодых незарегистрированных псайкеров и отдать на воспитание Суране. Видите ли, немного несправедливо, что он, глава воронского дома, тут возится с птенцами и учит их искусству убивать, как собственных детей - а его личный псайкер им только коленки бинтует и сказки на ночь читает с ферелденским акцентом, а всю работу в Тени вынужден делать сам, если они не нанимают для миссий кого-то со стороны.
Сурана тогда согласился - некоторые вещи Зеврану проще дать, чем объяснить, почему это дурацкая затея, - но кто же знал, что они правда наткнутся на псайкера-отступника без всяких поисков?
И теперь эта девочка пытается понять, что делает не так.

- Чтобы пользоваться твоими способностямми, мало запоминать формулы. С ними у тебя проблем нет. Но в Тени у тебя не будет клавиатуры с кодами или простого динамика, куда ты будешь вводить команды голосом. Твой мозг должен направлять их напрямую, и направлять точно. Его импульсы преобразуются в сигнал нужной частоты не автоматически, его нужно этому научить, понимаеешь? Жесты нужны именно для этого. Если ты рукой не можешь чётко очертить путь для ледяной короны или огненного залпа, он может просто сжечь тебе половину нейронов.
Сурана смотрит на неё несколько секунд, и она снова делает несколько взмахов рукой.
Два первых могли бы размазжить ей голову, если бы она добавила к ним импульс.
- Может, и правда кисть с тушью тебе купить?..
- Погоди-ка, - говорит вдруг Зевран, поднимаясь и подходя к ним. - Оставь эту сложную гимнастику и прочие ваши ферелденские штучки. Это очень мило, но она выросла здесь.
- Каллиграфия - это не фере...
- Знаю, знаю. - Зевран гладит его по руке, прося помолчать, а потом опускается на одно колено и смотрит девочке в глаза. - Ты видела, как я перерезал глотки тем дядькам, которые нападали на нас, когда мы тебя нашли? Помнишь, как?
Она неуверенно кивает.
- Они хотели убить твоего друга, и ты сделал вот так.
- Верно, - улыбается Зевран, и на пике жеста ловит её тонкую руку и мягко разворачивает пальцы. - Представь, что перерезаешь глотки плохим дядькам... Или вот тем "духам", которые хотели тебя сожрать. Ну, таким, небольшим, с тебя ростом.
Она пару секунд думает, а потом отступает на шаг и делает следующую сериую жестов, словно держа в руках маленькие невидимые ножи.
Зевран поднимает голову и победоносно смотрит на Сурану.
- Я думаю, вы справитесь без кистей.

Сурана действительно тогда протормозил - слишком отвлёкся на работу на самой границе Завесы, попытался одновременно контролировать и возможную атаку из Тени, и вывод девчонки, поэтому не заметил троих убийц, оказавшихся слишком близко. Хорош помощник, нечего сказать. Боевой псайкер, спаситель мира, как есть.
Он успел увидеть только, как между ними вихрем проносится быстрая тень с двумя серебристыми мечами, мерцающими в воздухе, как голограмма. Вот они танцуют в возхдухе, с тонким свистом рассекая его, а уже секунду спустя - касаются почти одновременно каждой шеи, словно взмах длинной кисти, и на каждой распускается по багровом штриху, разлетается в воздухе и закрывает их кожу шёлковым тёмным полотном, срастающимся с одеждой и лёгким полимерным доспехом.
Если эта девочка научится работать в Тени и за её пределами так же красиво и точно, как Зевран убивает тех, кому выпала такая судьба, и так же быстро и уверенно, как сам Сурана пользуется "магией" Тени - дому Аранаи будет что сказать не только теперешним конкурентам. А если она будет не последней...
Судя по улыбке Зеврана, он думает о том же.


9. пытки

фандом: Dangeoneer: The Beautiful Escape
персонажи: Вёрдж/Дейли/Белад, случайные жертвы
категория: джен в каком-то смысле
жанр: дарк, ангст, постканон-АУ с уездом в Лондон
рейтинг: nc-21
предупреждения: пытки, маньячество, каноничное гендерное непонятно что, у всех больная кукушечка

1 715 слов

Каждый подземельщик знает, что для действительно хорошего видео недостаточно просто заманить к себе недоумевающую жертву и снять серию тупых пыток. Будь так, искусство не было бы искусством, а самыми важными приспособлениями были бы тупые мясорубки разного формата. Конечно, в сообществе встречаются те, кто именно так и считает, но они никогда не поднимутся выше уровня бездарных бракоделов и чаще всего - случайных убийц. Очень низкая планка.
Есть достаточно очевидные способы сделать пытку дольше, глубже и многослойнее. Физическое воздействие должно быть разнообразным, сменяться моральным, с обязательными паузами в нужном ритме. Никакая дрель в суставы и никакие бритвенные лезвия по губам не раскрывают страдание человека так же полно, как дрель и бритвы вместе с чувством унижения, стыда и отчаяния.
Можно работать и тоньше. Человек, который готов пойти с тобой в твой дом, порой становится тебе близок, позволяет заглянуть в свою душу, показать те трещинки, которые делают её такой хрупкой. И тогда к твоим инструментам добавляется знание о том, чего твоя сегодняшняя жертва боится больше всего, что окажется для неё лёгким испытанием, а что - сбросит на дно собственной души, надломит тело, разум и волю, и может быть - приблизит ещё на шаг к Побегу, красоту которого оценят и мастера, и поклонники.
Ножи, электричество, огонь и вода, металлические спицы и грубые дробилки для костей, страх, возбуждение, надежда на спасение и шрамы, остающиеся в душе после того, как эту надежду, успевшую прорасти и окрепнуть, выдирают из человека с корнем, - набор инструментов может быть бесконечным.
Вёрдж разбирается в них, по его меркам, очень и очень неплохо. Не так, как Дейли и некоторые лондонские подземельщики, конечно, но он учится дальше. Никогда не зазорно учиться тому, что обязательно тебе пригодится.

