statistically speaking, your genitals are weird
Clair Argentis, я подозреваю, что под темой про Викоса ты имел в виду не совсем юношеские глюки, неловкость, романтоту и испанский стыд, но внезапно уже поздно.
vtm
илиас сел фрумос/мика викос, pg-13, недопреслэш и рукалицо
нихрена не происходит в композиции не хватает бобров, которые пришли за бревном оч зарисовочно
1 700
Воздух в купальне влажен и пахнет лесными цветами.
Не теми роскошными тяжелыми соцветиями, что так любят в своих садах богачи от Нового Рима до предместий благой Варны. В тех есть своя прелесть, но сейчас Илиасу больше по душе другие - наполовину дикие, взращённые суровой предгорной землёй, тонкие и бледные на вид, но сильные и способные своими корнями раскрошить камень, а тонким ароматом - отравить даже самое стойкое сердце.
Даже запертые в ухоженном вырождающемся саду за золотым забором, они остаются всё теми же, и их не спутаешь ни с какими иными, едва ощутив в сумерках, как шепчет едва касающийся их прохладный ветер.
Иногда их нужно вырвать оттуда с корнем, чтобы они расцвели.
Илиас проходит в купальню, закрывая за собой резную дверь. Тонкие сандалии напитываются влагой, едва коснувшсь мокрого пола, но он не обходит разлитые по деревянным доскам лужи, даже когда вода ближе к центру помещения смешивается с кровью.
Запахи крови и цветов смешиваются, дразнят обоняние острым краем, и Илиас неторопливо изучает эту вязь, прежде чем сделать следующий шаг.
- Мика, Мика, Мика, - говорит он негромко.
Скорее ласково, чем с укором. Скорее улыбаясь, чем что-либо ещё.
Бледный юноша, сидящий на краю широкой ванной с резьбой по краю, поднимает на него глаза - тёмные, бездонные и всё ещё слишком настороженные. Мокрая насквозь одежда, несколько слоёв богато расшитой парчи и один - тонкого шёлка, сползли с его плеча, словно наполовину сброшенная кожа.
Илиас не спрашивает его ни о чём, чего бы он не захотел рассказать сам, и тот это знает.
- Он попытался до меня дотронуться.
- Он хотел тебе услужить, - мягко поправляет Илиас.
Мика опускает сузившиеся глаза, оглядывая дело своих... Вероятнее всего, рук.
Слуга-гуль корчится на полу, уже не стонет, только шипит на выдохе сквозь сжатые зубы. Кровь продолжает слабыми толчками выбиваться из оборванных сосудов его плеча - там, где раньше была рука. Кожа выглядит так, словно её оплавили воском, но плоть под ней и сустав - рваные, вывернутые, словно конечность отделили одним рывком, и по сероватой коже к шее змеятся кровоподтёки.
Сама рука валяется на полу, рядом с расписанным тонким кувшином, по которому ползёт трещина, и смятым окровавленным полотном. Перебитое запястье. Полностью переломленный локоть. Два выломанных пальца.
Мика смотрит на них без интереса, только едва заметно хмурится, когда Илиас качает головой и присаживается на край ванной рядом.
- Я прислал его к тебе не для того, чтобы он напугал тебя, - говорит он по-прежнему мягко.
- Он не напугал.
Илиас смотрит внимательнее, а потом поднимает руку и ласково касается его волос, убирая одну влажную тёмную прядь за ухо.
Его будущий послушник едва заметно наклоняет голову навстречу этому движению.
- Ты расстроен, что я сделал это? - спрашивает он вдруг.
Илиас улыбается этой наивности и снова касается его кончиками пальцев - на этот раз плеча, но по краю полуспущенного ворота.
- Ты можешь делать со слугами всё, что сочтёшь нужным. Дорога благословит тебя на любые испытания своих желаний, если ты действительно хочешь ступить на неё. Как меня может расстроить твоя воля? Разве я не спрашивал тебя об этом? - Не опуская руки, Илиас ловит его взгляд, смотрит в глаза, не мигая, и так же спокойно добавляет: - Но ты должен знать, почему сделал это. Потому что искренне желал этого?
Воздух яростно пахнет цветами.
