statistically speaking, your genitals are weird
dragon age II
Орсино, тлен, бзсхднст, блджад-магия
R за кровькишкираспидорасило
Право
(770)
Квентин говорил, что кровь - это свобода.
За время их переписки он говорил многое - о том, что означает слово жизнь, о том, что для неё нет границ и запретов, а единственным законом законом является она сама, что лишь поэтому её боятся даже те, кто считает себя вправе орошать ею землю без счёта.
Что иногда капля крови, пролитая искренне за тех, кого любишь, оказывается сильнее тысячи солдат.
Так глупо, что только теперь за его красивыми словами Орсино видит их смысл.
Он терял их, одного за другим, все эти годы.
Хранил остатки их свободы, как мог, подставляясь храмовникам без видимого страха и зубами выгрызая крошечные кусочки нормальной жизни для тех, кому её не полагалось. Хлипкую щеколду на дверь умывальной, передышку от постоянных унизительных досмотров, право прочесть одно письмо из десятка присланных родными за год, право на ответ, право на мнение, на чувство.
Хранил остатки собственного разума, надежды, упорства там, где его подопечные сдавались и отказывались от такой жизни, потом - хранил иллюзию, пустую оболочку собственного разума, надежды и упорства - просто чтобы хоть у кого-то из них был шанс на то, что однажды станет иначе.
Шансов становилось всё меньше. Орсино делал вид, что ценит отвоёванные Кругом у храмовников крошки свободы и достоинства, учил оставшихся магов ценить их тоже, но в перспективе всё яснее видел: каждая мелкая победа, каждый шаг вперёд - оплачены десятком шагов назад, в ближайшем будущем, когда Церковь и Мередит сожмут пальцы стальной перчатки на их горле ещё крепче.
Он готов был это принять и даже признать, что в чём-то мог заслужить такое. Но те, кого он защищал, кто смотрел на него в последние секунды своей жизни раньше, кто смотрит теперь, понимая, что их ждёт та же судьба - клеймо живого мертвеца на лоб или смерть от рук фанатиков - они нет.
Тарин. Эльза. Хион. Моуд...
Орсино помнит каждое имя и лицо, но иногда он забывается и перестаёт различать, кто из них уже погиб, а кто - скоро не выдержит тоже, или спровоцирует храмовников на очередное убийство из осторожности, или наложит на себя руки сам. Сначала его это пугало. Пока он не понял, что есть вещи пострашнее.
С каждым из ушедших, казалось, умирала часть его самого - и оставалась внутри, продолжая причинять тупую боль при взгляде на оставшихся. Квентин, живший вне Круга и мало знающий о страхе и боли его учеников и подопечных, возможно, понимал его больше, чем Орсино готов был признать.
Разве накрывающего его с каждой новой смертью отчаяния ещё не достаточно, чтобы убить внутри надежду?
Разве мёртвая часть сердца может болеть?
Да - если в ней всё ещё бьётся живая кровь.
Сколько их осталось, десяток? Меньше?
Он не видит всех, но отчётливо слышит каждый крик - с площади, от ворот, с внутреннего двора. Слышит отчётливее и громче, чем звон мечей храмовников и грохот ворот вдалеке, чем крики Защитника Киркволла и его людей.
Киркволл сузился до разорванного Круга, который он защищал до конца, до каменной площадки, окружённой смертью со всех сторон, до лежащих вокруг тел его учеников, до их всё ещё открытых глаз.
Лица. Имена. Обещания, которые он давал им, надежда, которую растил в них, и которая только что на его глазах дала свои плоды - вот они, рассеяны кусками по мокрым камням Казематов. Разве хоть кто-то из них заслужил такое?..
Квентин был прав.
Крик Хоука тонет в оглушающем грохоте, в рёве собственного пульса в висках, и тот наверняка тоже понимает, что слишком поздно. Орсино взрезает руку, выпуская кровь щедрым дождём, окропляя ею камни и глядя лишь в лица тех, кто погиб на его глазах и останется в этих глазах до самого конца.
Кровь - это свобода. Это сила.
Кровь стирает границы между сильными и слабыми, своими и чужими, живыми и мёртвыми.
Они не понимают. Даже сам Орсино не понимал до этого мгновения, пока остатки надежды ослепляли его вместе с немногими, кто ещё мог твёрдо стоять рядом.
Но они увидят. Прежде чем погибнуть - они все увидят.
Они поймут.
Кровь не способна вернуть надежду или выполнить то, что он обещал своим ученикам.
Но сейчас, когда их плоть обнимает его со всех сторон, срастается с его собственной, вгрызается в неё, разрывая и прорастая насквозь, - когда запрещённая магия призывает их встать последний раз вместе с ним, - когда их остывающая кровь врывается в его сердце, смешиваясь с его кровью и позволяя ему ощутить всю их боль, страх, - всё бессильное отчаяние, которое они все эти годы не смели разделить друг с другом по-настоящему, - всю ревущую ненависть, которая жжёт изнутри, сплавляя их тела и души воедино...
Именно сейчас, в это последнее мгновение, пока его разум ещё не утонул в пламени этой крови окончательно, - Орсино знает, что может наконец - в последний раз - дать им то, что они заслужили.
Право на месть.
Орсино, тлен, бзсхднст, блджад-магия
R за кровькишкираспидорасило
Право
(770)
Квентин говорил, что кровь - это свобода.
За время их переписки он говорил многое - о том, что означает слово жизнь, о том, что для неё нет границ и запретов, а единственным законом законом является она сама, что лишь поэтому её боятся даже те, кто считает себя вправе орошать ею землю без счёта.
