statistically speaking, your genitals are weird
бличедрабблы пачкой, безрейтинговые, почти бессюжетные. шинигамьё и прочие в комплекте, кто под руку попал. записывались на полях по ходу вкуривания, так что очень вероятно неслабое АУ и ООС местами (я их ещё изучаю и ищу для себя внутренний обоснуй много чему, поэтому внешний сильно страдает и посылается в пешее эротическое). косяки объясняются незнанием на тот момент половины канона + гоблинской невнимательностью.
как гоблины грустно и долго фиксируют картинку на три секунды, все тут в курсе, кто не любит - тот не ходи. вы предупреждены.
1. Ичиго, Зангецу; АУ, человечья кухня, очередной дисконнект после бития по голове, трёп1.
- Ты готовить умеешь, - тупо говорит Ичиго, сидя в за столом и пялясь одним неподвижным глазом на происходящее. - Никогда не ориентировался в этой кухне нормально.
Второй, как и всю половину головы, закрывает внушительный пакет со льдом, с которым ВРИО Шинигами в Каракуре не расстаётся с момента, как очнулся.
Зангецу поворачивается к нему и молча показывает коробку с какими-то нелепыми полуфабрикатами. Ичиго непонимающе моргает. Коробка равнодушно летит в мусорный пакет.
- Я умею читать инструкции, - лаконично поясняет Зангецу и тыкает кнопку микроволновки.
- По идее, я тоже, - зачем-то говорит Ичиго.
"Ты идиот," - красноречиво переводит ему интуиция выражение спины собеседника. Тот, впрочем, не считает нужным обсуждать такие очевидные выводы.
Ичиго сидит за пустым столом, каждая кость его тела, не говоря уже о прочих органах, тупо болит после последней драки с Пустым-хамелеоном, никого живого в доме не наблюдается. Голова кружится и слегка звенит, слабость не отпускает, не позволяет долго смотреть в одну точку. Тем более - одним глазом.
Второй ощущается явно крупнее и болезненнее, чем должен, поэтому с ним Ичиго предпочитает пока не общаться. Всё это время его Занпакто шляется по кухне, вытаскивает какую-то хрень из холодильника, в три секунды разбирается с краном, наливает воды в чистый стеклянный стакан.
Когда этот стакан, сунутый в лицо, едва не выбивает ему зубы, Ичиго решает перейти от пассивного созерцания к очередной попытке диалога.
- Я всё-таки не понимаю, - честно говорит он. - Как?
Драная размашистая пола его тёмного плаща, совершенно неуместная в простой человеческой кухне, задевает стопку салфеток на нижней полке стола, те рассыпаются по полу. Зангецу смотрит на него сквозь очки, и не разберёшь, о чём молчит.
Темнота за окном покачивается бесшумным чернильным облаком, и кажется, что во всём городе больше никого нет.
- Никаких кукол никакой Урахара мне не давал, - нахмурившись, продолжает Ичиго. - Я та ки не умею материализации. Да ну нафиг, я после этой драки и завалящего банкая бы не смог... У меня голова болит, в конце концов!
Он прижимает лёд к голове плотнее, тыкая другой рукой в свою домашнюю майку, в синяки на локте, проверяя украдкой, не выпал ли ненароком из своего физического тела. Может, если занпакто так спокойно шляется по твоему дому, когда ты даже меча не касался, это значит, что тело тебе уже помахало ручкой, и сознание на очереди?
Но тело на месте, от майки и синяка под холодным пакетом до всех прочих повреждений, которые тут же с готовностью отзываются новой волной тупой боли, переходящей в тошнотворную слабость. Ичиго тяжело вздыхает и прикладывает стакан с водой к другому виску.
- Как ты думаешь, - произносит наконец Зангецу, - сколько дней ты уже валяешься в таком состоянии, не соизволив даже воды в себя влить?
- Дней?..
Стакан вздрагивает в его руке так, что несколько капель выплёскиваются прямо в лицо.
- Ты выдержал такую и битву и такие раны, Ичиго, - бесстрастно продолжает Занпакто, глядя мимо его глаз, - что мне меньше всего сейчас нужна твоя смерть от последствий и собственной глупости! Как и тебе.
Ты идиот, Ичиго Куросаки. Если переводить на человеческий язык.
Зангецу отворачивается к окну, милостиво давая ему время осознать сказанное.
Отчитывает, как пацана.
Даже Ишшин бы такого не потянул, сколько ни пытался, а этот спокойно тыкает носом в очевидные, самому Ичиго отлично известные вещи, которые другими способами не доходили, на которое и возразить-то нечего, и подтверждать глупо. И жить становится... легче, наверное.
Всё как обычно, как и должно быть. Если бы не оставшаяся несильная, но противная боль в висках и головокружение, Ичиго бы честно ему улыбнулся.
- Знаешь, старик, - говорит он негромко в спину Зангецу, - мне в какой-то момент казалось, что я тебя больше не увижу.
Выражение спины как-то неуловимо меняется. Едва заметно опускаются прямые как палка плечи. Из-за окна доносится перестук первых капель по крышам.
Голос Занпакто кажется непривычно мягким на фоне этого шума:
- Тебе вообще много чего может показаться, Ичиго.