Ричард держался очень долго. По его внутренним часам - почти вечность, но на самом деле, наверное, несколько часов или несколько дней.
Коридор кажется нескончаемым, и некоторые тупики, заканчивающиеся слепыми комнатками с влажными стенами и сырым полом, ему уже будто бы знакомы. Может, он и правда был там раньше, это должен быть какой-то хитрый лабиринт, ведь не может быть так, чтобы прямо посреди города был какой-то долбаный пыточный подвал размером с половину подземки? Раздробленная нога уже даже не болит, боль словно застыла чашкой горячего свинца и теперь плещется в нём каждый раз, когда он криво опирается на металлическую палку, которую оторвал от той дьявольской машины.
Ничего. Ничего. Он уже научился проверять место каждые три шага, на случай ещё какой-нибудь спрятанной ловушки или инструмента. Пару раз, правда, утратил бдительность - это стоило ему двух пальцев правой руки и тонкого срезанного слоя кожи со щеки, но ведь могли быть и глаза, а? а? - но пока ещё может передвигаться, наверное, есть шанс. Есть же?..
Коридор заканчивается очередной дверью в тёмном углу, и Ричард сначала прислушивается. Вроде что-то шевелится там, или показалось? Ему становится страшно и почему-то холодно, а боль, как назло, снова просачивается в отупевший мозг.
Он неловко бросает какой-то мелкий винтик из кармана на пол перед дверью, но ничего не происходит. Винтик остаётся лежать на полу неподвижно. Ручка двери, которую Ричард сперва трогает дрожащим тычком, замотав палец в обрывок изодранной рубашки, издаёт щелчок, и он невольно отшатывается назад и задерживает дыхание.
Ничего.
Можно пройти?..
За одной из предыдущих дверей оказался подарок в виде едкого какого-то газа, поэтому глаза у Ричарда теперь слезятся, а из запахов он чувствует только железо, пропитавшее его череп. Но другого пути нет, потому что дорога назад его точно убьёт.
Когда голова начинает кружиться от неподвижной позы, а к горлу подкатывает очередной комок, он делает вдох и засталяет себя навалиться на ручку двери. В то, что хотя бы за этой дверью окажется выход или хоть что-нибудь, кроме очередного поворота с новыми ловушками, он уже почти не верит, но вдруг... Может быть, это подходящий момент, чтобы первый раз в жизни обратиться к мудаку-Господу искренне, раскаявшись во всех грехах.
Дверь поддаётся с мерзким скрипом, как в фильмах категории Б, и Ричард вваливается в комнату, тыча своей тростью вперёд и удерживаясь за косяк.
- Пригнись...
Хриплый шёпот, доносящийся до его ушей, заставляет его вздрогнуть и резко обернуться.
- Нет... Пригнись, идиот!..
Он опускает голову, и в ту же секунду в стену на уровне его лица влетает стопка тонких длинных гвоздей.
Часть со звоном осыпается на каменный пол, и Ричард, пытаясь унять сердцебиение, ошарашенно смотрит на тощую истерзанную девушку, забившуюся в угол комнаты.
Правая рука её покрыта свежими порезами, но большие глаза в чёрных кругах растёкшегося макияжа смотрят на него с такой надеждой, что ему становится жутко.

Вёрдж смотрит на монитор, покачивая чашкой кофе в пальцах.
В принципе, это может стать неплохим материалом, но поработать придётся. Юноша оказался крепче, чем они предполагали, и возможно, он немного приврал о тех местах и людях, рядом с которыми вырос. С другой стороны, это давало возможность отснять больше часов, которые могли в конце концов собраться во что-то достойное, хотя и не слишком оригинальное.
К тому же, он в любом случае принесёт им пользу.
- Вёрдж? Можно тебя отвлечь?
Он поводит плечом, но потом настраивает вторую камеру на отдаление и поворачивается.
Белад слегка хмурися, подперев кулаком тяжёлое лицо, и смотрит мимо него, в сторону мониторов.
- Мне кажется, с Дейли последнее время что-то не так. Ты не замечал?
Белад не привык к некоторым вещам.
Насколько Вёрдж знает, они познакомились вживую незадолго до той истории, после которой они уже второём всё-таки уехали в Лондон. Даже будь он нормальным человеком без всяких диагнозов, странно было бы, если бы его не беспокоили отдельные моменты.
- Это же Дейли, - замечает Вёрдж, дёрнув краем губ, чтобы показать ему усмешку. - Что, по-твоему, с этим человеком может быть так?
- Многое. Разве ты сам не говорил...
- Это разные вещи, Белад. - Они об этом уже говорили, но, возможно, некоторые вещи он не записывал, переводя на свой язык, так тщательно, чтобы они отложились у него в голове как факты, не требующие оценки. - Мы оба знаем, что Дейли - гениальный художник. Я сам практически вырос на тех фильмах, да и ты... Ты ведь летел сюда из Австралии не ради меня. Я помню. И хорошо тебя понимаю.
- Быший гениальный художник, - сумрачно поправляет Белад.
- Не обязательно. Всем время от времени нужна перезагрузка. От любой работы можно устать и выгореть, а у Дейли есть... Свои особенности восприятия. К тому же, Лондон... Дай нам всем время. Я тебя уверяю, когда его пройдёт достаточно, ты заметишь. Хотя я благодарен тебе за заботу. И я знаю, что Дейли тоже.
- Если ты так говоришь.
Вёрдж снова разворачивается к монитору. Он искренен, когда говорит о благодарности, но порой хорошо, что Беладу не слишком интересны нюансы проявляемых эмоций, которые он всё равно почти не распознаёт.
- Убедишься. Поверь, я занимаюсь этим немного дольше, чем ты.

Она сказала, что не знает, почему они оба здесь оказались. Что по некоторым комнатам можно распознать газовую ловушку - их больше, чем Ричард думал, и по ходу дела этой девчонке повезло меньше, чем ему, - по очень плотно закрытой двери с прокладкой из какой-то резины. Ещё бормотала что-то невнятное и иногда всхлипывала, баюкая порезанную руку, но вроде совсем съехавшей не была.
И главное, когда она убедилась, что Ричард ей ничего не сделает, даже если бы захотел, - она сказала, что знает, где может быть выход.
- Я не смогу там пройти. Один человек не сможет, нужно попытаться удержать лезвия... У меня слабые руки. - Голос у неё хриплый, почти шепчущий, как у курящего подростка, и Ричард задумывается, сколько нужно было кричать здесь, чтобы так его сорвать.
Одежда на ней, когда-то явно бывшая длинным тёмным платьем, сейчас изорвана в нескольких местах. Саму её шатает, когда она идёт слишком быстро, а часть лица она прикрывает длинной чёлкой, и когда Ричард разок попытался заглянуть ей в глаза, она отпрянула, помотав головой. Не факт, что какая-нибудь здешняя дьявольская машина не лишила её одного глаза.
Но Ричард идёт рядом с ней, иногда опираясь на её холодное худое плечо, и с каждым шагом она кажется ему всё прекраснее. Она выдержала не меньше пыток, чем он, кажется, не свихнулась здесь, и она мечтает выбраться и даже почти придумала, как это можно попытаться сделать. Она смогла сохранить надежду, которую он почти потерял, когда входил в ту комнату, почти подставляясь под возможную смерть.
Может быть, если они оба выберутся живыми, потом когда-нибудь он пригласит её поужинать. Плевать, что они оба вынуждены будут провести в больницах и на реабилитации месяцы...
Только бы выбраться.

