statistically speaking, your genitals are weird
bleach
рукия, акон, (условно) соде но шираюки
лёгкий пре-фемслеш, лёгкий сайнс-фетиш, а так - джен
таймлайн: пауза между присоединением бьякуи к восстанцам и финальной боёвкой
несостыковки, опечатки, передёрганности - возможны. дальше знаете
дисклаймер: куботайт.
4 879 слов
Едва край ширмы выскальзывает из тонких пальцев – вся конструкция мягко сдвигается и быстро, бесшумно возвращается в исходное состояние, закрывая вход наглухо. Рукия успевает скользнуть внутрь и отдёрнуть край хакама, который тонкая ширма почти зажимает – и оказывается наедине с полумраком и прохладной тишиной. Оглядывается, оправляя хакама, и нерешительно замирает.
Реабилитационные блоки двенадцатого отряда представлялись ей иначе.
В проходном помещении стоит тишина, после ослепительного солнца снаружи кажется, что полумрак густ и прохладен, как в колодце летом. Из непроницаемой с непривычки тьмы откуда-то впереди раздаётся едва заметный гул и тихий ритмичный писк неведомых приборов. Рукия надеется, что всего лишь приборы – от отряда Куроцучи-тайчо можно ожидать любых сюрпризов, притаившихся в тёмных углах научно-исследовательских корпусов, а несложный ритм, повторяющийся раз за разом и начинающий успокаивающе обволакивать сознание, что-то ей сильно напоминает. Что-то настолько знакомое и родное, что не сразу и разберёшь.
Рукия делает несмелый шаг вперёд, так и не дав глазам привыкнуть к полумраку. Почти вслепую, на звук, пытаясь определить направление, в котором находится источник неумолкающего звука, всё плотнее обволакивающего самую душу мягким прохладным покрывалом, и притягивающего, как магнит. Под ногой обнаруживается ступенька, об которую слишком легко споткнуться, но рефлексы не подводят – Рукия легко выпрямляется, не заметив толком, что едва не рухнула в полутьме вперёд, и как в полусне делает ещё шаг.
Тихий писк приборов с постоянно повторяющимся, простым и знакомым ритмом не прекращается, идёт ровно и чётко, манит в глубину бараков, или что это должно быть за место. Она успевает подумать, что обязана была сообщить о своём визите и дождаться сопровождающего. Двенадцатый отряд не допускает самовольных вторжений на сакральную территорию, и тем фактом, что ей разрешили не просто пройти по нейтральной зоне, она обязана только внештатной ситуации и вызубренному до корки списку правил, которые обязалась соблюдать, как священные заветы.
Ритм становится всё яснее (может быть, мелькает на задворках сознания вялая мысль, они в аппаратуру встраивают как раз такую ловушку для неожиданных гостей, чтобы теряли волю и направление сразу и уже не могли убежать, нарушив местный порядок), мягко оплетает со всех сторон, и Рукия делает ещё пару нетвёрдых шагов вперёд. От прилившей к горлу необъяснимой нежности сердце сжимается и кончики пальцев начинают холодеть, а веки невольно опускаются, лишая остатков ненужного зрения. Едва проступившие из темноты контуры бумажных ширм, исчерканных неразличимыми пометками, и непонятных угловатых конструкций – пропадают, когда пространство начинает плыть вокруг неё, снося куда-то в сторону, в вязкие прохладные ладони темноты…
В следующую секунду Рукию выдёргивают обратно рывком, едва не вырвав сустав из плеча.
Она мгновенно вскидывается, резко выдохнув и сбрасывая чужую ладонь. Рука привычно дёргается к поясу, где висят лакированные сайя – и повисает в пустоте.
С мечом бы её сюда и не подпустили. Да и что было бы толку с куска металла в ножнах, если твой Занпакто сбежал от тебя по своей воле, а потом и вовсе превратился в пару обломков когда-то смертоносного клинка.
- Осторожнее. Вы здесь запросто покалечитесь, если не будете смотреть, что перед вами. А то и вообще оборудование нам повредите.
- Акон, - выдыхает Рукия тогда. И выпрямляется, пытаясь скрыть внезапное неуместное облегчение.
- А после этого покалечимся мы все, - тактично заканчивает Акон, отступая на шаг. В полумраке, оказавшимся не таким уж густым, чётко высвечивается его угловатое равнодушное лицо и даже тонкая струйка белёсого дыма от сигареты.
Запаха его в воздухе она так и не чувствует.
С Аконом и Нему, по мнению Рукии, из всей этой компании только и можно говорить по-человечески. Не то чтобы кого-то из двенадцатого отряда она рискнула бы назвать нормальным, но эти двое внушают очень подкупающую иллюзию покладистости и адекватности. Наверное, именно поэтому тихая, всё терпящая от отца Нему остаётся несменяемым фукутайчо его отряда годами.
Кем остаётся и что терпит от Маюри Акон, Рукия не представляет. Думается, и не стоит.
Он ведёт её длинным, почти пустым коридором, погруженным в такой же полумрак, как проходная комната. В стенах Бюро Технологического Развития явно не придают значения таким мелочам, как приличествующий вид помещений, где не происходит непосредственной работы.
Звук, чуть не лишивший её сознания несколькими минутами назад, не исчезает – доносится из того же источника, к которому ведёт её ориентиром белеющая в нескольких шагах впереди широкая рабочая роба Акона. Просто теперь ритм стал чуть спокойнее, от него не плывёт перед глазами и не перехватывает ласково дыхание. Рукии становится всё интереснее, что это может быть за оборудование и для чего они его держат работающим в полупустых помещениях, где и быть никого не должно. Или правда для неё включили?
- Акон, - говорит она наконец в белую спину впереди. Негромко, потому что в какой-то момент понимает, что даже не может точно сказать, как к нему следует обращаться.
- М? – спокойно отвечает спина, не оборачиваясь и не сбавляя шага. Коридор всё не кончается и не поворачивает, начинает больше напоминать длинный тоннель.
- У вас был до меня кто-нибудь ещё? Из Готея 13, из тех, чьи Занпакто вы сейчас…
- Изучаем.
- …Надеетесь починить, - заканчивает она почти одновременно с ним и замолкает, расслышав.
Акон останавливается, встаёт к ней вполоборота, опираясь рукой о неровную стену. Рассматривает внимательно, так, что сузившиеся тёмные глаза в ней всё равно что по дырке колют. Источника освещения не видно – какие-нибудь аварийные лампы в невидимых глазу нишах у стен - или глаза просто привыкли к этому вездесущему полумраку, но теперь чётко можно различить сухие черты его лица, жёсткую складку губ, торчащие сквозь бледную кожу костяные наросты у корней жёстких волос. Рукия смотрит ему в лицо прямо, не отводя взгляда от точки между глазами.
- Вы – первая, кто вообще отправил нам запрос на эту тему, Кучики-сан, - наконец говорит Акон и снова подносит к губам сигарету. – Больше никто.
Отворачивается от неё и отпускает тумблер, за рычаг которого держался всё это время.
Одна из ширм-стен отъезжает в сторону, обнажая перед ними просторное лабораторное помещение, и по стенам мгновенно загораются неяркие светильники, сигнальные лампы, мониторы с графиками или диаграммами. Помимо тех, что и так стоят посреди комнаты, горстью окружив светлый лабораторный стол и то, что на нём лежит.
- Вперёд, - добавляет Акон, кивая в сторону центра. – Ваша игрушка.
И Рукия понимает, что звук, который вёл её всё это время вернее, чем светлая роба Акона в темноте и стены тоннеля вокруг, шёл именно оттуда. И что он – теперь совсем тихо, негромко, почти спокойно, как ручей журчит, нащупав после порогов и перекатов ровное русло – продолжает её звать.
И с трепетом, легко, без единого шороха, шагает вперёд.
Конечно, никакой это был не прибор.
Это Рукия понимает практически сразу, когда подходит достаточно близко, чтобы различать и глазами тоже.
Соде но Шираюки, её собственный Занпакто, лежит сейчас на обтянутой тканью металлической кушетке, какие в двенадцатом отряде используют для всего – от операций до транспортировки металлолома.
Бледная, почти прозрачная – когда Рукия увидела её в материализованной форме первый раз, подумала – правда сделана из льда и инея, её же тронуть страшно, как драться такой красотой. Первая же атака взбунтовавшейся катаны выбила из её головы глупые мысли, но теперь они нахлынули с новой силой.
Рукия судорожно вздыхает и подходит ближе, сжав онемевшие пальцы в кулаки. Ритм сигналов, тихо и равномерно выдаваемых приборами рядом, оглушает и одновременно продирает глубже костей.