- Например, явление старых знакомых на мою кухню? - неожиданно для себя тихо спрашивает Ичиго. Но Зангецу умудряется расслышать.
- Да, например.
Дождь за окном становится сильнее.
Ичиго тянет воду из стакана мелкими глотками. Вода кажется непривычной, имеет странный металлический привкус. Непривычной кажется тишина в доме и в городе - словно все, кто могли услышать, спят где-то далеко отсюда, потому что любой разговор со своим мечом - даже такой нелепый и непохожий на разговор - это слишком личное, настолько, что очерчивает территорию непроницаемым для остального мира кругом.
Если бы Ичиго был старше, он бы подумал, что контакт со своим мечом - интимнее, чем секс.
Но Ичиго шестнадцать, и ему проще сравнивать с тем, что он знает.
Он думает: чем смерть.
- На что ты там смотришь? - не поднимая головы, спрашивает он спустя какое-то время.
Зангецу задумчиво произносит:
- У вас тоже идёт дождь.
- Хочешь, обрадую? У нас ещё и снег бывает...
Когда он поднимает глаза, в кухне больше никого нет.
Ветер из приоткрытого окна шелестит рассыпанными салфетками на полу, и вода в стакане едва слышно плещется ему в такт.
2. Урахара, Ишида, слегка Тессай; кагбе ололо, ностальгия и тонкие намёки такие тонкие2.
Очевидно, он хочет спросить что-то вроде "Что это?" или "Что за дряни ты туда намешал?", а может, даже "Какой глаз тебе отстрелить первым, чтобы ты ко мне не подходил, ненормальный?". Но не успевает.
Голова Ишиды гулко стукается о полку, когда его сгибает очередной судорогой. Бледное лицо сереет, на щеках проступают нездоровые пятна, и когда он всё-таки выпрямляется, хватая ртом воздух и пытаясь прокашляться одновременно, из-под очков текут слёзы, а от фирменного достоинства и лоска последнего Квинси остаётся только жалкая тень.
- Не помогает? - сочувственно интересуется Урахара, прикрыв один глаз веером.
- Это ты мне скажи! - злобно шипит Ишида, отодвигаясь от него вместе со стулом. - Вы что, ещё никому его не давали?
- Более того, - лицо Урахары делается загадочным, глаза в тени краёв панамы хитро сощуриваются, в то время как Урью продолжает медленно отползать от него на стуле в сторону двери. - Я ещё ни на ком по-настоящему не проверял, так ли прекрасно она работает в сочетании с основным прибором, который я разрабатывал в своё время специально для таких травм, или даже ещё лучше, чем прекрасно...
- В сочетании?.. - опасливо начинает Ишида, но Урахара, не слушая, кивает и вдруг взмахивает руками:
- Тессай!
На плечи Ишиды опускаются стальные ладони, придавливая его к стулу.
- А что?
- Ничего, - бормочет Ишида, потирая пострадавшее плечо и хмуро разглядывая закрепленную на рёбрах конструкцию. - Двенадцатый отряд по тебе плачет, вот что. Горькими, кровавыми зелёными слезами.
- И много уже наплакал? - хмыкает Урахара, не оборачиваясь и перебирая какие-то пузырьки в открытом ящике.
- Да уже, наверное, целый морг.
Тессай ничего не говорит, только молча опускает голову и вздыхает.
А Урахара пожимает плечами, и почему-то никак не повернётся обратно.
3. ещё Урахара, печальне жертва опытов с нелегальными гигаями (эта тупая идея ела мне мозг две недели, фик я не осилю по ней, но поржать всё ещё хочется); АУ, обоснуй для фем!версий, ещё немного о дисконнектах намёками3.
- Плохие новости, - бодро говорит Урахара, глубже надвигая свою вечную панаму на глаза. - Я не могу просто так оторвать от тебя гигай.
Женщина усаживается на край стола, скрестив ноги, и выжидающе смотрит на него.
- Я проанализировал побочные эффекты, колебания реацу, посмотрел пару реакций... - Он взмахивает рукой и быстро переходит к сути, грустно понурившись под её внимательным тяжёлым взглядом. - В общем, всё сложнее, чем я сначала думал. Понимаешь, ты всё-таки не душа-модификант, который был бы предназначен для частой смены гигаев, и не нормальный человек, которого можно было бы без повреждений доставать и возвращать. Ну, как без повреждений - с более-менее прогнозируемыми, если можно так сказать...
- Снова уходишь в сторону, - роняет она.
- Да, извини. Так вот, я пришёл к выводу, что если это попытаюсь сделать я - есть много поводов думать, что тебе порвёт все связки с этим пластом мира и разматериализует так, что нет гарантий собрать потом обратно. Не говоря уже о том, сколько времени этой займёт.
Женщина смотрит на него, на закостеневшем лице не дрогнет ни один мускул. Только взгляд глубоко запавших глаз становится ещё тяжелее.
- В таком состоянии, - добавляет Урахара, - ты не то что до кого-то из нас - до себя-то достучаться не сможешь. Не гарантированно, но слишком высокая вероятность. Я бы не хотел такое делать своими руками.