Дейли - гениальный художник, тут Белад прав.
Но ещё Дейли - человек, настолько зацикленный на себе и своём искусстве, что порой в этом искусстве не остаётся места для простого понимания людей. Они оба это понимают, и Белад поймёт тоже.
Иногда художник вынужден пользоваться инструментами, которые плохо подходят его рукам, несмотря на всю его способность видеть перспективу, - и если их не тренировать специально, время от времени напоминая себе, как именно они работают, однажды твоё искусство превратится в пародию на себя, которая уже не достигнет ничьего сердца.
- Ему это нужно, хотя бы раз в несколько лет, - задумчиво говорит Вёрдж, сохраняя очередную запись и переключаясь на последнюю камеру. - Первое подземелье, через которое он прошёл сам, научило его понимать людей, которые чувствуют боль. Первый раз в жизни, он говорил. Но последние несколько лет были... Слишком насыщенными, наверное. Может быть, ему просто снова надоело стоять по эту сторону камеры. Я не мог не помочь тогда, сам понимаешь.
Белад помнит тот разговор на крыше так хорошо, словно это было вчера, Вёрдж видит по его лицу.
- Ты намекаешь, что ему там действительно хорошо?
- Нет. - Вёрдж улыбается, снова глядя на монитор. - Да. Но, разумеется, нет.

- Здесь, - говорит она, показывая на механизм, занимающий половину комнаты. Ричарду кажется, что он видит, как из-под двери в конце комнаты пробивается дневной свет, но может, это просто слезятся глаза. - Я попробую удержать с этой стороны. Тогда ты сможешь перехватить следующий сегмент, и я пройду вперёд. Будет больно.
- Больнее, чем сейчас? - Его смех срывается на хрип, но сейчас это уже неважно. - Я готов.
- Я тоже, - почти шепчет она, отступая к зубастой конструкции из лезвий и медленно погложивая старый шрам, показавшийся в прорехе на её почти плоской груди. - Я тоже, Ричард. Давай.
- Откуда...
Он не успевает закончить вопрос, потому что лезвия срабатывают одновременно.

Надежда - один из любимых инструментов, которые Вёрдж использует в своих фильмах.
Беладу трудно научиться обращаться с этой концепцией, но он очень старается.
Вёрдж знает, что Дейли оценит их работу - когда они всё-таки дойдут до той части, где он снова пройдёт лабиринт до конца.

@темы: обрывки

---

дурацкая песня недели из лав.

@темы: музыкальный бордель

---

горетобер раз

1. рана от огнестрельного оружия

фандом: Злое/Malignant
персонажи: Мэдисон, Габриэль
жанр: джен, постканон
рейтинг: nc-17
предупреждения: спойлеры к сюжету, травмы, нездоровые отношения, упоминания стрёмных медицинских тем

940 слов

Габриэль требует, чтобы она обработала рану.
Извлекла пулю, удалила ошмётки мягких тканей, обеззаразила и зашила входное отверстие. То, что Мэдисон - просто медсестра, и с пулевыми ранениями ей работать не приходилось, его не волнует. Ему - приходилось, и он скажет ей, что делать. Она просто извлечёт эту дрянь и зашьёт его рану, если хочет, чтобы он оставил её ненадолго в покое, и если хочет, чтобы они оба выжили. Это не просьба, понимает она, заметив, что держит в окровавленных руках стальной пинцет.
Тому, что говорит Габриэль, очень трудно сопротивляться.

Когда-то она надеялась, что ей больше не придётся слышать его голос. Первые пару лет надежда крепла, как тонкий росток, который она тщательно хранила внутри, не показывая никому, оберегая от внешнего мира, как могла, временами пряча и от себя тоже. Возможно, поэтому этот росток прожил так долго.
Не сказать, чтобы её жизнь была совсем безоблачной. После всего, что устроил Габриэль тогда, она осталась с оправдательным приговором, дважды переезжала из штата в штат, меняя документы, так и не восстановила лицензию на работу - но смогла зацепиться за неплохое место при ночной кофейне в Орегоне, и слава Богу, о медицине и её чудесах она больше слышать не хочет ни разу в жизни. За эти несколько лет Мэдисон успела привыкнуть к своей небольшой квартирке на окраине города, к знакомым, к тому, что звонки от Сидни или Серены понемногу становятся реже, но они обе справляются, возможно, лучше, чем она сама. Она привыкла обещать им, что она вернётся, как только убедится, что всё точно кончилось, и ни одной из них больше не угрожает опасность, и, возможно, они привыкли делать вид, что верят ей - настолько, что понемногу она начала осторожно верить сама.
Когда через три года Мэдисон очнулась на полу в своей узкой ванной с закрашенными зеркалами, и первый раз попыталась поднять голову, чувствуя, как по шее от затылка течёт липкая кровь, склеивающая волосы в колтуны, - она уже знала, что Габриэль вернулся.