Узкое лицо, тонкие скулы проступают сквозь белоснежную кожу, такую ровную, что даже вен не просматривается. Волосы матового серебра – в сложной причёске, только шпильки вставлены под непривычным углом, чтобы не пробить обшивку кушетки, и несколько гладких прядей шёлковыми лентами висят в воздухе у приподнятого изголовья. Хрупкая ледяная статуя, опутанная со всех сторон паутиной серебристых проводов, датчиков и прочей неведомой техники, словно эти тонкие нити привязывают её к стоящим и висящим вокруг кушетки приборам, постепенно оплетая искусственным коконом.
Рукия осторожно протягивает пальцы в сторону её ладони, вздрагивает и едва не зажимает себе рот другой рукой.
- Акон… - выдыхает она, бросив на молча стоящего в стороне учёного взгляд, которым можно было бы прожечь дыры в десятке Пустых. – Акон, можно?..
Тот переводит колючий внимательный взгляд с мониторов на неё, переводит какой-то мелкий рычаг и коротко кивает.
Рукия на секунду сжимает похолодевшие пальцы в кулак, успокаивая дрожь, потом осторожно, словно боясь повредить хрупкую оболочку кокона со спящей внутри бабочкой, касается бледной кисти своего Занпакто.
По руке словно прокатывается тугая прохладная волна.
Отдаётся в глубине эхом, в самую душу, заставляет защемить что-то в груди. Пальцы сами по себе обхватывают тонкое запястье, обводят прохладную узкую кисть с проступающими миниатюрными косточками, сжимают неподвижную ладонь. Рукия глухо, словно издалека слышит, как приборы начинают бешено строчить свою песню, как звякает о плитку на полу что-то металлическое, выпавшее из кармана Акона, который мгновенно прирос к мониторам и клавишам под ними, быстро выстукивая что-то по глухо стукающим кнопкам.
Соде но Шираюки лежит на кушетке неподвижно, тонкие голубоватые веки на застывшем лице даже не вздрагивают, и грудь под слоями белоснежного косодэ не движется – но реацу, которая отдаётся в ладони и заставляет глубоко внутри подниматься волны знакомой дрожи – та самая, невозможно не узнать.
Рукия осторожно гладит её ладонь, постепенно успокаивая дыхание, и понимает, что вряд ли сейчас смогла бы оставить на лице достойное выражение. В уголках глаз предательски покалывает, и ей кажется, что там собрались кристаллы тонкого серебристого льда.
- Вы это сделали, - тихо произносит она, не отрывая взгляда от бледного лица Соде но Шираюки и не отпуская её ладони. – Вы можете их восстанавливать, да?
- Предположительно, - равнодушно бросает Акон, склонившийся над одним из мониторов и старательно перебивающий свои данные в новые комбинации неразличимых символов.
- И вы сможете её вернуть? Совсем – как раньше?
Акон перелистывает в руках несколько страниц лохматого блокнота, изучая змеящиеся по ним тёмные линии. Прислушивается к мерно перекликающимся приборам, поворачивает ближайший тёмный монитор с бегущей по нему светящейся дорожкой под другим углом, придирчиво рассматривая увиденное. Потом поворачивается к Рукии.
- А вот это интересный вопрос, - произносит он, не отводя цепких глаз от её лица, и та не может понять, смотрит он ей в глаза или сквозь неё в темноту. Этого холодного и острого, как заточенный скальпель, взгляда она у Акона ещё ни разу не видела.
У Маюри – видела, и тайно радовалась тогда, что он так смотрит не на неё саму.
- В смысле? – Кончики её пальцев продолжают мягко касаться прохладной кожи Соде но Шираюки, и голос разума негромко нашёптывает в голове, что глупо было бы защищать её от человека, который спасает ей больше, чем жизнь.
Голос чего-то куда более живого и настойчивого возражает, что это не человек, а член двенадцатого отряда и Бюро Технологического Развития, и ничего пока не понятно.
Несколько мгновений Акон смотрит на неё, словно читая эти мысли по её лицу и напрягшимся плечам. Потом жёстко усмехается и качает головой, закуривает новую сигарету.
Когда он заговаривает, голос звучит неожиданно мягко и почти… снисходительно.
- Цель эксперимента не в том, чего вы боитесь, Кучики-сан.
- Я ничего не боюсь, Акон, - произносит она со всем возможным достоинством, продолжая касаться пальцами своего меча.
- Угу, - небрежно кивает он, отворачиваясь.
Рукия наблюдает, как он осторожно разворачивает пару мелких мониторов к ней, потом берётся обеими руками за края самого широкого и тоже слегка меняет его угол. Подкручивает какой-то винт в системе штырей и проводов, на которых висит большая часть приборов, и опускает всю систему чуть ниже. Снова поворачивается к застывшей на кушетке катане, осторожно поправляет пару датчиков у её висков и на шее.
- Смотрите, - кивает он Рукии, отодвигаясь и давая обзор на мониторы. – Вот эти два, прежде всего.
Она поднимает глаза на мониторы и замирает.
Тихий мерный писк одних механизмов, ровный гул других и остальной шум, к которому она успела здесь привыкнуть, накатывает волной, с новой силой впиваясь в душу. Перед глазами, плавной молнией пересекая экран, движется тонкая ритмичная линия, мерцающая на фоне темноты и чуть заметно проступающей сквозь неё разметки. Линия идёт равномерно, не прерываясь ни на волосок, опускаясь и поднимаясь на постоянно повторяющихся участках, и звук приборов сливается с её движением, послушно фиксируя самые высокие и низкие точки. Регулярные пики в верхней части почти достают до тонкой линии разметки, похожей на горизонт. Рукия завороженно впитывает в себя этот единый танец, не отрывая завороженного взгляда от волнистой линии на экране, и ей кажется, что та проходит сквозь неё саму, с каждым изгибом задевая комок в горле.
Так мог бы выглядеть на их мониторах пульс живого существа. Равномерные сигналы приборов отдаются внутри, словно удары сердца.
- Это…
- Узнаёте? – Акон переключает ещё несколько кнопок в основании монитора, и вся нижняя часть экрана, до самой линии, становится серебристо-белой, как режущая кромка стальной полосы. – Так будет нагляднее.
Рукия едва не взвивается с места.
- Хамон! Акон, эти ваши… приборы, они считывают её линию хамона! – Он наклоняет голову, наблюдая за ней, потом перекидывает сигарету из одного угла рта в другой и нажимает ещё несколько клавиш.
Разметка смещается, показывая увеличение масштаба, и Рукия невольно кивает на каждое его действие, потому что частота узора на экране монитора уменьшается и делает извилистую полосу, разделяющую светлую и тёмную зоны, окончательно знакомой.
- Так – в натуральный размер, - добавляет Акон.
Рукия ещё раз кивает.
Поворачивается к соседнему монитору, по экрану которого сплошным потоком идёт тонкая вязь, похожая на узор древесины на срезе.
- А это тогда…
- Хада, - кивает Акон, не прекращая наблюдать за ней, словно она стала ещё одним подключенным к кушетке прибором для считывания данных. – Узор стали вашего Занпакто.
- Да. Да, так и есть.
Она всматривается в рисунок, с каждой секундой узнавая его всё отчётливее. Снова переводит взгляд на главный монитор, где извивается плавная спокойная нить, снова с обеих сторон окружённая темнотой с едва проступающими границами разметки.
- Это основные индивидуальные параметры, по которым мы составляем их характеристики, - продолжает Акон, и Рукия с удивлением слышит в его голосе что-то, напоминающее тщательно сдерживаемое восхищение. – Практически любой ритмический узор, который мы считываем, стремится к форме хамона. Кардиограмма, энцефалограмма, ритмы мышечных сокращений, понимаете? Всё. У любого ритмического графика, который можно считать с материализованной формы Занпакто, будет тот или иной вариант всё того же хамона. У вашей девочки он очень ровный. Представляете, как летят приборы на тех, у кого нерегулярный хамон или строение меча предполагает другую форму линии закалки и контактной области?
Рукия тут же вспоминает Ренджи и убойную силу банкая Забимару, который не предполагает ничего, и отдалённо напоминающего катану.
- Абараи-фукутайчо, - хмыкает Акон, словно прочитав её мысли, - отказался предоставить нам свой Занпакто для исследования. Но возможно, он ещё передумает. Маюри-тайчо умеет убеждать.
- Я бы посмотрела, - усмехается в ответ Рукия, представив себе последствия попытки отнять у Ренджи его меч.
- Я тоже.
Рукия рассматривает мониторы, на которых действительно тут и там проступают изгибы единого узора. Опускает глаза на Соде но Шираюки, бережно поправляет край её рукава, незаметно завернувшийся на запястье, как от неосторожного движения. Замечает, что по внутренней стороне её ладони венками тянутся тонкие провода, разветвляясь до самых кончиков полупрозрачных пальцев. Каждый заканчивается едва заметной гибкой пластинкой.
- А хада? – спрашивает она, уже догадываясь.