- Значит, ты отпадаешь.
Урахара качает головой:
- Я не возьмусь даже предсказывать, что случится, если это возьмётся делать кто-то ещё. У тебя оказалась очень... Специфичная связка с физической формой, знаешь ли.
Женщина едва заметно вздыхает, задумчиво разглядывая свои руки. Скуластое ровное лицо, от которого наконец можно спокойно отвести взгляд, всё равно практически не меняет выражения.
- Значит, - резюмирует она спустя какое-то время, - придётся всё-таки ему. До того я мало что могу сделать.
Урахара кивает.
- Он - особая категория. Так или иначе, всё должно было к нему и прийти.
В лавке стоит тишина, словно её обитатели и вправду давно спят и не интересуются ни капли очередной авантюрой, которую запустил её хозяин.
Глаза Урахары из-под панамы - прозрачные и холодные, но оставшаяся на свету часть лица всё-таки выражает что-то вроде участия и сдержанного интереса.
В глаза друг другу они оба больше почти не смотрят.
- В конце концов, - добавляет Урахара, задумчиво расставляя на столике что-то, что можно принять за чайный набор, если не присматриваться, - ты разве не за этим к нему шёл? К тому же, у него шансов как раз больше, чем у кого угодно ещё.
Женщина прикрывает глаза, молчит какое-то время. Потом проходит за столик Урахары, садится рядом, медленно проводит пальцем по краю одной из чашек. Рассматривает палец на свет.
Урахара наблюдает краем глаза, не делая попыток что-либо прокомментировать.
- Знаешь, - негромко произносит она, отставляя чашку подозрительным варевом подальше. - Иногда мне кажется, что быстрее дождаться, когда этот гигай равалится сам от времени, чем заставить его понять.
- Что, совсем бенадёжно?
Она пожимает плечами и не отвечает. Урахара сочувственно качает головой, добавляя в чайник горячей воды.
- Интересно, - говорит он тогда, почёсывая кончик носа, - как же ты тогда выглядишь на самом деле? Неужели настолько иначе? Я старался ориентироваться на описание, которое дала мне Йоруичи...
- Скажи честно, - поднимает она глаза, и тяжёлый тёмный взгляд тут же начинает давить ему на глазной нерв. - Сделать моему гигаю грудь чёрт знает какого размера тоже она тебе посоветовала?
Урахара, замявшись, натягивает панаму ниже на самые глаза и тянется к вееру.
- Ну, она не уточняла этот пункт, а я почему-то не додумался спросить. Может быть, потому что она говорила о тебе так... Как до того говорила со мной только о женщинах. А имя твоё мне про грудь или что другое - поверь - вот ни слова не говорит.
Хмыкнув, женщина снова отворачивается.
- Значит, ничего нового не посоветуешь.
- Посоветую, - спокойно отвечает Урахара, сдвигая панаму обратно на затылок, - когда что-нибудь изменится. Сейчас вы с ним нашли какое-то равновесие, чтобы оно сдвинулось, нужен новый толчок с какой-нибудь из сторон. У тебя возможностей почти нет, слишком рискованно просто дать по голове и рассказать - неизвестно, что будет, если сам не почует. Значит, или что-то должно случиться извне, или у твоего Ичиго всё-таки щёлкнет в голове само по себе.
- Я бы не стал сейчас на это надеяться.
- На Ичиго?
- На его голову.
- В таком случае, ты поступил не просто смело, а вовсе безрассудно, вперевшись сюда, м? - поднимает бровь Урахара.
Его собеседник, окончательно махнув рукой на тему особенностей специфичных гигаев, иронии не поддерживает.
- Я полагал, что достучаться до того, чем он пользуется, когда голова не при делах, отсюда будет проще.
- Так и есть, - замечает Урахара. - Но только относительно того, чем ты занимался полгода его жизни до этого.
- Знаю.
Некоторое время они сидят неподвижно, словно забыв о существовании друг друга и уйдя каждый в свои мысли с головой. Потом одна изогнутая бровь на гладком женском лице приподнимается, точно копируя выражение лица Урахары несколько минут назад.
- Я напомню ему поблагодарить тебя за этот цирк, когда всё закончится.
Торговец непроверенным товаром настороженно взмахивает руками и прикрывает зубы веером.
- Не-не-не, не стоит, - из-за опущенного веера на секунду показывается хитроватая и почему-то немного грустная улыбка. - Услуга за услугу, знаешь ли. Ты, в конце концов, мой первый подопытный в таком деле. Такой источник информации - уже сам по себе хорошая плата...
- Ну-ну.
Женщина наконец поднимается на ноги. Отряхивает от неизвестно откуда налетевшей пыли джинсы, хмурится, заметив, как топорщатся бахромой неивестно когда успевшие порваться в клочья края. Ничего больше не говорит, просто выпрямляется и кивает Урахаре.
- Заходи, когда будет что рассказать, - улыбается он в ответ едва заметно, под самые поля панамы. Добавляет: - Он сильный. Ты знаешь это лучше меня, да? Удачи не желаю, сама найдёт.
Она, поколебавшись несколько секунд, снова кивает.