Вода с травами и летними соцветиями в наполненной ванной, пропитавшая его одежду и пол. Цветущие ветви в лесу вокруг купальни, запах свежей крови из раны слуги на полу. Острый запах тревоги и тайного вожделения, каким умеет расцвести бессмертная кровь, едва начавшая находить свой путь к истинной своей форме.
- Или из страха? - тихо спрашивает Илиас.
Мика смотрит на него ещё несколько мгновений - а потом отводит взгляд.
Он понимает.
Илиас любуется на него и изучает терпеливо - так же терпеливо, как слой за слоем снимает первый раз его закрытые имперские одежды, с тихим смехом позволяя одному из серебряных крючков поранить себе пальцы и наслаждаясь тем, как загораются эти бездонные глаза при виде его крови.
Мика кажется ему порой совсем юным, хотя он наверняка был старше самого Илиаса, когда получил Становление, и наверняка успел прожить не меньше ночей - а в его крови Илиас чувствует силу, возможно, большую, чем его собственная. Но в этом существе словно не хватает чего-то - жизни ли, истинной жизни, начинающейся после смерти, или времени, посвящённого своим желаниям, или какой-то частицы души, которую забрала у него золотая византийская клетка, и которую теперь только предстоит по крупице разыскать снова.
Иногда Илиасу кажется, что он видит его насквозь, как видел многих других, желавших стать послушниками на его Дороге - но потом он обнаруживает, что смотрит в тёмную воду, не знающую собственного дна.
Даже если греческой ветви клана и оставшимся Гесудинам будет плевать на то, что он намерен увести от них одну из их любимых игрушек - это будет слишком занятно, чтобы не попытаться.
- Ступая на Дорогу Желаний, ты ищешь свободы, истинной и честной. Если этот срыв - лишь проявление страха, которому подчиняется твой Зверь, то это ошибка. Твой удар направляют точно такие же оковы, как те, что других сдерживают от удара. Тебя пугает, что кто-то коснётся тебя? Увидит тебя таким, каков ты есть на самом деле? - Илиас легко ведёт по его плечам обеими ладонями, стоя перед ним, и первый слой влажной тяжёлой ткани ложится на край ванной, утопая подолом в цветочной воде. - Я знаю, что ты не боишься других. Не их самих, разумеется. Но страх бывает разным. Страх перед тем, что ты есть - парализует тебя, если ты отдашь ему власть над собой, как он парализует тех заблудших, что назвали нас грешниками. Не должно быть страха и стыда в том, чтобы быть тем, кто ты на самом деле.
- Я знаю, - шёпотом отзывается Мика, и Илиас ласково касается его губ пальцами.
- Но тебе нужно время, чтобы понять.
Он кивает.
Он очень старательно узнал и запомнил то, что начала шептать ему Дорога, то, что говорил ему наставник с самой первой ночи, и понемногу он узнаёт и запоминает то, что говорит ему не только его разум - но медленно, проверяя каждый шаг, потому что все эти десятилетия его учили чему угодно, кроме того, чтобы верить своей душе. И теперь он пытается выстроить эту веру заново - починить руками, как чинят покалеченную плоть, построить на месте распадающихся руин чужого храма свой собственный. И для этого снова обращается к разуму, которого одного слишком мало для того, чтобы понять.
Истинный храм души прорастает из земли, корней и крови, а не строится руками из камней. Илиас знал это с детства, ещё до своего Становления, вероятно, отчасти поэтому его избрал для истинного служения сначала Ярило, а потом и Доринта.
Мике, чтобы понять это и вспомнить, что можно верить не только разуму, понадобится куда больше времени, чем он думает.
И когда Илиас с улыбкой касается оставшегося влажного шёлка на его груди, чтобы показать, как это - понять не только разумом, тот с неожиданной смелостью накрывает руку своей - следы крови и кожи покалеченного гуля под тонкими длинными ногтями - и останавливает его движение.
Он делает это не первый раз, и с каждым разом в этом жесте копится всё больше желания - но его всё ещё недостаточно, чтобы оно стало волей.
- Я понимаю, - говорит Илиас негромко.
Мика, поколебавшись, убирает руку.