- Отпечатки пальцев. Сетчатка глаза. Мы ещё не проверили все данные досконально, но если у них работает подобие нервной сети, то я уверен, что рисунок повторяется и там. Функциональное разделение, как с хамоном, просто другой уровень… Они удивительные, правда? – добавляет он тихо.
Рукия невольно поднимает на него глаза.
Акон не смотрит на Соде но Шираюки – он тонет в своих данных и схемах на мониторах едва ли не весь, и когда в колючих глубоко посаженных глазах отражаются узоры графиков и безликих цифр рядом с ними, кажется, что глаза у него горят сильнее, чем у всего двенадцатого отряда, получившего новость о допуске к клиническим данным четвёртого.
Рукия замечает, какими напряжёнными скользящими движениями он касается клавиш, перегоняя информацию в разные режимы и что-то подсчитывая, как по сухим узким губам иногда пробегает кончик языка, слышит его почти не изменившееся дыхание («почти» едва ощущается, чуть заметным холодком по спине, и он совсем не похож на тот, которым веет от её катаны даже сейчас), и в очередной раз задумывается о том, что он за человек и как здесь оказался.
Акон редко выбирается за пределы территории отряда, мало с кем говорит, кроме своих, и если не иметь с ним дел, кроме редких официальных вопросов к Бюро, можно спокойно верить, что его собрали на соседнем столе или вырастили в пробирке, которая стояла в инкубаторе чуть ниже той, из которой вылез его тайчо. Но за показной отстранённостью и маской Куроцучи Маюри не слишком тщательно скрыты множество мелочных человеческих слабостей – вроде тщеславия, обидчивости, неуверенности, любопытства, - и с трудом можно представить, есть ли там вообще что-то ещё. А вот то, что показалось сейчас из-за сухого лица с костяными наростами у кромки жёстких волос и невыразительного голоса Акона – холодное, по-хищничьи цепкое и быстрое, как-то неестественно, чуждо живое – Рукия не знает, как назвать.
Словно смотришь на рептилию, почувствовавшую что-то интереснее и ценнее добычи на ужин.
- Так расскажите мне, - говорит он вдруг почти нормальным голосом.
Ногой выдвигает из-под кушетки тонкий металлический стул без спинки, усаживается на него, приладив на одно колено широкий блокнот, исчерканный мелкими пометками и грубыми схемами. Рукия понятия не имеет, что это должно означать.
Ничего не говоря, смотрит на него, вопросительно нахмурившись.
- Ваш Занпакто, - кивает Акон на застывшее на кушетке тело. – Сейчас вы видите и ощущаете рисунок её хамона и хада, у вас перед глазами развёртка по всем возможным на данный момент вариантам.
- И?
- Я хочу, чтобы вы изучили его внимательнее и сказали мне, отличается ли то, что вы видите, от того, что было раньше. Насколько изменился узор, периодичность, что угодно? Какие новые качества приобрёл? Или что потерял?
- А должен был?
Рукия невольно вцепляется глазами в неподвижное бледное лицо, к которому по краям приникли такие же незаметные пластинки датчиков, как на руках. Ничего нового она там, естественно, не видит. С другой стороны, много ли она вообще видела Соде но Шираюки такой – до того, как её сломали?
- Мы не имеем таких данных, - пожимает плечами Акон, постукивая кончиком карандаша по краю блокнота. – И дать нам их можете пока только вы.
- Вы поэтому меня сюда и допустили?
- Разумеется.
Уже в шикае рассмотреть хамон и тем более хада её катаны практически невозможно. Ровно мерцающая сталь в ответ на произнесённое имя просыпается, начинает сиять, словно снег на солнце, равномерно от кончика лезвия до серебристо-белой ленты на окончании рукоятки.
Рукия видела.
Если светлую до холодной рези в глазах стальную полосу поверхность повернуть под определённым углом и поднести к себе чуть ближе, чтобы её коснулось твоё дыхание – по клинку, словно тонкий до страха иней, проходит граница, отделяющая область яркой гибкой стали от той части, от взгляда на которую режет глаза.
Когда Рукия первый раз попросила у своей катаны разрешения взглянуть на её хада – несколько часов после она вообще ничего не могла видеть. В её духовном мире тонкие прохладные пальцы Соде но Шираюки касались её воспалённых век, замораживали выступившие из-под них слёзы, и Рукия шёпотом говорила:
«Спасибо».
Она всматривается в изящную линию, пересекающую центральный монитор, до рези в глазах впивается взглядом в тонкий узор на экранах других. Зажмуривается, снова чувствуя под веками наливающиеся холодом льдинки, чуть заметно качает головой. Снова внимательно смотрит.
Акон наблюдает за ней на первый взгляд терпеливо, на сухом лице не движется ни единая мышца, но кончик карандаша постукивает по краю блокнота, а сощуренные колкие глаза не отрываются от её лица.
- Это… - Рукия негромко вздыхает, легко шевелит пальцами в воздухе, сдвинув брови. – Это не совсем так. Как раньше.
- Что изменилось?
Акон на секунду переводит взгляд на мониторы, потом снова впивается глазами в её лицо.
- Хамон и узор остались те же, знакомые. Просто… Они стали чётче. Проступили как будто сильнее и глубже. Понимаете? Не знаю, как лучше сказать.
Несколько мгновений она молчит, пытаясь подобрать верные слова. Акон молчит тоже, бесшумно перечёркивая что-то лёгкой рукой в своих записях. Приборы мягко продолжают писать в воздухе невидимый узор.
- Как будто, - наконец произносит Рукия, дотрагиваясь кончиками пальцев до неподвижного запястья своей катаны. – Как будто с тех пор, как я последний раз держала её в руках, она стала больше похожа на саму себя.
Он смотрит на неё молча, проводя кончиком карандаша по краю блокнота, смотрит задумчиво и словно мимо её глаз. Потом кивает и отворачивается, снова сверяясь с мониторами.
- Акон? Я хочу спросить.
Акон неопределённо дёргает головой, то ли давая понять, что слушает и не считает больше интересным отвлекаться на вводные конструкции, то ли просто отмахиваясь.
- Акон, - повторяет Рукия чуть настойчивее, стараясь не повышать голоса. – Мне разрешат прийти к ней ещё? Пока вы её… чините?
Учёный достаёт очередную сигарету (из какого незаметного кармана белой робы он их добывает и куда девает окурки, если не съедает, так и остаётся загадкой), щёлкает мелким прибором в пальцах, и вокруг его головы мгновенно образуется новое облачко никак не пахнущего дыма. На Рукию он по-прежнему не смотрит, словно забыв о ней.
- Я неправильно задала вопрос? Так разрешат?
Акон молча делает ещё несколько заметок. Ритм, в котором работают приборы, на секунду меняется, и по малым мониторам проходит волна, похожая на помехи.
- Акон…
- Направляйте новый запрос Маюри-тайчо, - наконец отзывается он, распрямляясь. Затягивается глубже, чем до того, и поднимает на неё глаза без выражения. - Я – разрешу.
- Эта волна, которую вы, скорее всего, ощутили, когда вошли на территорию блока, - неторопливо рассказывает он, ведя её обратно, кажется, ещё более длинными и безликими коридорами, чем тот, что был вначале, - это тоже реакция. На вас, Кучики-сан, на ваше присутствие. До этого практически никто из восстановленных Занпакто не проявлял такой системной активности. Потом показатели выровнялись, но очень постепенно. И они уже отличаются от наших первых данных. Присутствие Шинигами в пределах досягаемости меняет некоторые свойства, которые мы пытаемся просчитать. А если учесть даже минимальные данные, которые вы мне сообщили, плюс реакция на контакт... Впрочем, не факт, что вам это интересно.
- Мне очень интересно, Акон.
Рукия идёт за ним легко, расправив плечи, и всё ещё чувствует спиной и плечами волну, о которой говорит Акон, нежный прохладный узор, тянущийся к ней отзвуком сквозь тёмный воздух и отзывающийся внутри. Рукии спокойно. Соде но Шираюки знает, что она вернётся, и что двенадцатый отряд добьётся результата, что бы ни случилось.
Она идёт за Аконом, слушая его и не перебивая, и думает краем сознания, что даже Акон, наверняка видевший Соде но Шираюки обнажённой, а то и участвовавший в попытках вскрытия (думать об этом неприятно, но в любопытстве Маюри Рукия не сомневается – как, впрочем, и в его умениях) – не смог увидеть своими глазами ни хамона, ни хада её меча, только в виде графиков и полей на экранах своих странных приборов.
От этой мысли она чувствует гордость и почему-то облегчение.
- На следующем этапе наша главная задача – вернуть им сознание и убедиться, что они себя контролируют и подчиняются владельцам, как прежде. Здесь налево, выключатель внизу, можете зажечь свет. Вы ведь не против остаться ещё ненадолго и дать мне снять с вас показатели, я полагаю?
- Мои обязанности…
- Мы отправили адскую бабочку в расположение вашего отряда ещё утром. Они в курсе.