Тишина в доме чуть заметно позвякивает тонким фарфором, когда Урахара переливает очередную дозу из чашки в тонкую пиалу. За всё время разговора он ни разу не заговорил о том, что делает на этот раз.
От жидкости поднимается едва заметный пар, который, если понаблюдать за поведением торговца, тот старается не вдыхать.
У самой двери женщина останавливается. Полуобернувись, внимательно смотрить в пространство мимо Урахары. Негромко произносит:
- Бенихиме.
- Что?
Пальцы Урахары мгновенно обхватывают рукоять трости, которую он так и не отпустил от пояса. Он замирает, прислушиваясь.
Женщина добавляет:
- Ей есть что тебе сказать.
Ладонь Урахары задумчиво, мягко ведёт по оплётке рукояти. Потом он поднимает глаза и с чуть удивлённой улыбкой качает головой.
- Ты слышишь её лучше и быстрее, чем даже я.
- Тебя это удивляет? - пожимает она плечами, снова отворачиваясь. Урахара хмыкает в ответ. - Мы всегда слышим.
После этого она исчезает в темноте за дверями.
Урахара долго сидит неподвижно, чуть ссутулив плечи. Потом медленно, почти нежно достаёт меч, молча обнажает часть клинка.
Осторожно прижимается к нему щекой.
Закрывает глаза.
4. про уебанов из одиннадцатого; Иккаку/Юмичика (извините, чуваки, но они каноничне пейринг), Кенпачи с Ячиру в комплекте; слегка о мнительности и репутации отряда; кагбе тоже ололо4.
- Чего? - выдыхет Кенпачи-тайчо, глядя единственным вытаращенным глазом на открывшуюся картину. Фукутайчо, традиционно висящая у него на плече, смотрит, затаив дыхание, со смесью ужаса и любопытства на детском личике.
- Так, - говорит Иккаку и выпрямляется, расправляя плечи, прямо на футоне. Занпакто в правой руке, полное отсутствие одежды и орудие ближнего боя, грозно торчащее на врага, дополняют зрелище, доводя его до идеальной выразительности.
Юмичика высовывается из-за него, стыдливо прикрываясь одеялком и хлопая длинными ресницами. И осторожно собирает реацу, концентрируя по направлению возможного удара.
Иккаку чувствует эту глупость голой спиной и думает: тебя же им снесёт в секунду, дурень, куда лезешь?
- Ну, и? - наконец грозно вопрошает тайчо, полыхнув реацу так, что стёкла в окнах звякают, а у Иккаку тут же каменеют плечи.
Картинка и вправду выходит более чем однозначная.
Это одиннадцатый отряд, детка.
После того, во что его превратил суровый Зараки Кенпачи; сколько черепов было пробито на спор и сколько вставных зубов было заказано у четвёртого отряда и по-братски разделено; сколько морд пришлось набить, чтобы объяснить, что не следует пытаться затаптывать в грязь хрупкий цветочек Юмичику или тыкать в его, Мадараме, блестящую макушку; после пары экскурсий в злополучный четвёртый с лёгкой руки разыгравшейся Ячиру...
В общем, вероятно, любому дружескому попущению есть предел. Особенно в одиннадцатом отряде.
Кенпачи-тайчо, концентрированная смесь силы и ярости, нависает над парочкой подчинённых, застуканных за совершенно не мужествееным и весьма извращённым развратом, и кажется, вот-вот разматериализует нахрен повязку на втором глазу.
Отлично же.
Иккаку с вызовом вскидывает голову. Помирать, так с музыкой.
- Ну, и, тайчо? - резко бросает он, крепче сжимая рукоять Занпакто. - Изволите бить морды тут, или пожалеем хибарку?
Кенпачи переводит взгляд с одного на другого. Лицо Юмичики приобретает характерную бледность и красоту, какие бывают на лицах самураев, обречённых погибнуть в прекрасном сражении. Ячиру тихо сопит, высовываясь любопытной мордочкой из-за плеча тайчо.
Когда тишина и напряжение достигают такой концентрации, что Иккаку уже сам готов броситься на него и начать героически погибать, - Кенпачи вдруг начинает смеяться. Громко, размашисто, едва не роняя фукутайчо с могучего плеча.
Иккаку ошалело смотрит на них и на всякий случай крепче сжимает рукоять меча. Кенпачи наконец замолкает и вдруг оглядывает обоих как-то слишком внимательно. Мадараме чувствует, как Юмичика вздрагивает за его плечом.
- Так что, - спрашивает наконец. - Изгнания из отряда не будет? Позвоночники вырывать не станете?..
Кенпачи снова ухмыляется, показывая два ряда прочных острых зубов.
- Пацаньё-ё-ё... - тянет он и цыкает на Иккаку зубом.
Тот моргает и хмурится.
- Не будет, - подсказывает сзади тихий голос Юмичики.
- Нужны мне ваши позвоночники, - соглашается тайчо, в то время как Ячиру хихикает в ладошку за его плечом. - Мне не до фонаря, с кем вы там кувыркаетесь в свободное время? Главное, что не со студнем из четвёртого...
Теперь от смешка не удерживается Юмичика.