Илиасу хочется увидеть в этом движении след разочарования - но пусть решает сам.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал, чтобы... - Он бросает взгляд на кувшин с трещиной, потом на оторванную руку у своих ног. Снова поднимает глаза, словно обдумав и решив что-то, и когда он заговаривает снова, его интонация едва заметно меняется. - Это не было истинное желание, хотя оно и принесло мне облегчение. Я потерял контроль. Возможно... Действительно из страха, о котором ты говоришь. Ты знаешь меня сейчас лучше, чем я сам.
- Но я не осуждаю, - говорит Илиас, поглаживая его пальцы.
- А я не хочу, чтобы это было так каждый раз. Я хочу пройти дальше. Если страх мешает мне понять то, что лежит глубже, его не должно быть.
Он смотрит Илиасу в глаза, и тот улыбается шире.
Это будет занятно. Ещё более занятно, чем было до сих пор.
- Восстанови ему руку. И мы попробуем научиться ещё раз. - Он делает шаг назад, а потом подбирает кувшин, ставит на место, не глядя на гуля на полу. - Я призову других, когда ты будешь готов - и, пожалуй, пока не буду оставлять вас наедине. Не бойся. Я знаю, как это бывает трудно поначалу.
Мика смотрит на него, почти незаметно сузив глаза.
О, он уже знает этот взгляд.
Всегда нужно усомниться, всегда проверить, любое знание - не только обрести, но и проверить на истинность, на прочность, сломать, как этого несчастного слугу, если оно не выдержит проверки. Илиас чувствует в нём это, как чувствует аромат крови и лесных цветов в воздухе - за тревогой и робостью существа, которому проще вырвать и приставить обратно руку слуги, чем допустить его до своей наготы, проступает безжалостность и жажда понимания, которые способны перекрыть даже тревогу. Безжалостность и жажда понадобятся ему на этом пути не меньше, чем его наставнику сейчас нужны терпение и ласка.
И Илиас обязательно увидит, как эти цветы раскроются в нём, и как за ними окажется следующий слой, постепенно обнажающий и вытачивающий его душу из тенёт, наброшенных другими - и часть этих тенёт он уже начал расплетать своими руками.
Все, кто приходят на Дорогу Желаний в поисках свободы, знания, истины - на самом деле ищут самих себя.
И некоторые - даже не жалеют о том, что нашли.
- Останься, - говорит он вдруг.
Илиас медленно оборачивается, вопросительно поднимая бровь.
Слуга замер, мелко подрагивая то ли от холода, то ли от боли, сжав бледные губы в нить. Мика осторожно протягивает руку и касается его раны - неторопливо, словно примеряясь, пальцами закрывает часть всё ещё кровоточащих сосудов, и дрожь волной отступает под его ладонью, а гуль вдруг распахивает глаза и судорожно переводит дыхание.
Мика смотрит сосредоточенно и внимательно, второй рукой снова застёгивая влажную одежду - не на него, на Илиаса, прямо ему в глаза.
- Скажи это, - говорит тот негромко.
Это ведь такая малость. А ты уже сделал столько более смущающих тебя вещей по моему слову - не пора ли начинать говорить мне своё.
Мика снова проводит пальцами по плечу слуги, всё ещё глядя Илиасу в глаза, почти ласково касается гулева горла. Снова возвращает ладонь к плечу, нежно поглаживая наполовину открытую рану.
- Я хочу, чтобы ты смотрел.
vtm
илиас сел фрумос/мика викос, pg-13, недопреслэш и рукалицо
1 700
Воздух в купальне влажен и пахнет лесными цветами.
Не теми роскошными тяжелыми соцветиями, что так любят в своих садах богачи от Нового Рима до предместий благой Варны. В тех есть своя прелесть, но сейчас Илиасу больше по душе другие - наполовину дикие, взращённые суровой предгорной землёй, тонкие и бледные на вид, но сильные и способные своими корнями раскрошить камень, а тонким ароматом - отравить даже самое стойкое сердце.
Даже запертые в ухоженном вырождающемся саду за золотым забором, они остаются всё теми же, и их не спутаешь ни с какими иными, едва ощутив в сумерках, как шепчет едва касающийся их прохладный ветер.
Иногда их нужно вырвать оттуда с корнем, чтобы они расцвели.