- Не против, - вздыхает Рукия, даже не пытаясь злиться.
Слова «вернуть сознание» отдаются у неё в голове вместе с пульсом, пока она проходит в помещение и устраивается на табурете, который указывает ей Акон.
Тонкие пластинки датчиков на концах гибких проводов легко, как крылья мотылька, касаются её висков, приникают к ним неожиданно холодной поверхностью, кажутся почти влажными. Акон пристраивает их по одному, ловко и быстро, не касаясь её кожи.
- Это может занять некоторое время. Если вы расслабитесь, синхронизация пройдёт быстрее.
- Вы это всем подопытным говорите? – усмехается Рукия, чтобы не поморщиться от прикосновения датчика к шее под самым затылком.
- Всем, кто на момент обследования ещё способен меня понимать, - серьёзно отвечает Акон.
Включает пару мелких мониторов, усаживаясь на соседний стул и покручивая сигарету в сухих пальцах.
Рукия распрямляется на жёстком табурете, прикрывает глаза. Ожидать можно было чего угодно, вплоть до игл, врезающихся под кожу её головы и шеи сквозь пластинки датчиков, и выкачивающих её реацу в какие-нибудь особые хранилища. Но время идёт, Акон курит на стуле, одним глазом поглядывая на свои приборы и иногда поправляя какой-нибудь датчик, и белый шум из помех и шипения на мониторах начинает постепенно обретать какое-то подобие ритма.
Рукии не слишком интересно, что она там может увидеть и тем более понять. Наверное, позже учёные Бюро вместе с Аконом будут долго соотносить эти данные с полученными от Соде но Шираюки, искать какие-нибудь важные точки и проделывать ещё кучу вещей, которые ей и в голову не пришли бы. А может быть, оно нужно вообще для другого, и именно эта информация не имеет к восстановлению Занпакто никакого отношения. Но по Акону не похоже, чтобы его всерьёз интересовало сейчас что-то другое.
Впрочем, что интересует двенадцатый отряд, вероятно, не всегда знают даже члены двенадцатого отряда.
На одном из мониторов, широком и до сих пор тёмном, после нескольких нажатий на незаметные кнопки сбоку возникает знакомая извилистая линия. Рукия приникает к ней глазами, любуясь плавным изгибом, и тихо вздыхает, отгоняя тревожные мысли.
Акон затягивается, выдыхает облачко дыма, глядя в сторону мониторов без всякого выражения, и задумчиво произносит:
- Хотел бы я посмотреть на узор стали того безумца, который всё это затеял.
- На что там смотреть, - хмуро бросает Рукия, чуть сжимая руку и пряча в ладонь кончики пальцев, которые словно всё ещё хранят прохладный след от прикосновения к тонкому запястью Соде но Шираюки. – Бить надо сразу, а то насмотрелись вон некоторые. До сих пор наши ребята их гоняют.
- Не скажите, Кучики-сан… - Акон качает головой, словно не расслышав продолжения её фразы или не придав ему значения. Указывает на широкий монитор, где продолжает мерно змеиться линия хамона. – У вашего меча здорово изменились показатели после того, как она потеряла с вами связь и потом вернулась. И когда вы вошли сюда, реакция прошла чётко.
- Ну и что? Разве так не должно быть?
Он пожимает плечами и снова затягивается. Рукия молча ждёт продолжения.
- Он сказал Куросаки Ичиго, что сам убил своего Шинигами. Мне было бы интересно увидеть, что с ним после этого стало.
Рукия опускает голову, чтобы не спросить бестолково: а это вы как проверять будете?
Молчит, больше не глядя Акону в лицо, и кажется, что прохладные пальцы Соде но Шираюки всё ещё чуть заметно гладят её ладонь, поддерживая.
- Акон, - негромко говорит она через какое-то время. Учёный приподнимает голову от очередного графика в блокноте на коленях и бросает взгляд на приборы.
- М?
- Вы ведь тоже Шинигами?
- Странный вопрос, Кучики-сан, - замечает он.
- У вас же есть Занпакто? Как он отреагировал на всё это восстание? Вы ведь могли бы проверить на нём тоже - наверняка его зацепило, он многих задел, не только офицеров или тех, у кого есть банкай… Разве это не было бы надёжнее?
Акон медленно поворачивает голову.
Смотрит не на неё – чуть мимо, сощурив глаза, ставшие похожими на две трещинки в неподвижном костяном лице. Тонкие ноздри расширяются, но дыхания его она по-прежнему не слышит.
Рукия пристывает к табурету, и липкие холодные лапки датчиков, кажется, угрожающе сжимаются на её висках. В наступившей почти полной тишине шуршит что-то из небольших динамиков под грудой приборов, и лишь секунду спустя она понимает, что они безжалостно фиксируют её участившийся пульс.
Ещё спустя секунду – понимает наконец и то, почему её передёргивает внутри, когда она видит такого Акона. С окаменевшим лицом, которое только в таком состоянии непонятно как начинает казаться живым - и едва проступающим в глазах ядовитым отсветом чего-то, что может сожрать тебя в одну секунду, даже не заметив, кто ты был и что пытался сделать или сказать.
Он похож не на рептилию или хищника перед броском. Ничего общего.
Лицо Акона напоминает маску Пустого, готового атаковать.
И сейчас это лицо повёрнуто к ней, вполоборота, и глаза-щели смотрят мимо неё – и на неё одновременно, без выражения, но от этого тревожнее, чем от любой угрозы.
Это глупо. Это Акон, и у него есть дело. Что такого могла сказать какая-то Кучики Рукия, чтобы спровоцировать это существо на…
Это глупо.
Рукия смотрит на него, как загипнотизированная, и отчётливо понимает, что он может сейчас сделать с ней что угодно. И никто из тех, кто услышит после этого слова «блоки двенадцатого отряда», не вспомнит, что она там вообще делала. А Соде но Шираюки…
Рукия сжимает ладонь в кулак, глубоко вздохнув и не отводя от него взгляда – но в эту секунду Акон сам отворачивается, быстро прикуривает новую сигарету и сухо говорит:
- Не было бы.
Рукия моргает и от неожиданности разжимает ладонь.
Акон добавляет:
- Я почти закончил. Вам нет нужды больше сидеть здесь и придумывать темы для пустой болтовни, Кучики-сан.
- А… Да, конечно.
Она встряхивается и, продолжая поглядывать на его спину, торопливо сдёргивает с себя прилипшие пластинки прямо за провода. В динамиках шуршит неразборчиво, и Акон отключает их одним движением вместе с мгновенно потемневшими мониторами.
- Извините, Акон, я…
- Датчики бросьте там, они одноразовые, - добавляет он жёстко, не поворачиваясь и продолжая копаться в настройках приборов. – Выйдете и налево по основному коридору. Выход в холл будет за дверью с обшивкой, активируется любым Кидо с третьего по десятый уровни.
- Да. И ещё я…
- Впрочем, никакую другую дверь вы там всё равно не откроете. Так что не перепутаете. Спасибо за сотрудничество и надеюсь на скорую встречу.
- …И ещё я прошу прощения, если сказала что-то неподобающее! – выпаливает Рукия уже от двери, повысив голос.
Акон смотрит на неё несколько секунд пустыми глазами, словно пытаясь припомнить, что может значить подобная словесная конструкция.
- А. Не стоит, вы ничего такого не сделали. Мы не выдаём личную информацию о членах отряда посторонним.
Рукия кивает снова, глядя на то, как потерявший к ней интерес Акон снова утыкается в свои записи и напускает вокруг себя облако дыма, и наконец закрывает дверь.
В конце концов, вряд ли кому-то в двенадцатом отряде нужна её тактичность или благодарность. Особенно Акону. Что бы там ни было с его Занпакто и какой бы засекреченной эта информация ни оказалась – он дал обещание. Это главное.
Рукия вернётся. И вряд ли всё Бюро Технологического Развития может рассказать ей больше того, что она уже знает, всем своим существом и всей своей реацу. О чём, возможно, догадывается Акон, наверняка пустивший её сюда тайком от Маюри.
Соде но Шираюки уже ждёт её возвращения.
И Акон – тоже будет ждать.
рукия, акон, (условно) соде но шираюки
лёгкий пре-фемслеш, лёгкий сайнс-фетиш, а так - джен
таймлайн: пауза между присоединением бьякуи к восстанцам и финальной боёвкой
несостыковки, опечатки, передёрганности - возможны. дальше знаете
дисклаймер: куботайт.
4 879 слов
Едва край ширмы выскальзывает из тонких пальцев – вся конструкция мягко сдвигается и быстро, бесшумно возвращается в исходное состояние, закрывая вход наглухо. Рукия успевает скользнуть внутрь и отдёрнуть край хакама, который тонкая ширма почти зажимает – и оказывается наедине с полумраком и прохладной тишиной. Оглядывается, оправляя хакама, и нерешительно замирает.