- Дерётесь вы хором неплохо, - продолжает Кенпачи, перекидывая меч в руках. Хмыкает ещё раз: - Вот примерно как мы с малявкой. А что мнительные придурки, и так было понятно - лет через двести пройдёт, может. Тогда и приходи со своей мордой, Мадараме! Если целые зубы останутся.
Иккаку смотрит на него круглыми глазами и даже не пытается понять, чего такого важного он сейчас не понял.
- Слышь, - наконец задумчиво произносит он спустя полчаса после того, как Зараки Кенпачи вышел вон, бодро перекосив плечом дверь. - Чего он сказать-то хотел? Что-то насчёт фукутайчо я не понял аналогии.
Юмичика, завернувшись в одеяло, лежит, положив голову ему на локоть, и таинственно улыбается на эти слова, прищурив глаза.
- Подрастёшь - поймёшь, - произносит он, опуская длинные ресницы.
И всё-таки успевает увернуться от ласкового тумака.
В стене остаётся пара вмятин, а Юмичика тихо смеётся и больше ничего не объясняет.
5. Ичиго, Зангецу, Хичиго, Мурамаса как идея; трёп, пичаль, набор не очень тонких намёков5.
- Например, Мурамаса.
Ичиго опять не замечает, как разговор в очередой раз свёлся к мятежному Занпакто. Зато очень чётко осознаёт, как всё ещё вздрагивают ладони при упоминании его имени, готовые сжаться в кулаки, несмотря на то, что всё закончено и отпущено.
Волны на воде успокаиваются не сразу.
- Мурамаса...
Облака проплывают по вертикальному небу и исчезают вдалеке за его спиной. Ичиго сидит на стальных перилах балкона любимой высотки, свесив ноги в сандалиях в сторону тёмного входа в здание. Зангецу устроился чуть поодаль на тех же перилах, но явно в пределах другого закона гравитации - вся его тощая прямая фигура направлена куда-то перпендикулярно Ичиго, ветер едва заметно покачивает полы свисающего плаща. Ичиго никакого ветра не чувствует.
Впрочем, он давно привык, что гравитация здесь на каждом шагу работает по-разному, что уж говорить о погоде.
- Ты его ненавидел? - спрашивает Зангецу негромко.
Ичиго задумывается.
- В какой-то момент - да, конечно. Он готов был уничтожить Каракуру. Забрать у меня всё, что мне дорого и имеет для меня смысл. Ради одной своей цели, не считаясь с ценой, которую за него придётся платить другим.
- Скорее, ему вообще было плевать на Каракуру и то, что тебе дорого, - поправляет Зангецу.
- Ну да. Дела это не меняет. Когда я его услышал, то сперва готов был порвать на куски, наверное. Ты был там, старик. Неужели ничего похожего не почувствовал?
- Мурамаса был Занпакто, Ичиго.
Какое-то время стоит тишина. Облака закрывают неровными заплатами ярко-синее небо, незаметно меняя направление. Ичиго шввелит пальцами, словно перебирая в голове варианты трактовки того, что услышал. Потом встряхивает волосами и говорит:
- Ну, и?
- Он совершил много ошибок, - спокойно поясняет Зангецу, глядя на облака. - Но я слишком хорошо понимаю, почему он это сделал, чтобы судить или ненавидеть.
- Я тоже, допустим, понимаю, - хмуро бросает Ичиго, подпирая подбородок руками. - Но это не отменяет.
- Разумеется, нет.
Оба молчат очень долго.
Ичиго, задумчиво болтающий ногами, перекидывает их по разные стороны перил, и направление вверх или вниз действительно меняется, как захочешь. Зангецу наблюдает за ним краем глаза, не пытаясь задавать вопросы.
Выражение лица Ичиго по-прежнему остаётся сосредоточенно-хмурым, словно какая-то мысль тревожит его уже давно, незаметно подтачивая изнутри и не давая покоя. Когда он в очередной раз поднимает голову к небу, ему на лицо падают две капли дождя.
Одна попадает в глаз.
- Эй, это ещё что? - вскидывается он, протирая глаз и возмущённо тыкая пальцем в несколько безобидных на вид облаков над головой.
- Ты, - хмыкнув, Зангецу поводит плечами и тоже перекидывает обе ноги на другую сторону перил.
- А, ну да. И не захочешь, а спалишься тут перед тобой, да? Удобно.
- А ты не хочешь?
Ичиго пожимает плечами. Запускает пальцы себе в волосы, ероша торчащие во все стороны давно не стриженные нормально клочья, продолжая с лёгким подозрением смотреть на небо.
Больше ничего оттуда вроде бы не пытается попасть ему в глаз.
- Скажи мне, - наконец произносит он, не поворачивая головы. - А что, если бы такая фигня случилась со мной - Сейретей, запечатать навсегда, всё такое, - а ты бы увидел возможность меня вытащить обратно, - ты бы тоже пошёл на любые разрушения, чтобы это сделать? Уничтожил бы, например, Каракуру, людей, то, что мне было важно?
Зангецу молчит долго. Не отводит непроницаемых глаз, когда Ичиго смотрит на него, слегка хмурясь, просто молчит.