- Разверни пинцет. Глубже!.. Теперь подцепляй снизу.
Руки Мэдисон повинуются его голосу быстрее, чем она успевает сообразить, чего он хочет. Они дрожат от напряжения, и она никак не может поймать пулю, ушедшую в косую мышцу живота, кажется, что только расковыривает сильнее. Голос Габриэля шипит болезненными помехами, эхом отдаётся в динамике мобильника, валяющегося на заляпанном кровью полу и одновременно скребёт по внутренней стенке её черепа.
Она знает - это не первая пуля, которую поймал её сумасшедший брат, она и раньше находила шрамы и мелкие швы - грубые и надёжные, как на вскрытом трупе в морге. Но они всегда были с той стороны, где шрамов и без того было немало - и он всегда разбирался с ними сам, пока она не видит.
Для этой ему нужна Мэдисон.
- Почему ты не показал мне, как... - думает она, но прежде чем успевает шевельнуть губами, Габриэль обрывает и эту мысль, и зачаток фразы.
- Я покажу, - смеётся он, ломко и почти истерично.
И Мэдисон какой-то дальней частью сознания задумывается, чувствует ли он сейчас ту боль, которой не чувствует она.
Но уже через секунду она выдёргивает пулю, бросая её вместе с пинцетом на пол, и следующее, что она видит, снова осознавая движение своих рук - как эти руки втыкают иглу в кожу сбоку её живота, начиная зашивать рваную дыру, в которую они с Габриэлем превратили аккуратную дыру от пули, вошедшей чуть в стороне от печени.

Предыдущие он обрабатывал сам, потому что до сих пор все выстрелы, от которых он не успевал увернуться, приходились в на ту зону, что он прятал от неё годами. Мэдисон редко обращала внимание на дурные ощущения в спине, задней части шеи, затылочной области головы - там были старые шрамы, множество их, оставшихся из детства, которого она не помнила до тех пор, пока Габриэль не проснулся первый раз три года назад.
Но сейчас он вернулся - и она, мать его, узнала об этом в тот вечер, когда он поймал пулю сзади - себе в спину - в её живот, и чтобы решить эту проблему для них обоих, нужны её руки и глаза. Габриэль может контролировать её тело и сознание, он нашёл способ обойти те заслоны, которые она построила для него в своём разуме и теле, он снова набрался сил вместе с ней... Но он по-прежнему использует это тело так, как привык. И его собственные глаза, то, что от них осталось, по-прежнему там, где доктор Уивер когда-то зашила их под её череп. Зеркала в её доме замазаны краской, в первый же день, как она сюда приехала. Поэтому, чтобы обработать пулевое ранение в передней части живота, чудом не зацепившее печень - нужна её помощь.

Мысленно Мэдисон возвращается на несколько секунд назад и ловит себя на желании не вытаскивать пулю, а вместо этого вонзить пинцет поглубже, разворотить печень или куда он там попадёт, затолкать расплющенный кусочек металла так глубоко, как только сможет, и наблюдать за тем, как этот урод будет решать такую проблему.
Она сжимает пинцет в пальцах, но когда делает следующий вдох - мир вокруг снова плывёт, а в её пальцах дрожит игла, промытая лосьоном с опрокинутой полки перед заклеенным зеркалом. Габриэль зло смеётся, и она сжимает зубы, затягивая первый стежок. Мэдисон чувствует в этом смехе самодовольство, и на долю секунды ей кажется - какое-то подобие облегчения.
Может быть, дело не в самой ране, а в том, что он не намерен терпеть любой чужеродный объект в её теле - будь то её так и не родившиеся дети, член её погибшего три года назад мужа или кусок холодного металла, за пару часов до этого разорвавший ей косую мышцу живота, - любой чужеродный объект, кроме себя самого.

В нашем теле, - напоминает Габриэль, и через несколько стежков эта мысль уже кажется Мэдисон её собственной.
Ложится в её сознание привычно, без сопротивления.
Как пуля в пистолет, который давно пора снять с предохранителя.


2. протезы или механизация тела

фандом: Ложная слепота/Blindtsight
персонажи: Сири Китон, Юкка Сарасти, Капитан
жанр: джен
рейтинг: pg-13
предупреждения: псевдо-философия, чуток постканон-ау без учёта продолжения, взаимные пенетрации человеков, машинок и прочего, упоминания смертей, Сири в капсулке (я нежно люблю Сири в капсулке и этот тройничок в любом виде)

573 слова

Десятки - вероятно, потому что время в его капсуле перестало идти на знакомый счёт, как только крышка закрылась за ним перед побегом с Тесея, - десятки или сотни лет спустя Сири Китона больше не пугает мысль, что в какой-то мере весь корабль был эрзац-частью тела Юкки Сарасти.
Разумеется, не совсем как у людей - но у вампиров мало что бывает как у людей, их убивали и создавали заново не для этого.

Чувство, с которым Сири жил всё это время на борту Тесея, наконец оформилось в мысль, и теперь она казалась очевидной. Типичное когнитивное искажение, но Сири в достаточной мере человек, чтобы смириться с его наличием в своём сознании.
Как Шпиндель и позже его коллега могли в любой момент воспользоваться всеми манипуляторами и приборами лабораторий и медотсека, которые слушались их куда лучше, чем собственные неполноценные руки, - как Аманда могла воспользоваться боевыми дронами, повинующимися приказам, поступающим из её мозга, - как почти любой человек пользуется накладками, не задумываясь, - как сам Сири годами пользовался искусственной половиной собственного мозга, не ощущая её чуждой себе, - во всяком случае, не больше, чем он ощущал чуждым себе самого себя...
Когда что-то искусственное, чужое становится частью тебя, тебе приходится учиться этим пользоваться. Но потом, когда восприятие и нервная система адаптируются, выстроят цепочки рефлексов и укрепят глией новые нейронные пути в твоём мозгу, а дополнительная химия ускорит процесс, твоя внутренняя карта тела станет шире. Киберпротез, искусственная пластина в черепе или два десятка тонких препараторских манипуляторов в закрытом помещении станут продолжением тебя. Люди срослись с машинами так давно и крепко, что большинство не замечает этого естественного процесса или забывает о нём по завершении, как забывают о том, как учились ходить.

Сарасти руководил их экспедицией вместе с Капитаном. С искусственным интеллектом, сложнейшей системой, живущей в центральных ядрах корабля, контролирующей едва ли не все процессы, текущие в его огромном теле, несущемся сквозь космос. Сири не может отделаться от мысли, что в моменты, когда шнур для прямой связи с кораблём входил в разъём, врезанный в череп Сарасти, они на какие-то секунды становились одним целым. Голос Капитана становился голосом Сарасти, изменения маршрута и стабильности работы корабля становились его движениями, информация, которую получал Капитан, текла от всех его сенсоров к зонам распознавания и интерпретации образов в мозгу вампира, ядра обработки информации становились устройствами, подключенными напрямую к этому мозгу, практически его частью.
Сири едва ли когда-нибудь поймёт, чем был Капитан для Сарасти, помимо ещё одной части тела и мозга, расширяющей их возможности до невероятного.
Люди смогли сделать протезы и механизмы частью своей жизни, которую уже не вырвать прочь, не лишив их важной части самих себя. Вампиры по понятным причинам смогли пойти в этом дальше - пусть даже в количестве одной штуки, одного случая более чем достаточно для этого мира...
И, возможно, думает Сири потом, сами машины в этом плане ничем не хуже.