Реабилитационные блоки двенадцатого отряда представлялись ей иначе.
В проходном помещении стоит тишина, после ослепительного солнца снаружи кажется, что полумрак густ и прохладен, как в колодце летом. Из непроницаемой с непривычки тьмы откуда-то впереди раздаётся едва заметный гул и тихий ритмичный писк неведомых приборов. Рукия надеется, что всего лишь приборы – от отряда Куроцучи-тайчо можно ожидать любых сюрпризов, притаившихся в тёмных углах научно-исследовательских корпусов, а несложный ритм, повторяющийся раз за разом и начинающий успокаивающе обволакивать сознание, что-то ей сильно напоминает. Что-то настолько знакомое и родное, что не сразу и разберёшь.
Рукия делает несмелый шаг вперёд, так и не дав глазам привыкнуть к полумраку. Почти вслепую, на звук, пытаясь определить направление, в котором находится источник неумолкающего звука, всё плотнее обволакивающего самую душу мягким прохладным покрывалом, и притягивающего, как магнит. Под ногой обнаруживается ступенька, об которую слишком легко споткнуться, но рефлексы не подводят – Рукия легко выпрямляется, не заметив толком, что едва не рухнула в полутьме вперёд, и как в полусне делает ещё шаг.
Тихий писк приборов с постоянно повторяющимся, простым и знакомым ритмом не прекращается, идёт ровно и чётко, манит в глубину бараков, или что это должно быть за место. Она успевает подумать, что обязана была сообщить о своём визите и дождаться сопровождающего. Двенадцатый отряд не допускает самовольных вторжений на сакральную территорию, и тем фактом, что ей разрешили не просто пройти по нейтральной зоне, она обязана только внештатной ситуации и вызубренному до корки списку правил, которые обязалась соблюдать, как священные заветы.
Ритм становится всё яснее (может быть, мелькает на задворках сознания вялая мысль, они в аппаратуру встраивают как раз такую ловушку для неожиданных гостей, чтобы теряли волю и направление сразу и уже не могли убежать, нарушив местный порядок), мягко оплетает со всех сторон, и Рукия делает ещё пару нетвёрдых шагов вперёд. От прилившей к горлу необъяснимой нежности сердце сжимается и кончики пальцев начинают холодеть, а веки невольно опускаются, лишая остатков ненужного зрения. Едва проступившие из темноты контуры бумажных ширм, исчерканных неразличимыми пометками, и непонятных угловатых конструкций – пропадают, когда пространство начинает плыть вокруг неё, снося куда-то в сторону, в вязкие прохладные ладони темноты…
В следующую секунду Рукию выдёргивают обратно рывком, едва не вырвав сустав из плеча.
Она мгновенно вскидывается, резко выдохнув и сбрасывая чужую ладонь. Рука привычно дёргается к поясу, где висят лакированные сайя – и повисает в пустоте.
С мечом бы её сюда и не подпустили. Да и что было бы толку с куска металла в ножнах, если твой Занпакто сбежал от тебя по своей воле, а потом и вовсе превратился в пару обломков когда-то смертоносного клинка.
- Осторожнее. Вы здесь запросто покалечитесь, если не будете смотреть, что перед вами. А то и вообще оборудование нам повредите.
- Акон, - выдыхает Рукия тогда. И выпрямляется, пытаясь скрыть внезапное неуместное облегчение.
- А после этого покалечимся мы все, - тактично заканчивает Акон, отступая на шаг. В полумраке, оказавшимся не таким уж густым, чётко высвечивается его угловатое равнодушное лицо и даже тонкая струйка белёсого дыма от сигареты.
Запаха его в воздухе она так и не чувствует.
С Аконом и Нему, по мнению Рукии, из всей этой компании только и можно говорить по-человечески. Не то чтобы кого-то из двенадцатого отряда она рискнула бы назвать нормальным, но эти двое внушают очень подкупающую иллюзию покладистости и адекватности. Наверное, именно поэтому тихая, всё терпящая от отца Нему остаётся несменяемым фукутайчо его отряда годами.
Кем остаётся и что терпит от Маюри Акон, Рукия не представляет. Думается, и не стоит.
Он ведёт её длинным, почти пустым коридором, погруженным в такой же полумрак, как проходная комната. В стенах Бюро Технологического Развития явно не придают значения таким мелочам, как приличествующий вид помещений, где не происходит непосредственной работы.
Звук, чуть не лишивший её сознания несколькими минутами назад, не исчезает – доносится из того же источника, к которому ведёт её ориентиром белеющая в нескольких шагах впереди широкая рабочая роба Акона. Просто теперь ритм стал чуть спокойнее, от него не плывёт перед глазами и не перехватывает ласково дыхание. Рукии становится всё интереснее, что это может быть за оборудование и для чего они его держат работающим в полупустых помещениях, где и быть никого не должно. Или правда для неё включили?
- Акон, - говорит она наконец в белую спину впереди. Негромко, потому что в какой-то момент понимает, что даже не может точно сказать, как к нему следует обращаться.
- М? – спокойно отвечает спина, не оборачиваясь и не сбавляя шага. Коридор всё не кончается и не поворачивает, начинает больше напоминать длинный тоннель.
- У вас был до меня кто-нибудь ещё? Из Готея 13, из тех, чьи Занпакто вы сейчас…
- Изучаем.
- …Надеетесь починить, - заканчивает она почти одновременно с ним и замолкает, расслышав.
Акон останавливается, встаёт к ней вполоборота, опираясь рукой о неровную стену. Рассматривает внимательно, так, что сузившиеся тёмные глаза в ней всё равно что по дырке колют. Источника освещения не видно – какие-нибудь аварийные лампы в невидимых глазу нишах у стен - или глаза просто привыкли к этому вездесущему полумраку, но теперь чётко можно различить сухие черты его лица, жёсткую складку губ, торчащие сквозь бледную кожу костяные наросты у корней жёстких волос. Рукия смотрит ему в лицо прямо, не отводя взгляда от точки между глазами.
- Вы – первая, кто вообще отправил нам запрос на эту тему, Кучики-сан, - наконец говорит Акон и снова подносит к губам сигарету. – Больше никто.
Отворачивается от неё и отпускает тумблер, за рычаг которого держался всё это время.
Одна из ширм-стен отъезжает в сторону, обнажая перед ними просторное лабораторное помещение, и по стенам мгновенно загораются неяркие светильники, сигнальные лампы, мониторы с графиками или диаграммами. Помимо тех, что и так стоят посреди комнаты, горстью окружив светлый лабораторный стол и то, что на нём лежит.
- Вперёд, - добавляет Акон, кивая в сторону центра. – Ваша игрушка.
И Рукия понимает, что звук, который вёл её всё это время вернее, чем светлая роба Акона в темноте и стены тоннеля вокруг, шёл именно оттуда. И что он – теперь совсем тихо, негромко, почти спокойно, как ручей журчит, нащупав после порогов и перекатов ровное русло – продолжает её звать.
И с трепетом, легко, без единого шороха, шагает вперёд.
Конечно, никакой это был не прибор.
Это Рукия понимает практически сразу, когда подходит достаточно близко, чтобы различать и глазами тоже.
Соде но Шираюки, её собственный Занпакто, лежит сейчас на обтянутой тканью металлической кушетке, какие в двенадцатом отряде используют для всего – от операций до транспортировки металлолома.
Бледная, почти прозрачная – когда Рукия увидела её в материализованной форме первый раз, подумала – правда сделана из льда и инея, её же тронуть страшно, как драться такой красотой. Первая же атака взбунтовавшейся катаны выбила из её головы глупые мысли, но теперь они нахлынули с новой силой.
Рукия судорожно вздыхает и подходит ближе, сжав онемевшие пальцы в кулаки. Ритм сигналов, тихо и равномерно выдаваемых приборами рядом, оглушает и одновременно продирает глубже костей.
Узкое лицо, тонкие скулы проступают сквозь белоснежную кожу, такую ровную, что даже вен не просматривается. Волосы матового серебра – в сложной причёске, только шпильки вставлены под непривычным углом, чтобы не пробить обшивку кушетки, и несколько гладких прядей шёлковыми лентами висят в воздухе у приподнятого изголовья. Хрупкая ледяная статуя, опутанная со всех сторон паутиной серебристых проводов, датчиков и прочей неведомой техники, словно эти тонкие нити привязывают её к стоящим и висящим вокруг кушетки приборам, постепенно оплетая искусственным коконом.
Рукия осторожно протягивает пальцы в сторону её ладони, вздрагивает и едва не зажимает себе рот другой рукой.
- Акон… - выдыхает она, бросив на молча стоящего в стороне учёного взгляд, которым можно было бы прожечь дыры в десятке Пустых. – Акон, можно?..