Так долго, что Ичиго добавляет совсем негромко:
- Зангецу, мне правда интересно.
Занпакто понимающе кивает, медлит несколько секунд, потом проиносит спокойно и уверенно:
- Я думаю, что ты этого не допустишь.
Улыбается едва заметно, самыми уголками обветренных губ. Что за выражение застыло в глазах - не разобрать.
Ичиго долго всматривается в эти глаза, внимательно и настойчиво. Наконец, так ничего и не разобрав, выпрямляется и твёрдо кивает:
- Ты прав. Не допущу.
Тогда Зангецу слегка опускает голову и прикрывает глаза. Ичиго на секунду кажется, что с благодарностью.
Облака окончательно рассеиваются. Небо светлеет, отражаясь в тысячах стёкол высоток слегка под разным углом, и только светлые обрывки тонкой дымки, жмущиеся в отражениях к краям окон, напоминают о недавнем едва не пролившемся дожде.
Зангецу неподвижно застыл на том же краю балкона, глядя сквозь очки на отражения в соседних небоскрёбах. Ветер небрежно треплет тяжёлые смоляные пряди и обрывки плаща.
Потом вдруг меняет направление.
Из глубины здания доносится быстрый скрипучий клёкот, сквозь который прорывается что-то вроде человеческого смеха.
Зангецу не оборачивается.
- Как мило, - ухмыляется Хичиго, выныривая на балкон из темноты за стеклянными дверями. - Ты ведь знаешь настоящий ответ, а? Зачем отказал королю в душевной беседе?
- Это не последний такой разговор.
Пустой взбирается на перила с ногами, начинает слегка раскачиваться там на манер очень бледной нахоленной вороны. Добавляет, словно не обращая внимания на собеденика:
- Он сильный, наш король. Очень сильный. Кто знает, что может случиться потом...
- Сгинь, - коротко и почти ласково говорит Зангецу, снова закрывая глаза.
Пустой, принюхавшись к ветру, на всякий случай отползает по перилам на безопасное расстояние от Занпакто и продолжает вкрадчиво кривляться уже оттуда:
- Ну, по крайней мере, с твоей помощью он начал осознавать перспективы. А уж с моей...
Зангецу молчит.
Он запрокидывает голову в светлое небо и медленно выдыхает.
Капли дождя - тяжёлые, бесконечные, холодные и быстрые, секут кожу сплошным потоком. Постепенно делают лицо неподвижным, как маска.
Первую вечность - заостряют его черты, нервы, тоску, высекая ей форму. Вторую - начинают притуплять ощущения, память, постепенно затупляют любую сталь. Кто остаётся наедине со всем этим на достаточное количество вечностей - начинает забывать, зачем ему живое лицо и память.
Пятнадцать лет - не так уж много, а сколько вечностей укладывается в сотню или в несколько?
Небо синеет яркими прорехами сквозь облака, но, поднимая к нему лицо, Зангецу всё ещё чувствует на коже бесконечные острые капли дождя.
Всё ещё - слишком отчётливо, чтобы честно отвечать на некоторые вопросы.
6. Мурамаса, лютый ангст и сдвиг мозга; вольные трактовки местами не исключаются6.
Иногда Мурамаса думает, что даже его сила имеет какой-то предел, и этот предел наверняка давно пройден.
Он смотрит в глаза своему отражению в прозрачной воде. Протягивает руку, как во сне, раскрывает ладонь - смотрит не отрываясь, до боли в глазах, до тумана вокруг единственной точки, куда направлен взгляд, и словно со стороны слышит шёпот. Слов не разбирает.
Слова по-настоящему никогда не были нужны.
Тысяча гибких светлых лент, заканчивающихся длинными когтями его рук, оплетают отражённую в воде тонкую фигуру со всех сторон. Мурамаса чувствует, как они обвивают его, обнимают, сжимая плечи, закрывая всё плотнее от всего вокруг.
Шёпот тянется в самую глубину, под сердце, минуя разум, минуя любую преграду, как вода. Как происходило тысячи раз. Шёпот холодной змеёй, ядовитой лианой прорастает в самое нутро, цепляется за самые живые, самые чистые инстинкты, самые напряжённые - до крика - звенящие струны внутри, впивается в них когтями, едва не обрывая, разносит резонансом до такой силы и концентрации, что всё остальное становится неважным.
Они всегда шли за его шёпотом. Вырывали из себя самое сокровенное, настоящее, главное, чего хотели, и позволяли вести себя за эту нить куда угодно, потому что сильнее её не существует.
Никакие другие связки не выдерживают такого напряжения, любые узы или стремления рвутся, словно нити паутины, оставляя только одно, подлинное и по-настоящему сильное желание.
Убить. Сбежать. Получить силу.
Самые сильные инстинкты чаще всего - самые злобные и простые. И когда они достигают критической концентрации, обрывается и уничтожается всё, что способно помешать их воплощению, всё перестаёт иметь смысл и сжигается этой открывшейся силой, всё становится ненастоящим по срванению с ней и исчезает.
Даже связь между Шинигами и его Занпакто оказывается слабее этого.
Рвётся.
Тает, освобождая обе души друг от друга и оставляя каждую наедине со своей сутью.