Во всяком случае, именно вампиру Капитан смог ответить тем же - когда пришло время, он точно так же без колебаний воспользовался тем единственным, что можно было бы назвать "протезом" для машины. Чуждым ему органическим конструктом, с которым он успел научиться обращаться.
Сири хорошо помнит мёртвые руки этого "протеза", захлопывающие за ним крышку спасательной капсулы, и голос Сарасти, ставший голосом Капитана и проговаривающий для него то, что он должен был услышать.

Вопрос лишь в том, сможет ли теперь он сам заново научиться пользоваться тем, что осталось ему от этих двоих - хотя бы в собственной голове - взамен того, чего Сарасти лишил его незадолго до их последнего разговора.
Но он постарается. У него есть время.


3. фобия или патологический страх

фандом: The Evil Within
персонажи: Марсело Химинес (подразумевается Рубен Викториано/Химинес, но у нас такой канон...)
жанр: почти джен
рейтинг: nc-17
предупреждения: нездоровые отношения, упоминания ментальных расстройств,

Рувик, просто Рувик

недобровольных опытов на людях, карательной психиатрии, медицинских проблем, отбитой жестокости и расчленёнки, травм и условных смертей важных персонажей, вольная матчасть

1 654 слова

Химинес знал, что Рубен боится огня.
Неудивительно - после того, что тот пожар сделал с его сестрой, со всей его жизнью, и во что превратил его самого. Химинес наблюдал за ним достаточно долго, чтобы заметить не только очевидную неприязнь покалеченного озлобленного существа к источничку своих проблем. Нет, это определённо было глубже.
Когда смотришь на Рубена со стороны, он порой не кажется человеком. Не только из-за недозаживших ран на местах ожогов по всему телу, вечно воспалённых и слишком чувствительных глаз и привычки двигаться, словно призрак, переставший отличать боль от её отстутствия и оттого больше не способный ощутить в ней угрозу.
Химинес сам помогал ему заблокировать часть рецепторов, сковывающих своими бесконечными сигналами его реакции. Поэтому он точно знал, что Рубена давно не пугает боль, которую способен причинить ему огонь. Ни боль, ни разрушение его тела само по себе - Рубен прошёл через это ещё мальчишкой, оставшись на какое-то время почти беспомощным инвалидом, которого выхаживали после этого, с позором пряча в подвалах родительского дома, откуда он никогда не должен был выйти. Он пережил и это, и всё то, что уже позже делал с собой сам - а часть его опытов казалась Химинесу временами куда более страшной и болезненной, чем одни только последствия пожара.
Огонь выжег из Рубена остатки того, что делало его похожим на людей - эмпатии, способности пощадить другого или самого себя, желания задуматься о чём-то, кроме цели и инструментов, которые могут пригодиться для её достижения. Огонь, на его глазах сожравший Лауру и почти уничтоживший его самого, помог ему стать тем чудовищем, которое Химинес больше не взялся бы диагностировать. Озлобленным, обманчиво нестабильным на вид психопатом, разгуливающим в драном светлом плаще и капюшоне по лечебнице и способным вонзить иглу для лоботомии в горло подопытному, переставшему представлять интерес. Умным, внимательным и рассчётливым психопатом, сильным и живучим, как мало кто из переступавших порог "Маяка", идущим к цели в своей больной голове с упорством атомного ледокола.
Огонь, будто спаливший когда-то его человеческую оболочку и сделавший из него такое, не способный сделать хуже, потому что хуже будет разве что смерть, должен был стать его частью - или его главным кошмаром. Впрочем, Химинес - не такой уж паршивый психиатр и знает, что в мире, скрытом за заслонками черепной коробки, это "или" не имеет никакого значения.
И его наблюдения эту гипотезу подтверждали.

Это были не самые здоровые отношения, разумеется.
Химинес боялся его, конечно, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что Рубен опасен. Иногда - ненавидел.
Рубен зависел от него, нуждался в нём, - призрак когда-то погибшего в пожаре мальчишки, не существующий для всего мира, чудовище, прячущееся в темноте больничных коридоров, в полумраке рабочих кабинетов и затенённой части операционных палат, где свет меньше режет ему глаза. Если бы не Химинес, он не смог бы продолжать работу над прототипом "Стема", и может быть, даже не смог бы выжить тогда. И в то же время он вёл себя в пределах лечебницы так, словно "Маяк" и всё его содержимое принадлежит ему, и оно будет использовано так, как он захочет, - лечебница, пациенты и подопытные, "Стем" и сам Химинес, последние годы всё чаще вздрагивающий при его появлении.
Отчасти он был прав.
Отчасти - как бы это ни звучало - Химинес слишком сильно зависел от него и его работы сам, и, вероятно, эта зависимость была глубже и неприятнее, чем любой из них признал бы вслух.
Возможно, это была одна из причин того, почему он даже не пытался сунуться глубже, пока они ещё были достаточно близки, чтобы ему могли позволить, - туда, где Рубен укрывал за своими лохмотьями и обгоревшей кожей страх перед открытым пламенем. Тот едва заметно показывался лишь изредка, малой искрой - когда Химинес видел, как расширяются его зрачки, если в старом крыле слишком ярко зажечь керосиновую лампу, как напрягаются цепкие пальцы, если прижечь рану зафиксированного пациента и позволить запаху горящего мяса заполнить комнату... Иногда казалось, что эта привычка разгуливать по подвалам лечебницы босиком, в одних оборванных по колено больничных штанах и наброшенном на плечи плаще с капюшоном обусловлена не потерей нормальной термочувствительности - просто его успокаивает холод. Словно пламя того пожара заронило свою искру где-то в глубине его мозга, и она продолжала тлеть там все эти годы, поэтому ему бывают нужны внешние инструменты, чтобы закрыться от этого хотя бы на время.
В глубине души Химинес уверен, что истинный страх этого холодного, полумёртвого на вид существа - горячий, как пламя, способное выжечь остатки разума из целого мира, если бы его выпустили наружу.
И то, что этот страх тлеет в нём глубже, чем может добраться даже он сам, - лишь напоминает, что реальности его уже не погасить.