Тот переводит колючий внимательный взгляд с мониторов на неё, переводит какой-то мелкий рычаг и коротко кивает.
Рукия на секунду сжимает похолодевшие пальцы в кулак, успокаивая дрожь, потом осторожно, словно боясь повредить хрупкую оболочку кокона со спящей внутри бабочкой, касается бледной кисти своего Занпакто.
По руке словно прокатывается тугая прохладная волна.
Отдаётся в глубине эхом, в самую душу, заставляет защемить что-то в груди. Пальцы сами по себе обхватывают тонкое запястье, обводят прохладную узкую кисть с проступающими миниатюрными косточками, сжимают неподвижную ладонь. Рукия глухо, словно издалека слышит, как приборы начинают бешено строчить свою песню, как звякает о плитку на полу что-то металлическое, выпавшее из кармана Акона, который мгновенно прирос к мониторам и клавишам под ними, быстро выстукивая что-то по глухо стукающим кнопкам.
Соде но Шираюки лежит на кушетке неподвижно, тонкие голубоватые веки на застывшем лице даже не вздрагивают, и грудь под слоями белоснежного косодэ не движется – но реацу, которая отдаётся в ладони и заставляет глубоко внутри подниматься волны знакомой дрожи – та самая, невозможно не узнать.
Рукия осторожно гладит её ладонь, постепенно успокаивая дыхание, и понимает, что вряд ли сейчас смогла бы оставить на лице достойное выражение. В уголках глаз предательски покалывает, и ей кажется, что там собрались кристаллы тонкого серебристого льда.
- Вы это сделали, - тихо произносит она, не отрывая взгляда от бледного лица Соде но Шираюки и не отпуская её ладони. – Вы можете их восстанавливать, да?
- Предположительно, - равнодушно бросает Акон, склонившийся над одним из мониторов и старательно перебивающий свои данные в новые комбинации неразличимых символов.
- И вы сможете её вернуть? Совсем – как раньше?
Акон перелистывает в руках несколько страниц лохматого блокнота, изучая змеящиеся по ним тёмные линии. Прислушивается к мерно перекликающимся приборам, поворачивает ближайший тёмный монитор с бегущей по нему светящейся дорожкой под другим углом, придирчиво рассматривая увиденное. Потом поворачивается к Рукии.
- А вот это интересный вопрос, - произносит он, не отводя цепких глаз от её лица, и та не может понять, смотрит он ей в глаза или сквозь неё в темноту. Этого холодного и острого, как заточенный скальпель, взгляда она у Акона ещё ни разу не видела.
У Маюри – видела, и тайно радовалась тогда, что он так смотрит не на неё саму.
- В смысле? – Кончики её пальцев продолжают мягко касаться прохладной кожи Соде но Шираюки, и голос разума негромко нашёптывает в голове, что глупо было бы защищать её от человека, который спасает ей больше, чем жизнь.
Голос чего-то куда более живого и настойчивого возражает, что это не человек, а член двенадцатого отряда и Бюро Технологического Развития, и ничего пока не понятно.
Несколько мгновений Акон смотрит на неё, словно читая эти мысли по её лицу и напрягшимся плечам. Потом жёстко усмехается и качает головой, закуривает новую сигарету.
Когда он заговаривает, голос звучит неожиданно мягко и почти… снисходительно.
- Цель эксперимента не в том, чего вы боитесь, Кучики-сан.
- Я ничего не боюсь, Акон, - произносит она со всем возможным достоинством, продолжая касаться пальцами своего меча.
- Угу, - небрежно кивает он, отворачиваясь.
Рукия наблюдает, как он осторожно разворачивает пару мелких мониторов к ней, потом берётся обеими руками за края самого широкого и тоже слегка меняет его угол. Подкручивает какой-то винт в системе штырей и проводов, на которых висит большая часть приборов, и опускает всю систему чуть ниже. Снова поворачивается к застывшей на кушетке катане, осторожно поправляет пару датчиков у её висков и на шее.
- Смотрите, - кивает он Рукии, отодвигаясь и давая обзор на мониторы. – Вот эти два, прежде всего.
Она поднимает глаза на мониторы и замирает.
Тихий мерный писк одних механизмов, ровный гул других и остальной шум, к которому она успела здесь привыкнуть, накатывает волной, с новой силой впиваясь в душу. Перед глазами, плавной молнией пересекая экран, движется тонкая ритмичная линия, мерцающая на фоне темноты и чуть заметно проступающей сквозь неё разметки. Линия идёт равномерно, не прерываясь ни на волосок, опускаясь и поднимаясь на постоянно повторяющихся участках, и звук приборов сливается с её движением, послушно фиксируя самые высокие и низкие точки. Регулярные пики в верхней части почти достают до тонкой линии разметки, похожей на горизонт. Рукия завороженно впитывает в себя этот единый танец, не отрывая завороженного взгляда от волнистой линии на экране, и ей кажется, что та проходит сквозь неё саму, с каждым изгибом задевая комок в горле.
Так мог бы выглядеть на их мониторах пульс живого существа. Равномерные сигналы приборов отдаются внутри, словно удары сердца.
- Это…
- Узнаёте? – Акон переключает ещё несколько кнопок в основании монитора, и вся нижняя часть экрана, до самой линии, становится серебристо-белой, как режущая кромка стальной полосы. – Так будет нагляднее.
Рукия едва не взвивается с места.
- Хамон! Акон, эти ваши… приборы, они считывают её линию хамона! – Он наклоняет голову, наблюдая за ней, потом перекидывает сигарету из одного угла рта в другой и нажимает ещё несколько клавиш.
Разметка смещается, показывая увеличение масштаба, и Рукия невольно кивает на каждое его действие, потому что частота узора на экране монитора уменьшается и делает извилистую полосу, разделяющую светлую и тёмную зоны, окончательно знакомой.
- Так – в натуральный размер, - добавляет Акон.
Рукия ещё раз кивает.
Поворачивается к соседнему монитору, по экрану которого сплошным потоком идёт тонкая вязь, похожая на узор древесины на срезе.
- А это тогда…
- Хада, - кивает Акон, не прекращая наблюдать за ней, словно она стала ещё одним подключенным к кушетке прибором для считывания данных. – Узор стали вашего Занпакто.
- Да. Да, так и есть.
Она всматривается в рисунок, с каждой секундой узнавая его всё отчётливее. Снова переводит взгляд на главный монитор, где извивается плавная спокойная нить, снова с обеих сторон окружённая темнотой с едва проступающими границами разметки.
- Это основные индивидуальные параметры, по которым мы составляем их характеристики, - продолжает Акон, и Рукия с удивлением слышит в его голосе что-то, напоминающее тщательно сдерживаемое восхищение. – Практически любой ритмический узор, который мы считываем, стремится к форме хамона. Кардиограмма, энцефалограмма, ритмы мышечных сокращений, понимаете? Всё. У любого ритмического графика, который можно считать с материализованной формы Занпакто, будет тот или иной вариант всё того же хамона. У вашей девочки он очень ровный. Представляете, как летят приборы на тех, у кого нерегулярный хамон или строение меча предполагает другую форму линии закалки и контактной области?
Рукия тут же вспоминает Ренджи и убойную силу банкая Забимару, который не предполагает ничего, и отдалённо напоминающего катану.
- Абараи-фукутайчо, - хмыкает Акон, словно прочитав её мысли, - отказался предоставить нам свой Занпакто для исследования. Но возможно, он ещё передумает. Маюри-тайчо умеет убеждать.
- Я бы посмотрела, - усмехается в ответ Рукия, представив себе последствия попытки отнять у Ренджи его меч.
- Я тоже.
Рукия рассматривает мониторы, на которых действительно тут и там проступают изгибы единого узора. Опускает глаза на Соде но Шираюки, бережно поправляет край её рукава, незаметно завернувшийся на запястье, как от неосторожного движения. Замечает, что по внутренней стороне её ладони венками тянутся тонкие провода, разветвляясь до самых кончиков полупрозрачных пальцев. Каждый заканчивается едва заметной гибкой пластинкой.
- А хада? – спрашивает она, уже догадываясь.
- Отпечатки пальцев. Сетчатка глаза. Мы ещё не проверили все данные досконально, но если у них работает подобие нервной сети, то я уверен, что рисунок повторяется и там. Функциональное разделение, как с хамоном, просто другой уровень… Они удивительные, правда? – добавляет он тихо.
Рукия невольно поднимает на него глаза.
Акон не смотрит на Соде но Шираюки – он тонет в своих данных и схемах на мониторах едва ли не весь, и когда в колючих глубоко посаженных глазах отражаются узоры графиков и безликих цифр рядом с ними, кажется, что глаза у него горят сильнее, чем у всего двенадцатого отряда, получившего новость о допуске к клиническим данным четвёртого.