Мурамаса очень смутно понимает природу своей силы, но в те редкие моменты, когда отчаяние накрывает его с головой и становится слишком похоже на безумие - ему и вовсе плевать.
Очередная волна, поднятая ударом по воде, отступает, обнажая белые источенные камни и обломки колонн вместо берега.
Мурамаса падает на колени, закрывает лицо руками, до боли врезаясь когтями в виски. Долго, с хрипом пытается отдышаться - аорту сдавило судорогой и никак не хочет отпускать, и дело вовсе не в том, как долго он не чувствовал воздуха в лёгких от напряжения.
Бесполезно.
- Почему? - шепчет он, с усилием разжимая зубы и не поднимая головы. - Скажи мне, почему?..
Ему плевать и на то, что сейчас он сам похож на тех, кого отсекали друг от друга тонкие мощные лезвия его главной атаки, и для этого понадобилось однажды гораздо меньше.
- Почему...
Наконец Мурамаса поднимается, на подкашивающихся ногах добредает до ближайшего обломка белого камня. Долго стоит, опираясь на него затылком и закрыв глаза. Подрагивающие пальцы чуть скребут по камню, оставляя длинными когтями тонкие бороздки, но постепенно тоже успокаиваются и становятся почти неподвижными.
Приступ слабости проходит, не оставив следа, кроме узких длинных царапин на ровной каменной поверхности.
- Прости меня, - шёпотом произносит Мурамаса, выпрямляясь. - Я всё верну. Я всё исправлю, ты знаешь это.
Даже если бы он попытался сделать это на самом деле, используя всю свою силу, - бесполезно.
Невозможно.
Никогда.
- Я всё исправлю, Кога.
У Занпакто Мурамасы давно остался единственный подлинный и самый сильный инстинкт, который владеет его душой слишком прочно и слишком долго, чтобы его можно было перерубить даже тысясчей таких же сильных мечей.
Мурамаса повторяет его имя, как заклинание, и чувствует, как тонкий росток чего-то вроде сомнения или страха у него внутри сгорает начисто, рассыпается в белую пыль, оседающую к его ногам.
Вдыхает полной грудью, не обращая на неё внимания, и наконец отрывается от камня.
как гоблины грустно и долго фиксируют картинку на три секунды, все тут в курсе, кто не любит - тот не ходи. вы предупреждены.
1. Ичиго, Зангецу; АУ, человечья кухня, очередной дисконнект после бития по голове, трёп1.
- Ты готовить умеешь, - тупо говорит Ичиго, сидя в за столом и пялясь одним неподвижным глазом на происходящее. - Никогда не ориентировался в этой кухне нормально.
Второй, как и всю половину головы, закрывает внушительный пакет со льдом, с которым ВРИО Шинигами в Каракуре не расстаётся с момента, как очнулся.
Зангецу поворачивается к нему и молча показывает коробку с какими-то нелепыми полуфабрикатами. Ичиго непонимающе моргает. Коробка равнодушно летит в мусорный пакет.
- Я умею читать инструкции, - лаконично поясняет Зангецу и тыкает кнопку микроволновки.
- По идее, я тоже, - зачем-то говорит Ичиго.
"Ты идиот," - красноречиво переводит ему интуиция выражение спины собеседника. Тот, впрочем, не считает нужным обсуждать такие очевидные выводы.
Ичиго сидит за пустым столом, каждая кость его тела, не говоря уже о прочих органах, тупо болит после последней драки с Пустым-хамелеоном, никого живого в доме не наблюдается. Голова кружится и слегка звенит, слабость не отпускает, не позволяет долго смотреть в одну точку. Тем более - одним глазом.
Второй ощущается явно крупнее и болезненнее, чем должен, поэтому с ним Ичиго предпочитает пока не общаться. Всё это время его Занпакто шляется по кухне, вытаскивает какую-то хрень из холодильника, в три секунды разбирается с краном, наливает воды в чистый стеклянный стакан.
Когда этот стакан, сунутый в лицо, едва не выбивает ему зубы, Ичиго решает перейти от пассивного созерцания к очередной попытке диалога.
- Я всё-таки не понимаю, - честно говорит он. - Как?
Драная размашистая пола его тёмного плаща, совершенно неуместная в простой человеческой кухне, задевает стопку салфеток на нижней полке стола, те рассыпаются по полу. Зангецу смотрит на него сквозь очки, и не разберёшь, о чём молчит.
Темнота за окном покачивается бесшумным чернильным облаком, и кажется, что во всём городе больше никого нет.
- Никаких кукол никакой Урахара мне не давал, - нахмурившись, продолжает Ичиго. - Я та ки не умею материализации. Да ну нафиг, я после этой драки и завалящего банкая бы не смог... У меня голова болит, в конце концов!
Он прижимает лёд к голове плотнее, тыкая другой рукой в свою домашнюю майку, в синяки на локте, проверяя украдкой, не выпал ли ненароком из своего физического тела. Может, если занпакто так спокойно шляется по твоему дому, когда ты даже меча не касался, это значит, что тело тебе уже помахало ручкой, и сознание на очереди?