Люди Мёбиуса совершили ошибку именно здесь.
Прежде всего, её совершил сам Химинес - когда отдал его им, когда позволил себе окончательно сдаться и привести их к Рубену и его работе. Он быстро перестал лгать себе - безусловно, в его предательстве было немало желания наконец получить то, что полагалось ему по справедливости, иначе он не начал бы с публикации их работы под своим именем. Но больше в этом было усталости, и ещё больше - страха. Контролировать Рубена становилось всё труднее, его - их! не нужно идти у него на поводу, - их работа близилась к завершению, и Химинес всё отчётливее понимал, что ничего хорошего его не ждёт по завершении этой фазы. Если бы Рубен действительно перестал нуждаться в нём, это было бы ещё полбеды - но то, куда он собирался шагнуть дальше, грозило самому Химинесу рядом с ним участью похуже, чем судьба некоторых их испытуемых.
Мёбиус обещал, что они смогут взять его под контроль.
Ещё, разумеется, они обещали, что сам Химинес получит заслуженное признание, и это отчасти усмирило его сомнения. Но важнее было то, что после этого Рубен не сможет добраться до него, чтобы выразить, что он думает по этому поводу.

Если бы Химинес знал, что они сделают, чтобы все эти обещания оказались правдой, он купил бы капсулу с цианидом, чтобы вставить себе в зуб или прямо в глотку.

Он понял это сразу, когда увидел то, что осталось от Рубена Викториано, и услышал их обьяснение.
Именно тогда он первый раз ощутил кожей спины изнутри тот липкий холодок, зачатки которого старался не замечать последние годы, когда оставался с ним наедине.
Люди Мёбиуса действительно смогли полностью взять его под контроль. Настолько надёжно, что им даже не понадобилась анестезия, когда они слой за слоем вскрывали его, разбирая на части, от верхних слоёв кожи до каждого нерва в глубине тела, пока не добрались до нужных отделов мозга, которые необходимо было синхронизировать с системой "Стема", чтобы сделать из него первое ядро.
Но хуже всего было не это.
Глядя на остатки его нервной ткани, подключенные в электролитном растворе к корневой части системы, Химинес понимал, что они сделали с ним на самом деле.
Они не просто приковали его к "Стему", заставив его социопатичную личность стать нервным центром системы, предназначенной для объединения человеческих сознаний в одно целое. Они заперли его в его собственном мозгу, в искусственном мирке, который будет создан из содержимого его черепной коробки. Наедине со всем, что он хранил там годами.
С болью, с ненавистью, со злобой и горечью, с выпестованным, заткнутым глубоко под кору мозга испепеляющим страхом.
С огнём, который никогда не затухал до конца.
Кому-нибудь другому Химинес мог бы даже посочувствовать - если и есть на свете ад, который люди носят внутри себя, то вот он, идеальный хрестоматийный случай, судьба, по сравнению с которой даже смерть, которой этот человек теперь лишён, уже не кажется таким уж пугающим вариантом.
Но он слишком хорошо знал Рубена.

Есть пациенты, на которых одно время было модно пробовать новейшую терапию - столкнуть их лицом к лицу с самым худшим страхом в их жизни, окунуть в него с головой, заставить пройти сквозь него и преодолеть, чтобы освободиться. На это давали финансирование, этот подход пользовался успехом, и сам Химинес некоторое время в своей практике щедро применял его к не одному десятку больных с безосновательными фобиями. Большинство, разумеется, ничего не преодолевали - но от такого серьёзного шока тип реакции мог измениться, буйная паника и агрессия сменялись кататоническим синдромом или тихим помешательством. Это отчасти считалось успехом, потому что сглаженная реакция устраивала всех - и когда какая-нибудь истеричная девица, до визга на разрыв связок боящаяся крыс, после ночи, проведённой с ними в одной комнате, начинала тихо задыхаться и замолкала в спазме на несколько суток - родственником это часто устраивало. Гораздо реже кому-то везло, и терапия действительно заставляла их снизить остроту реакции, несмотря на побочные эффекты вроде беспричинного тремора.
Но пару раз Химинес наблюдал другое.
Там, где эта шарлатанская "терапия" действительно приносила плоды.

К моменту, когда он окончательно осознал, что Мёбиус сделал с Рубеном, было уже поздно что-то объяснять.
Химинес успокаивал себя тем, что теперь, не имея ни физического тела, ни возможности повлиять на кого-то вне "Стема", тот не сможет вынести ад внутри своей головы наружу и от души погрузить в него всех, кто окажется в зоне видимости. Реальной опасности больше не было. Он мог продолжать исследования. Он мог получать свою порцию славы и платы за уже вложенные силы и время, не опасаясь, что обезображенная незаживающими ожогами рука сомкнётся на его горле. Мёбиус выставил ему свои условия, но взамен дал свободу от человека, усмирить которого не смог бы, может быть, никто другой.
Но каждый раз, когда перед его глазами вставало изображение прошитого электродами участка головного мозга в банке с раствором, - руки у него начинали едва заметно дрожать, а лоб покрывала мерзкая холодная испарина, словно впитавшая весь воздух из его судорожно сжавшихся лёгких.

Химинес никому этого не показывает, и со временем приучается не показывать даже себе самому, насколько это возможно.
Надо быть последним дураком, чтобы позволять себе думать о том, что будет, если то, что осталось от Рубена, однажды сможет коснуться чего-то ещё сознания.
Химинес видел, как он прошёл через боль, горечь и бессилие, которые должны были сломать его ещё мальчишкой - но стали в итоге его частью, сделав одновременно ещё большим психопатом, чем он был, способным выдержать то, от чего половина их подопытных сходила с ума и пробивала себе виски обломками собственных костей.
Он не хочет думать о том, во что мог бы превратиться Рубен, если бы сумел точно так же пройти сквозь свой главный страх.

Как и о том, что это может оказаться отнюдь не только огонь.