Илиас проходит в купальню, закрывая за собой резную дверь. Тонкие сандалии напитываются влагой, едва коснувшсь мокрого пола, но он не обходит разлитые по деревянным доскам лужи, даже когда вода ближе к центру помещения смешивается с кровью.
Запахи крови и цветов смешиваются, дразнят обоняние острым краем, и Илиас неторопливо изучает эту вязь, прежде чем сделать следующий шаг.
- Мика, Мика, Мика, - говорит он негромко.
Скорее ласково, чем с укором. Скорее улыбаясь, чем что-либо ещё.
Бледный юноша, сидящий на краю широкой ванной с резьбой по краю, поднимает на него глаза - тёмные, бездонные и всё ещё слишком настороженные. Мокрая насквозь одежда, несколько слоёв богато расшитой парчи и один - тонкого шёлка, сползли с его плеча, словно наполовину сброшенная кожа.
Илиас не спрашивает его ни о чём, чего бы он не захотел рассказать сам, и тот это знает.
- Он попытался до меня дотронуться.
- Он хотел тебе услужить, - мягко поправляет Илиас.
Мика опускает сузившиеся глаза, оглядывая дело своих... Вероятнее всего, рук.
Слуга-гуль корчится на полу, уже не стонет, только шипит на выдохе сквозь сжатые зубы. Кровь продолжает слабыми толчками выбиваться из оборванных сосудов его плеча - там, где раньше была рука. Кожа выглядит так, словно её оплавили воском, но плоть под ней и сустав - рваные, вывернутые, словно конечность отделили одним рывком, и по сероватой коже к шее змеятся кровоподтёки.
Сама рука валяется на полу, рядом с расписанным тонким кувшином, по которому ползёт трещина, и смятым окровавленным полотном. Перебитое запястье. Полностью переломленный локоть. Два выломанных пальца.
Мика смотрит на них без интереса, только едва заметно хмурится, когда Илиас качает головой и присаживается на край ванной рядом.
- Я прислал его к тебе не для того, чтобы он напугал тебя, - говорит он по-прежнему мягко.
- Он не напугал.
Илиас смотрит внимательнее, а потом поднимает руку и ласково касается его волос, убирая одну влажную тёмную прядь за ухо.
Его будущий послушник едва заметно наклоняет голову навстречу этому движению.
- Ты расстроен, что я сделал это? - спрашивает он вдруг.
Илиас улыбается этой наивности и снова касается его кончиками пальцев - на этот раз плеча, но по краю полуспущенного ворота.
- Ты можешь делать со слугами всё, что сочтёшь нужным. Дорога благословит тебя на любые испытания своих желаний, если ты действительно хочешь ступить на неё. Как меня может расстроить твоя воля? Разве я не спрашивал тебя об этом? - Не опуская руки, Илиас ловит его взгляд, смотрит в глаза, не мигая, и так же спокойно добавляет: - Но ты должен знать, почему сделал это. Потому что искренне желал этого?
Воздух яростно пахнет цветами.
Вода с травами и летними соцветиями в наполненной ванной, пропитавшая его одежду и пол. Цветущие ветви в лесу вокруг купальни, запах свежей крови из раны слуги на полу. Острый запах тревоги и тайного вожделения, каким умеет расцвести бессмертная кровь, едва начавшая находить свой путь к истинной своей форме.
- Или из страха? - тихо спрашивает Илиас.
Мика смотрит на него ещё несколько мгновений - а потом отводит взгляд.
Он понимает.
Илиас любуется на него и изучает терпеливо - так же терпеливо, как слой за слоем снимает первый раз его закрытые имперские одежды, с тихим смехом позволяя одному из серебряных крючков поранить себе пальцы и наслаждаясь тем, как загораются эти бездонные глаза при виде его крови.
Мика кажется ему порой совсем юным, хотя он наверняка был старше самого Илиаса, когда получил Становление, и наверняка успел прожить не меньше ночей - а в его крови Илиас чувствует силу, возможно, большую, чем его собственная. Но в этом существе словно не хватает чего-то - жизни ли, истинной жизни, начинающейся после смерти, или времени, посвящённого своим желаниям, или какой-то частицы души, которую забрала у него золотая византийская клетка, и которую теперь только предстоит по крупице разыскать снова.