Что иногда капля крови, пролитая искренне за тех, кого любишь, оказывается сильнее тысячи солдат.
Так глупо, что только теперь за его красивыми словами Орсино видит их смысл.
Он терял их, одного за другим, все эти годы.
Хранил остатки их свободы, как мог, подставляясь храмовникам без видимого страха и зубами выгрызая крошечные кусочки нормальной жизни для тех, кому её не полагалось. Хлипкую щеколду на дверь умывальной, передышку от постоянных унизительных досмотров, право прочесть одно письмо из десятка присланных родными за год, право на ответ, право на мнение, на чувство.
Хранил остатки собственного разума, надежды, упорства там, где его подопечные сдавались и отказывались от такой жизни, потом - хранил иллюзию, пустую оболочку собственного разума, надежды и упорства - просто чтобы хоть у кого-то из них был шанс на то, что однажды станет иначе.
Шансов становилось всё меньше. Орсино делал вид, что ценит отвоёванные Кругом у храмовников крошки свободы и достоинства, учил оставшихся магов ценить их тоже, но в перспективе всё яснее видел: каждая мелкая победа, каждый шаг вперёд - оплачены десятком шагов назад, в ближайшем будущем, когда Церковь и Мередит сожмут пальцы стальной перчатки на их горле ещё крепче.
Он готов был это принять и даже признать, что в чём-то мог заслужить такое. Но те, кого он защищал, кто смотрел на него в последние секунды своей жизни раньше, кто смотрит теперь, понимая, что их ждёт та же судьба - клеймо живого мертвеца на лоб или смерть от рук фанатиков - они нет.
Тарин. Эльза. Хион. Моуд...
Орсино помнит каждое имя и лицо, но иногда он забывается и перестаёт различать, кто из них уже погиб, а кто - скоро не выдержит тоже, или спровоцирует храмовников на очередное убийство из осторожности, или наложит на себя руки сам. Сначала его это пугало. Пока он не понял, что есть вещи пострашнее.
С каждым из ушедших, казалось, умирала часть его самого - и оставалась внутри, продолжая причинять тупую боль при взгляде на оставшихся. Квентин, живший вне Круга и мало знающий о страхе и боли его учеников и подопечных, возможно, понимал его больше, чем Орсино готов был признать.
Разве накрывающего его с каждой новой смертью отчаяния ещё не достаточно, чтобы убить внутри надежду?
Разве мёртвая часть сердца может болеть?
Да - если в ней всё ещё бьётся живая кровь.
Сколько их осталось, десяток? Меньше?
Он не видит всех, но отчётливо слышит каждый крик - с площади, от ворот, с внутреннего двора. Слышит отчётливее и громче, чем звон мечей храмовников и грохот ворот вдалеке, чем крики Защитника Киркволла и его людей.
Киркволл сузился до разорванного Круга, который он защищал до конца, до каменной площадки, окружённой смертью со всех сторон, до лежащих вокруг тел его учеников, до их всё ещё открытых глаз.
Лица. Имена. Обещания, которые он давал им, надежда, которую растил в них, и которая только что на его глазах дала свои плоды - вот они, рассеяны кусками по мокрым камням Казематов. Разве хоть кто-то из них заслужил такое?..
Квентин был прав.
Крик Хоука тонет в оглушающем грохоте, в рёве собственного пульса в висках, и тот наверняка тоже понимает, что слишком поздно. Орсино взрезает руку, выпуская кровь щедрым дождём, окропляя ею камни и глядя лишь в лица тех, кто погиб на его глазах и останется в этих глазах до самого конца.
Кровь - это свобода. Это сила.
Кровь стирает границы между сильными и слабыми, своими и чужими, живыми и мёртвыми.
Они не понимают. Даже сам Орсино не понимал до этого мгновения, пока остатки надежды ослепляли его вместе с немногими, кто ещё мог твёрдо стоять рядом.
Но они увидят. Прежде чем погибнуть - они все увидят.
Они поймут.
Кровь не способна вернуть надежду или выполнить то, что он обещал своим ученикам.
Но сейчас, когда их плоть обнимает его со всех сторон, срастается с его собственной, вгрызается в неё, разрывая и прорастая насквозь, - когда запрещённая магия призывает их встать последний раз вместе с ним, - когда их остывающая кровь врывается в его сердце, смешиваясь с его кровью и позволяя ему ощутить всю их боль, страх, - всё бессильное отчаяние, которое они все эти годы не смели разделить друг с другом по-настоящему, - всю ревущую ненависть, которая жжёт изнутри, сплавляя их тела и души воедино...
Именно сейчас, в это последнее мгновение, пока его разум ещё не утонул в пламени этой крови окончательно, - Орсино знает, что может наконец - в последний раз - дать им то, что они заслужили.
Право на месть.
@темы: dragon age, фик: dragon age, обрывки
-
-
28.05.2019 в 09:00Больно. Сильно. Досказано.
Мне ужасно понравилось
-
-
28.05.2019 в 13:33там правда у большинства крыша уехала, но у Мередит в паладинство и тиранию, а у Орсино в мученичество и, закономерно, под конец в берсерк-срыв. мне тоже очень жалко, что с ним так вышло. хотя не могу отметить, что вот этот пиздец под конец - это было даже в чём-то красиво. очень.
и дико жаль, что впустую.
-
-
29.05.2019 в 22:26Право на месть, угу. Хотя конечно некромфору уже все пофиг ><
-
-
29.05.2019 в 22:53вшитая бага игрысцена вполне четко демонстрирует, что сознание там на этом срыве рассыпалось окончательно.что, по-хорошему, более чем закономерно.
меня еще удивляет, как он так долго вообще продержался.
спасибо)