4. укусы, рваные раны

фандом: Мир Тьмы/World of Darkness
персонажи: m!цимисх/m!носферату-антитрибу
категория: слэш
жанр: дарк, внезапная романтота скажите мне, что это жанр, я зобыл как делат шапки т.т
рейтинг: nc-21
предупреждения: издевательста над почти трупами, вампиры жрут людей и играют с едой, упоминания врождённых уродств, специфичные вкусы (шабашиты и веселье, крч)

1 120 слов

Чарли возится с ним уже минут пять, задумчиво мурлыкая себе под нос дурацкую попсовую песенку, услышанную по радио.
Камил молчит, не сводя внимательных глаз с его рук и того, что они делают. Но когда пальцы Чарли ненавязчиво проскальзывают в углубление между двумя обрывками обнажённых мышц, он всё-таки отворачивается, уставившись в стену ангара и словно смутившись.
Как будто на том, что у Камила вместо лица, можно разобрать смущение или вообще хоть что-то.
Впрочем, этот жест говорит Чарли больше, чем сказало бы любое выражение на лице, - и он, тихо усмехнувшись, продолжает.

Смертные не находят следов, которые каиниты оставляют на телах своих жертв, - если каиниты сами этого не захотят. Острые клыки, пробивающие вену, у большинства достаточно тонкие, неодолимый голодный инстинкт ведёт тебя точно к нужному участку, - а если где-то и водятся идиоты, вынужденные грызть чью-то шею в поисках крупного сосуда, то как правило, они вымирают довольно быстро, - а если ты по какой-то прихоти хочешь оставить жертву в живых, то мельчайшей капли, подаренной в ответ, хватит, чтобы мелкие ранки, похожие на царапины, закрылись без следа.
Не то чтобы друзья Чарли или его братья по стае к этому сильно стремились, но факт - вариантов повести себя со смертными прилично масса. Стрёмные трупы с глотками, разодранными в лоскуты до хребта, - это или работа безмозглых оборотней, или остатки пира бешеного молодняка из стай, где не принято контролировать своего Зверя, и этому молодняку кто-то позволяет и одобряет такое веселье, или кто-то решил оторваться, намеренно позволив себе отвести душу, и пусть весь мир думает, что хочет.
Теоретически, конечно, можно попасть в переплёт и утратить контроль против своей воли, но вправду сказать, Чарли с таким почти не сталкивался. Если ты выжил хотя бы пару тысяч ночей после Становления и сделал пару выборов, определяющих твой путь, то уж такую мелочь, как состояние остатков своей трапезы, как-нибудь да осилишь проконтролировать.
Но только не в том случае, если ты - Камил Андриевич, самый красивый Носферату западного побережья.

Чарли считает блажью его привычку таскать на нижней лица плотную бандану, которая вместе с вечно поднятым капюшоном чёрного худи делает его похожим на бандита из гетто, но Камил оставил её при себе, даже когда стая его признала. Носферату не отличаются классической красотой, многие из его соклановцев похожи на калек, жертв самых разных интересных болезней или мутантов из сайфай-фильмов девяностых.
Камилу повезло больше многих - тот искорёженный кошмар, что представляет собой его челюсть, зубы и часть горла, даже позволяет ему говорить.
Когда он только появился, вся стая гадала, что это за дурацкий акцент - и только Чарли, присмотревшись, заметил, как он наклоняет голову каждый раз, прежде чем ответить, видимо, чтобы снять давление с голосовых связок.
Потом, когда они познакомились поближе, Камил рассказал ему, как после Ствновления заново учился говорить, - дикая кривая конструкция, в которой несимметричная куча кривых клыков упиралась друг в друга и в мягкие ткани, частично рассеченные и отгрызенные некрозом мышцы и хрящи, компенструющие их глухие стяжки прямо сквозь мясо, но большая часть языка и гортани уцелела, хоть всё вместе и выглядело теперь как разросшаяся мясорубка, по которой проехался танк, - и как учился пить кровь. Эта штука могла бы стать пугающим оружием, если бы её можно было хоть чуть подкорректировать.
Чарли тогда представил, во что должна превратиться шея смертного, когда её поцелует такая красота, - и тут же спросил, может ли он посмотреть этой ночью.
Камил, перебивший за последний месяц народа больше, чем иные шабашитские бойцы за полгода, предавший свою секту и выследивший их стаю по стигналам с мобил, - кажется, смутился от этого вопроса.
Но разрешил.

- Чего ты там в нём ковыряешься?
Хмыкнув, Чарли аккуратным веером разводит пальцы, и переплетённые нити мышечных волокон натягиваются на них, как розовое влажное кружево.
- Красоту навожу.
- Тебе красоты вокруг не хватает? Мы и так здесь задержались.
- Это тебе приспичило сожрать его прямо здесь, - беззлобно напоминает Чарли, вытягивая из-под обрывка кожи новую мыщцу и прогибая её в пальцах, как воск, - так что, будь добр, потерпи теперь, пока я закончу. Тебя не учили, что эгоистично не думать об удовольствии партнёра тоже?
- Я думал, ты его завернёшь так, чтобы сливался с местностью. А ты что творишь?..
Чарли нравится то, что он творит.
Разодранное горло пацана, валяющегося перед ним на полу ангара, выглядит так, как и должно выглядеть то, что удостоилось укуса этого любителя поторопиться. В первый момент казалось, что он погружает пальцы в сплошную кровавую кашу, сквозь которую продолжает сочиться кровь из порванных сосудов, а разодранные мышцы и хрящи будто и правда побывали в пасти мясорубки, если бы та могла напасть на человека, чтобы загрызть его с особой жестокостью. А ведь Камил почти не делал ничего сверх меры - прокусил крупную вену, как мог, и выпил столько, сколько ему было нужно. Просто с этой штукой вмеесто нормальных клыков он физически не способен не превратить чужую шею в кучу окровавленных ошмётков, где висящие на клочках обрывки кожи застревают в таких же разодранных мыщцах, и между всем этим в глубине проступает остаток пробитых хрящей гортани.
Чарли разбирает эту кучу драных ошмётков, закрепляя узелки и переходы кусочками ещё держащейся кожи, переплетая мышцы и сосуды в тонкое прочное кружево, раскрывающееся далеко за пределы разорванного горла смертного, будто растущие из него цветы. Получается красиво, можно было бы поработать ещё, сделав плетение тоньше и укрепив его так, чтобы осталось живым подольше, но Камил прав - они и правда задержались.