Рукия замечает, какими напряжёнными скользящими движениями он касается клавиш, перегоняя информацию в разные режимы и что-то подсчитывая, как по сухим узким губам иногда пробегает кончик языка, слышит его почти не изменившееся дыхание («почти» едва ощущается, чуть заметным холодком по спине, и он совсем не похож на тот, которым веет от её катаны даже сейчас), и в очередной раз задумывается о том, что он за человек и как здесь оказался.
Акон редко выбирается за пределы территории отряда, мало с кем говорит, кроме своих, и если не иметь с ним дел, кроме редких официальных вопросов к Бюро, можно спокойно верить, что его собрали на соседнем столе или вырастили в пробирке, которая стояла в инкубаторе чуть ниже той, из которой вылез его тайчо. Но за показной отстранённостью и маской Куроцучи Маюри не слишком тщательно скрыты множество мелочных человеческих слабостей – вроде тщеславия, обидчивости, неуверенности, любопытства, - и с трудом можно представить, есть ли там вообще что-то ещё. А вот то, что показалось сейчас из-за сухого лица с костяными наростами у кромки жёстких волос и невыразительного голоса Акона – холодное, по-хищничьи цепкое и быстрое, как-то неестественно, чуждо живое – Рукия не знает, как назвать.
Словно смотришь на рептилию, почувствовавшую что-то интереснее и ценнее добычи на ужин.
- Так расскажите мне, - говорит он вдруг почти нормальным голосом.
Ногой выдвигает из-под кушетки тонкий металлический стул без спинки, усаживается на него, приладив на одно колено широкий блокнот, исчерканный мелкими пометками и грубыми схемами. Рукия понятия не имеет, что это должно означать.
Ничего не говоря, смотрит на него, вопросительно нахмурившись.
- Ваш Занпакто, - кивает Акон на застывшее на кушетке тело. – Сейчас вы видите и ощущаете рисунок её хамона и хада, у вас перед глазами развёртка по всем возможным на данный момент вариантам.
- И?
- Я хочу, чтобы вы изучили его внимательнее и сказали мне, отличается ли то, что вы видите, от того, что было раньше. Насколько изменился узор, периодичность, что угодно? Какие новые качества приобрёл? Или что потерял?
- А должен был?
Рукия невольно вцепляется глазами в неподвижное бледное лицо, к которому по краям приникли такие же незаметные пластинки датчиков, как на руках. Ничего нового она там, естественно, не видит. С другой стороны, много ли она вообще видела Соде но Шираюки такой – до того, как её сломали?
- Мы не имеем таких данных, - пожимает плечами Акон, постукивая кончиком карандаша по краю блокнота. – И дать нам их можете пока только вы.
- Вы поэтому меня сюда и допустили?
- Разумеется.
Уже в шикае рассмотреть хамон и тем более хада её катаны практически невозможно. Ровно мерцающая сталь в ответ на произнесённое имя просыпается, начинает сиять, словно снег на солнце, равномерно от кончика лезвия до серебристо-белой ленты на окончании рукоятки.
Рукия видела.
Если светлую до холодной рези в глазах стальную полосу поверхность повернуть под определённым углом и поднести к себе чуть ближе, чтобы её коснулось твоё дыхание – по клинку, словно тонкий до страха иней, проходит граница, отделяющая область яркой гибкой стали от той части, от взгляда на которую режет глаза.
Когда Рукия первый раз попросила у своей катаны разрешения взглянуть на её хада – несколько часов после она вообще ничего не могла видеть. В её духовном мире тонкие прохладные пальцы Соде но Шираюки касались её воспалённых век, замораживали выступившие из-под них слёзы, и Рукия шёпотом говорила:
«Спасибо».
Она всматривается в изящную линию, пересекающую центральный монитор, до рези в глазах впивается взглядом в тонкий узор на экранах других. Зажмуривается, снова чувствуя под веками наливающиеся холодом льдинки, чуть заметно качает головой. Снова внимательно смотрит.
Акон наблюдает за ней на первый взгляд терпеливо, на сухом лице не движется ни единая мышца, но кончик карандаша постукивает по краю блокнота, а сощуренные колкие глаза не отрываются от её лица.
- Это… - Рукия негромко вздыхает, легко шевелит пальцами в воздухе, сдвинув брови. – Это не совсем так. Как раньше.
- Что изменилось?
Акон на секунду переводит взгляд на мониторы, потом снова впивается глазами в её лицо.
- Хамон и узор остались те же, знакомые. Просто… Они стали чётче. Проступили как будто сильнее и глубже. Понимаете? Не знаю, как лучше сказать.
Несколько мгновений она молчит, пытаясь подобрать верные слова. Акон молчит тоже, бесшумно перечёркивая что-то лёгкой рукой в своих записях. Приборы мягко продолжают писать в воздухе невидимый узор.
- Как будто, - наконец произносит Рукия, дотрагиваясь кончиками пальцев до неподвижного запястья своей катаны. – Как будто с тех пор, как я последний раз держала её в руках, она стала больше похожа на саму себя.
Он смотрит на неё молча, проводя кончиком карандаша по краю блокнота, смотрит задумчиво и словно мимо её глаз. Потом кивает и отворачивается, снова сверяясь с мониторами.
- Акон? Я хочу спросить.
Акон неопределённо дёргает головой, то ли давая понять, что слушает и не считает больше интересным отвлекаться на вводные конструкции, то ли просто отмахиваясь.
- Акон, - повторяет Рукия чуть настойчивее, стараясь не повышать голоса. – Мне разрешат прийти к ней ещё? Пока вы её… чините?
Учёный достаёт очередную сигарету (из какого незаметного кармана белой робы он их добывает и куда девает окурки, если не съедает, так и остаётся загадкой), щёлкает мелким прибором в пальцах, и вокруг его головы мгновенно образуется новое облачко никак не пахнущего дыма. На Рукию он по-прежнему не смотрит, словно забыв о ней.
- Я неправильно задала вопрос? Так разрешат?
Акон молча делает ещё несколько заметок. Ритм, в котором работают приборы, на секунду меняется, и по малым мониторам проходит волна, похожая на помехи.
- Акон…
- Направляйте новый запрос Маюри-тайчо, - наконец отзывается он, распрямляясь. Затягивается глубже, чем до того, и поднимает на неё глаза без выражения. - Я – разрешу.
- Эта волна, которую вы, скорее всего, ощутили, когда вошли на территорию блока, - неторопливо рассказывает он, ведя её обратно, кажется, ещё более длинными и безликими коридорами, чем тот, что был вначале, - это тоже реакция. На вас, Кучики-сан, на ваше присутствие. До этого практически никто из восстановленных Занпакто не проявлял такой системной активности. Потом показатели выровнялись, но очень постепенно. И они уже отличаются от наших первых данных. Присутствие Шинигами в пределах досягаемости меняет некоторые свойства, которые мы пытаемся просчитать. А если учесть даже минимальные данные, которые вы мне сообщили, плюс реакция на контакт... Впрочем, не факт, что вам это интересно.
- Мне очень интересно, Акон.
Рукия идёт за ним легко, расправив плечи, и всё ещё чувствует спиной и плечами волну, о которой говорит Акон, нежный прохладный узор, тянущийся к ней отзвуком сквозь тёмный воздух и отзывающийся внутри. Рукии спокойно. Соде но Шираюки знает, что она вернётся, и что двенадцатый отряд добьётся результата, что бы ни случилось.
Она идёт за Аконом, слушая его и не перебивая, и думает краем сознания, что даже Акон, наверняка видевший Соде но Шираюки обнажённой, а то и участвовавший в попытках вскрытия (думать об этом неприятно, но в любопытстве Маюри Рукия не сомневается – как, впрочем, и в его умениях) – не смог увидеть своими глазами ни хамона, ни хада её меча, только в виде графиков и полей на экранах своих странных приборов.
От этой мысли она чувствует гордость и почему-то облегчение.
- На следующем этапе наша главная задача – вернуть им сознание и убедиться, что они себя контролируют и подчиняются владельцам, как прежде. Здесь налево, выключатель внизу, можете зажечь свет. Вы ведь не против остаться ещё ненадолго и дать мне снять с вас показатели, я полагаю?
- Мои обязанности…
- Мы отправили адскую бабочку в расположение вашего отряда ещё утром. Они в курсе.
- Не против, - вздыхает Рукия, даже не пытаясь злиться.
Слова «вернуть сознание» отдаются у неё в голове вместе с пульсом, пока она проходит в помещение и устраивается на табурете, который указывает ей Акон.
Тонкие пластинки датчиков на концах гибких проводов легко, как крылья мотылька, касаются её висков, приникают к ним неожиданно холодной поверхностью, кажутся почти влажными. Акон пристраивает их по одному, ловко и быстро, не касаясь её кожи.
- Это может занять некоторое время. Если вы расслабитесь, синхронизация пройдёт быстрее.
- Вы это всем подопытным говорите? – усмехается Рукия, чтобы не поморщиться от прикосновения датчика к шее под самым затылком.