Иногда Илиасу кажется, что он видит его насквозь, как видел многих других, желавших стать послушниками на его Дороге - но потом он обнаруживает, что смотрит в тёмную воду, не знающую собственного дна.
Даже если греческой ветви клана и оставшимся Гесудинам будет плевать на то, что он намерен увести от них одну из их любимых игрушек - это будет слишком занятно, чтобы не попытаться.
- Ступая на Дорогу Желаний, ты ищешь свободы, истинной и честной. Если этот срыв - лишь проявление страха, которому подчиняется твой Зверь, то это ошибка. Твой удар направляют точно такие же оковы, как те, что других сдерживают от удара. Тебя пугает, что кто-то коснётся тебя? Увидит тебя таким, каков ты есть на самом деле? - Илиас легко ведёт по его плечам обеими ладонями, стоя перед ним, и первый слой влажной тяжёлой ткани ложится на край ванной, утопая подолом в цветочной воде. - Я знаю, что ты не боишься других. Не их самих, разумеется. Но страх бывает разным. Страх перед тем, что ты есть - парализует тебя, если ты отдашь ему власть над собой, как он парализует тех заблудших, что назвали нас грешниками. Не должно быть страха и стыда в том, чтобы быть тем, кто ты на самом деле.
- Я знаю, - шёпотом отзывается Мика, и Илиас ласково касается его губ пальцами.
- Но тебе нужно время, чтобы понять.
Он кивает.
Он очень старательно узнал и запомнил то, что начала шептать ему Дорога, то, что говорил ему наставник с самой первой ночи, и понемногу он узнаёт и запоминает то, что говорит ему не только его разум - но медленно, проверяя каждый шаг, потому что все эти десятилетия его учили чему угодно, кроме того, чтобы верить своей душе. И теперь он пытается выстроить эту веру заново - починить руками, как чинят покалеченную плоть, построить на месте распадающихся руин чужого храма свой собственный. И для этого снова обращается к разуму, которого одного слишком мало для того, чтобы понять.
Истинный храм души прорастает из земли, корней и крови, а не строится руками из камней. Илиас знал это с детства, ещё до своего Становления, вероятно, отчасти поэтому его избрал для истинного служения сначала Ярило, а потом и Доринта.
Мике, чтобы понять это и вспомнить, что можно верить не только разуму, понадобится куда больше времени, чем он думает.
И когда Илиас с улыбкой касается оставшегося влажного шёлка на его груди, чтобы показать, как это - понять не только разумом, тот с неожиданной смелостью накрывает руку своей - следы крови и кожи покалеченного гуля под тонкими длинными ногтями - и останавливает его движение.
Он делает это не первый раз, и с каждым разом в этом жесте копится всё больше желания - но его всё ещё недостаточно, чтобы оно стало волей.
- Я понимаю, - говорит Илиас негромко.
Мика, поколебавшись, убирает руку.
Илиасу хочется увидеть в этом движении след разочарования - но пусть решает сам.
- Что ты хочешь, чтобы я сделал, чтобы... - Он бросает взгляд на кувшин с трещиной, потом на оторванную руку у своих ног. Снова поднимает глаза, словно обдумав и решив что-то, и когда он заговаривает снова, его интонация едва заметно меняется. - Это не было истинное желание, хотя оно и принесло мне облегчение. Я потерял контроль. Возможно... Действительно из страха, о котором ты говоришь. Ты знаешь меня сейчас лучше, чем я сам.
- Но я не осуждаю, - говорит Илиас, поглаживая его пальцы.
- А я не хочу, чтобы это было так каждый раз. Я хочу пройти дальше. Если страх мешает мне понять то, что лежит глубже, его не должно быть.
Он смотрит Илиасу в глаза, и тот улыбается шире.
Это будет занятно. Ещё более занятно, чем было до сих пор.
- Восстанови ему руку. И мы попробуем научиться ещё раз. - Он делает шаг назад, а потом подбирает кувшин, ставит на место, не глядя на гуля на полу. - Я призову других, когда ты будешь готов - и, пожалуй, пока не буду оставлять вас наедине. Не бойся. Я знаю, как это бывает трудно поначалу.