- Раньше я делал это только для стаи, - признаётся он, наконец убирая руки от тела. - Ну, знаешь, чтоб нас запомнили и всё такое. Мы оставляли на мертвецах всякое плетение, и Мара даже название нам по этому обычаю придумала. Но одно дело - за идею, а другое...
А другое - когда ты делаешь это как будто и для того, кто стоит рядом с тобой.
Чарли очень хочется, чтобы Камил рассмотрел то, что он делает, чтобы увидел, какой красивой бывает плоть, структура которой отличается от всего, что вокруг.
Носферату находятся в каком-то смысле на другом конце шкалы - там, где Цимисхи касаются своей и чужой плоти Изменчивостью, меняя её формы, плоть Носферату обретает свою форму сама, бесконтрольно, замирает в этой форме так прочно, что даже Изменчивость мало что может с этим сделать. Но это не значит, что эти концы шкалы не могут однажды друг друга коснуться.
Камил смотрит на кружево в руках Чарли, на то, как его пальцы гладят ещё тёплую плоть смертного, которой недавно касались его клыки и язык, словно повторяя его путь, - и осторожно спрашивает, встречаясь с ним взглядом:
- Ты ненормальный слегка, да?
- Определённо, - соглашается Чарли, протягивая ему руку.
Камил сжимает её, помогая ему подняться, - и, прежде чем он отступит и снова натянет свою тряпку, Чарли делает ещё один шаг и целует то, что было когда-то губами Камила, пробирается языком между жёсткими спайками и холодным частоколом клыков.
Камил сжимает его руку сильнее - и больше не пробует отстраниться.


5. изнасилование, сексуальное насилие, травмы половых органов

фандом: Звонок/Ringu
персонажи: Широтаро Нагао/Садако Ямамура
категория: псевдо-гет
жанр: дарк, бзсхднст и без пяти минут пздц
рейтинг: nc-21
предупреждения: собственно изнасилование, дешёвые отмазы, упоминания смерти и болезней, специфичные медицинские состояния, половая неоднозначность

654 слова

Позже Нагао дал клятву, что никому не выдаст её тайну.
Это было справедливо - последняя их встреча установила между ними своего рода молчаливую договорённость. Садако никому не расскажет о том, что случилось между ними в том лесу вблизи санатория, о том, как он потерял контроль - а сам Нагао нигде и словом не обмолвится о том, что узнал о ней в тот день.
В какой-то степени эта клятва не нарушить взаимного молчания, связавшего их друг с другом, была его попыткой подкупить судьбу - на случай, если Садако всё-таки не была уверена, что хотела того, чем всё закончилось, - хотя иного объяснения у Нагао до сих пор нет. Что ещё могло вести его тогда, настолько неумолимое, что он едва понимал, что делает - кроме уже бушевавшей тогда в крови оспы и воли самой Садако, которая привела его к тому старому колодцу в лесу, рассказывая ему словами и ещё больше - без слов, обо всём, от чего она устала в своей несчастной жизни? Нагао, уже к тому возрасту успешный врач, знал, что такое самодисциплина, и воспротивиться собственной слабости он всегда умел. Но то, что подавило его волю тогда, было больше него и сильнее, и можно было только послушаться его.

Нагао никому и никогда не расскажет, какой ослепительно белой была её кожа на груди под тонкой блузой. Как длинные и тонкие пальцы с неожиданной силой вцеплялись ему в плечи и аккуратные ухоженные ногти рвали ткань на его рубашке. Как сухие листья и земля оставляли следы на её длинной серой юбке, но каким-то образом не лишали её изящества и точёной болезненной красоты, а лишь подчёркивали их.
И уж тем более Нагао никому не расскажет о том, что увидел под этой юбкой, когда всё закончилось и наваждение, казалось, отступило.
Садако Ямамура не была полноценной женщиной, - хотя и назвать её мужчиной он бы не посмел, тем более, что с большой вероятностью ни её женские, ни мужские части не были таковыми в полном смысле слова. И, возможно, это была одна из причин того, как всё получилось. Возможно, что она поняла, чего он хочет, ещё до того как это понял он сам, внутренне желая ощутить свою женскую суть, пошла ему навстречу, заставив действовать.
В любом случае, Нагао сохранит её секрет - а она сохранит в тайне то, как он потерял тогда контроль, как испугался того, что сотворил, и того, что она сделает с ним сейчас в ответ, если он не закончит сразу. Как, повинуясь всё той же пугающей силе - или отчасти и стремлению Садако, имеющей над ним такую нечеловеческую власть, - сжимал её горло в руках, вдавливая её в землю, и поднимал на руки её неподвижное тело, прежде чем сбросить в колодец. Как бросал следом камни и землю, внутренне содрогаясь от каждого глухого удара сквозь застоялую воду внизу.

Рана на плече, из которого Садако зубами вырвала кусок кожи с мясом, гноилась долго - Нагао сказал врачам, лечившим его от оспы, что в горной деревеньке, где он сам заразился от пациента, семья того пыталась лечить его народными методами вроде вскрытия и прижигания нарывов концентрированными настоями трав. Никто не задавал ему лишних вопросов, и никто не спрашивал о том, почему и в какой момент молча уехала из санатория Садако Ямамура, приезжавшая навещать отца - она делала так не в первый раз. Никакой связи. Их общая тайна осталась тайной.
Рана на плече воспалялась несколько дней подряд, несмотря на всю обработку - на фоне начавшейся острой стадии оспы Нагао временами казалось, что холодные пальцы женщины, которая лежит теперь на дне старого колодца, бороздят эту рану, врастая в неё всё глубже, и в лихорадке он пытался вырвать их оттуда, как корни ядовитого растения.
Будто Садако хотела, чтобы он хорошо запомнил то, с чем ему придётся жить теперь до конца своих дней.
Впрочем, ровно через неделю воспаление сошло на нет, и плечо наконец стало медленно зарастать.

Нагао надеялся, что колодец в лесу, где они гуляли в тот день, зарастёт точно так же - но в итоге так и не рискнул вернуться туда, чтобы убедиться своими глазами.

@темы: goretober 2021, обрывки