- Всем, кто на момент обследования ещё способен меня понимать, - серьёзно отвечает Акон.
Включает пару мелких мониторов, усаживаясь на соседний стул и покручивая сигарету в сухих пальцах.
Рукия распрямляется на жёстком табурете, прикрывает глаза. Ожидать можно было чего угодно, вплоть до игл, врезающихся под кожу её головы и шеи сквозь пластинки датчиков, и выкачивающих её реацу в какие-нибудь особые хранилища. Но время идёт, Акон курит на стуле, одним глазом поглядывая на свои приборы и иногда поправляя какой-нибудь датчик, и белый шум из помех и шипения на мониторах начинает постепенно обретать какое-то подобие ритма.
Рукии не слишком интересно, что она там может увидеть и тем более понять. Наверное, позже учёные Бюро вместе с Аконом будут долго соотносить эти данные с полученными от Соде но Шираюки, искать какие-нибудь важные точки и проделывать ещё кучу вещей, которые ей и в голову не пришли бы. А может быть, оно нужно вообще для другого, и именно эта информация не имеет к восстановлению Занпакто никакого отношения. Но по Акону не похоже, чтобы его всерьёз интересовало сейчас что-то другое.
Впрочем, что интересует двенадцатый отряд, вероятно, не всегда знают даже члены двенадцатого отряда.
На одном из мониторов, широком и до сих пор тёмном, после нескольких нажатий на незаметные кнопки сбоку возникает знакомая извилистая линия. Рукия приникает к ней глазами, любуясь плавным изгибом, и тихо вздыхает, отгоняя тревожные мысли.
Акон затягивается, выдыхает облачко дыма, глядя в сторону мониторов без всякого выражения, и задумчиво произносит:
- Хотел бы я посмотреть на узор стали того безумца, который всё это затеял.
- На что там смотреть, - хмуро бросает Рукия, чуть сжимая руку и пряча в ладонь кончики пальцев, которые словно всё ещё хранят прохладный след от прикосновения к тонкому запястью Соде но Шираюки. – Бить надо сразу, а то насмотрелись вон некоторые. До сих пор наши ребята их гоняют.
- Не скажите, Кучики-сан… - Акон качает головой, словно не расслышав продолжения её фразы или не придав ему значения. Указывает на широкий монитор, где продолжает мерно змеиться линия хамона. – У вашего меча здорово изменились показатели после того, как она потеряла с вами связь и потом вернулась. И когда вы вошли сюда, реакция прошла чётко.
- Ну и что? Разве так не должно быть?
Он пожимает плечами и снова затягивается. Рукия молча ждёт продолжения.
- Он сказал Куросаки Ичиго, что сам убил своего Шинигами. Мне было бы интересно увидеть, что с ним после этого стало.
Рукия опускает голову, чтобы не спросить бестолково: а это вы как проверять будете?
Молчит, больше не глядя Акону в лицо, и кажется, что прохладные пальцы Соде но Шираюки всё ещё чуть заметно гладят её ладонь, поддерживая.
- Акон, - негромко говорит она через какое-то время. Учёный приподнимает голову от очередного графика в блокноте на коленях и бросает взгляд на приборы.
- М?
- Вы ведь тоже Шинигами?
- Странный вопрос, Кучики-сан, - замечает он.
- У вас же есть Занпакто? Как он отреагировал на всё это восстание? Вы ведь могли бы проверить на нём тоже - наверняка его зацепило, он многих задел, не только офицеров или тех, у кого есть банкай… Разве это не было бы надёжнее?
Акон медленно поворачивает голову.
Смотрит не на неё – чуть мимо, сощурив глаза, ставшие похожими на две трещинки в неподвижном костяном лице. Тонкие ноздри расширяются, но дыхания его она по-прежнему не слышит.
Рукия пристывает к табурету, и липкие холодные лапки датчиков, кажется, угрожающе сжимаются на её висках. В наступившей почти полной тишине шуршит что-то из небольших динамиков под грудой приборов, и лишь секунду спустя она понимает, что они безжалостно фиксируют её участившийся пульс.
Ещё спустя секунду – понимает наконец и то, почему её передёргивает внутри, когда она видит такого Акона. С окаменевшим лицом, которое только в таком состоянии непонятно как начинает казаться живым - и едва проступающим в глазах ядовитым отсветом чего-то, что может сожрать тебя в одну секунду, даже не заметив, кто ты был и что пытался сделать или сказать.
Он похож не на рептилию или хищника перед броском. Ничего общего.
Лицо Акона напоминает маску Пустого, готового атаковать.
И сейчас это лицо повёрнуто к ней, вполоборота, и глаза-щели смотрят мимо неё – и на неё одновременно, без выражения, но от этого тревожнее, чем от любой угрозы.
Это глупо. Это Акон, и у него есть дело. Что такого могла сказать какая-то Кучики Рукия, чтобы спровоцировать это существо на…
Это глупо.
Рукия смотрит на него, как загипнотизированная, и отчётливо понимает, что он может сейчас сделать с ней что угодно. И никто из тех, кто услышит после этого слова «блоки двенадцатого отряда», не вспомнит, что она там вообще делала. А Соде но Шираюки…
Рукия сжимает ладонь в кулак, глубоко вздохнув и не отводя от него взгляда – но в эту секунду Акон сам отворачивается, быстро прикуривает новую сигарету и сухо говорит:
- Не было бы.
Рукия моргает и от неожиданности разжимает ладонь.
Акон добавляет:
- Я почти закончил. Вам нет нужды больше сидеть здесь и придумывать темы для пустой болтовни, Кучики-сан.
- А… Да, конечно.
Она встряхивается и, продолжая поглядывать на его спину, торопливо сдёргивает с себя прилипшие пластинки прямо за провода. В динамиках шуршит неразборчиво, и Акон отключает их одним движением вместе с мгновенно потемневшими мониторами.
- Извините, Акон, я…
- Датчики бросьте там, они одноразовые, - добавляет он жёстко, не поворачиваясь и продолжая копаться в настройках приборов. – Выйдете и налево по основному коридору. Выход в холл будет за дверью с обшивкой, активируется любым Кидо с третьего по десятый уровни.
- Да. И ещё я…
- Впрочем, никакую другую дверь вы там всё равно не откроете. Так что не перепутаете. Спасибо за сотрудничество и надеюсь на скорую встречу.
- …И ещё я прошу прощения, если сказала что-то неподобающее! – выпаливает Рукия уже от двери, повысив голос.
Акон смотрит на неё несколько секунд пустыми глазами, словно пытаясь припомнить, что может значить подобная словесная конструкция.
- А. Не стоит, вы ничего такого не сделали. Мы не выдаём личную информацию о членах отряда посторонним.
Рукия кивает снова, глядя на то, как потерявший к ней интерес Акон снова утыкается в свои записи и напускает вокруг себя облако дыма, и наконец закрывает дверь.
В конце концов, вряд ли кому-то в двенадцатом отряде нужна её тактичность или благодарность. Особенно Акону. Что бы там ни было с его Занпакто и какой бы засекреченной эта информация ни оказалась – он дал обещание. Это главное.
Рукия вернётся. И вряд ли всё Бюро Технологического Развития может рассказать ей больше того, что она уже знает, всем своим существом и всей своей реацу. О чём, возможно, догадывается Акон, наверняка пустивший её сюда тайком от Маюри.
Соде но Шираюки уже ждёт её возвращения.
И Акон – тоже будет ждать.
@темы: фик: bleach, обрывки
-
-
17.09.2012 в 19:05Какой правильный и меткий Акон, а.
- Не было бы.
Со своими сигаретами, с этим вот -
- Направляйте новый запрос Маюри-тайчо, - наконец отзывается он, распрямляясь. Затягивается глубже, чем до того, и поднимает на неё глаза без выражения. - Я – разрешу.
Очень... странная такая рептилия, с профессиональными деформациями и странной же гуманностью.
И да, за сам концепт диагностики зампакто - спасибо отдельное.
-
-
18.09.2012 в 02:32а акон да, он намекает на что-то очень цельное в своей деформированности. реальной инфы мало, но имхо, функциональность ему бы пошла.
его выращивал двенадцатый отряд и маюричка, как я помню)) откуда ему нормальным быть, если подумать.
концепт меня поштырил очень самого, да.
из них много интересного извлечь ведь можно было бы.
-
-
18.09.2012 в 21:00Ты понимаешь, что ты мне скурил 12 отряд?))))))))
Да, я буду последним ебанавтом! Но они же прекрааааааааааааааааааааааасны.
Господи, спасибо, как это было хорошо!!!
-
-
18.09.2012 в 21:15я туда сунулся только ради занпакто, так что по ходу тоже не особо много могу.
-
-
23.11.2012 в 04:14-
-
23.11.2012 в 04:23спасибо)