Мика смотрит на него, почти незаметно сузив глаза.
О, он уже знает этот взгляд.
Всегда нужно усомниться, всегда проверить, любое знание - не только обрести, но и проверить на истинность, на прочность, сломать, как этого несчастного слугу, если оно не выдержит проверки. Илиас чувствует в нём это, как чувствует аромат крови и лесных цветов в воздухе - за тревогой и робостью существа, которому проще вырвать и приставить обратно руку слуги, чем допустить его до своей наготы, проступает безжалостность и жажда понимания, которые способны перекрыть даже тревогу. Безжалостность и жажда понадобятся ему на этом пути не меньше, чем его наставнику сейчас нужны терпение и ласка.
И Илиас обязательно увидит, как эти цветы раскроются в нём, и как за ними окажется следующий слой, постепенно обнажающий и вытачивающий его душу из тенёт, наброшенных другими - и часть этих тенёт он уже начал расплетать своими руками.
Все, кто приходят на Дорогу Желаний в поисках свободы, знания, истины - на самом деле ищут самих себя.
И некоторые - даже не жалеют о том, что нашли.
- Останься, - говорит он вдруг.
Илиас медленно оборачивается, вопросительно поднимая бровь.
Слуга замер, мелко подрагивая то ли от холода, то ли от боли, сжав бледные губы в нить. Мика осторожно протягивает руку и касается его раны - неторопливо, словно примеряясь, пальцами закрывает часть всё ещё кровоточащих сосудов, и дрожь волной отступает под его ладонью, а гуль вдруг распахивает глаза и судорожно переводит дыхание.
Мика смотрит сосредоточенно и внимательно, второй рукой снова застёгивая влажную одежду - не на него, на Илиаса, прямо ему в глаза.
- Скажи это, - говорит тот негромко.
Это ведь такая малость. А ты уже сделал столько более смущающих тебя вещей по моему слову - не пора ли начинать говорить мне своё.
Мика снова проводит пальцами по плечу слуги, всё ещё глядя Илиасу в глаза, почти ласково касается гулева горла. Снова возвращает ладонь к плечу, нежно поглаживая наполовину открытую рану.
- Я хочу, чтобы ты смотрел.
-
-
26.04.2020 в 14:01Я имел в виду всё сразу и что угодно, и — аааа, какое оно всё красивое!
Есть такие прекрасные лапоньки, которые не теряют удивительности в любой точке своего существования, и распространяют вокруг себя такое магнитное поле, что вот, например, Илиас ещё пока не очень понял, куда попал))
Самый романтичный клан ever!
Даже гуля под конец полечили)
Стеснительная лапонька, охохо, ходячая бомба стеснительности, сейчас начнёт творится что-то неимоверное, прямо сейчас!!
Шкатулка Пандоры, которая со временем нарастила всякое, кхм, странное — во всех отношениях, а под терпением и лаской это странное расправило все свои лепестки ииии в общем я отправляюсь дальше орать и носиться по стенам, а потом ещё пару раз перечитаю
-
-
26.04.2020 в 14:32да по-моему, Илиас тогда как раз отлично почуял, что там за бездны прикрыты, не зря ж он это чудо тогда сразу в оборот взял и год потом обхаживал, прежде чем ритуально трахнуть и взять себе совсем))
хотя, по-моему, там всё равно было оч много желания уязвить политической и прочей шпилечкой византийцев. но так это они оба были оч не против по итогу, так что всё отлично сложилось.
под тепением и лаской там реально постепенно повытащилось много хорошего, это да. и гули с отрываемыми руками, которые невовремя потрогали, были в каноне! и починить руку, чтоб Илиас не расстраивался, было хдд
и почему-то мне кажется, что таких рук было больше одной, и гули там от него должны были за илиасовой туничечкой прятаться, когда он серьёзно взялся учиться не стесняться всякого неприличиятак что мы даже не очень сочиняем тут, всё на основе канона и исторических документов)))
слои тоже задокументированы в истории хд
-
-
26.04.2020 в 15:45Это очень хорошо, потому что я до сих не могу найти, куда впихнуть прочтение канона (и ещё 82 другие книги), а тут могу у тебя читать и просвещаться!
-
-
27.04.2020 в 00:45