Но тело на месте, от майки и синяка под холодным пакетом до всех прочих повреждений, которые тут же с готовностью отзываются новой волной тупой боли, переходящей в тошнотворную слабость. Ичиго тяжело вздыхает и прикладывает стакан с водой к другому виску.
- Как ты думаешь, - произносит наконец Зангецу, - сколько дней ты уже валяешься в таком состоянии, не соизволив даже воды в себя влить?
- Дней?..
Стакан вздрагивает в его руке так, что несколько капель выплёскиваются прямо в лицо.
- Ты выдержал такую и битву и такие раны, Ичиго, - бесстрастно продолжает Занпакто, глядя мимо его глаз, - что мне меньше всего сейчас нужна твоя смерть от последствий и собственной глупости! Как и тебе.
Ты идиот, Ичиго Куросаки. Если переводить на человеческий язык.
Зангецу отворачивается к окну, милостиво давая ему время осознать сказанное.
Отчитывает, как пацана.
Даже Ишшин бы такого не потянул, сколько ни пытался, а этот спокойно тыкает носом в очевидные, самому Ичиго отлично известные вещи, которые другими способами не доходили, на которое и возразить-то нечего, и подтверждать глупо. И жить становится... легче, наверное.
Всё как обычно, как и должно быть. Если бы не оставшаяся несильная, но противная боль в висках и головокружение, Ичиго бы честно ему улыбнулся.
- Знаешь, старик, - говорит он негромко в спину Зангецу, - мне в какой-то момент казалось, что я тебя больше не увижу.
Выражение спины как-то неуловимо меняется. Едва заметно опускаются прямые как палка плечи. Из-за окна доносится перестук первых капель по крышам.
Голос Занпакто кажется непривычно мягким на фоне этого шума:
- Тебе вообще много чего может показаться, Ичиго.
- Например, явление старых знакомых на мою кухню? - неожиданно для себя тихо спрашивает Ичиго. Но Зангецу умудряется расслышать.
- Да, например.
Дождь за окном становится сильнее.
Ичиго тянет воду из стакана мелкими глотками. Вода кажется непривычной, имеет странный металлический привкус. Непривычной кажется тишина в доме и в городе - словно все, кто могли услышать, спят где-то далеко отсюда, потому что любой разговор со своим мечом - даже такой нелепый и непохожий на разговор - это слишком личное, настолько, что очерчивает территорию непроницаемым для остального мира кругом.
Если бы Ичиго был старше, он бы подумал, что контакт со своим мечом - интимнее, чем секс.
Но Ичиго шестнадцать, и ему проще сравнивать с тем, что он знает.
Он думает: чем смерть.
- На что ты там смотришь? - не поднимая головы, спрашивает он спустя какое-то время.
Зангецу задумчиво произносит:
- У вас тоже идёт дождь.
- Хочешь, обрадую? У нас ещё и снег бывает...
Когда он поднимает глаза, в кухне больше никого нет.
Ветер из приоткрытого окна шелестит рассыпанными салфетками на полу, и вода в стакане едва слышно плещется ему в такт.
2. Урахара, Ишида, слегка Тессай; кагбе ололо, ностальгия и тонкие намёки такие тонкие2.
Очевидно, он хочет спросить что-то вроде "Что это?" или "Что за дряни ты туда намешал?", а может, даже "Какой глаз тебе отстрелить первым, чтобы ты ко мне не подходил, ненормальный?". Но не успевает.
Голова Ишиды гулко стукается о полку, когда его сгибает очередной судорогой. Бледное лицо сереет, на щеках проступают нездоровые пятна, и когда он всё-таки выпрямляется, хватая ртом воздух и пытаясь прокашляться одновременно, из-под очков текут слёзы, а от фирменного достоинства и лоска последнего Квинси остаётся только жалкая тень.
- Не помогает? - сочувственно интересуется Урахара, прикрыв один глаз веером.
- Это ты мне скажи! - злобно шипит Ишида, отодвигаясь от него вместе со стулом. - Вы что, ещё никому его не давали?
- Более того, - лицо Урахары делается загадочным, глаза в тени краёв панамы хитро сощуриваются, в то время как Урью продолжает медленно отползать от него на стуле в сторону двери. - Я ещё ни на ком по-настоящему не проверял, так ли прекрасно она работает в сочетании с основным прибором, который я разрабатывал в своё время специально для таких травм, или даже ещё лучше, чем прекрасно...
- В сочетании?.. - опасливо начинает Ишида, но Урахара, не слушая, кивает и вдруг взмахивает руками:
- Тессай!
На плечи Ишиды опускаются стальные ладони, придавливая его к стулу.
- А что?
- Ничего, - бормочет Ишида, потирая пострадавшее плечо и хмуро разглядывая закрепленную на рёбрах конструкцию. - Двенадцатый отряд по тебе плачет, вот что. Горькими, кровавыми зелёными слезами.
- И много уже наплакал? - хмыкает Урахара, не оборачиваясь и перебирая какие-то пузырьки в открытом ящике.
- Да уже, наверное, целый морг.
Тессай ничего не говорит, только молча опускает голову и вздыхает.
А Урахара пожимает плечами, и почему-то никак не повернётся обратно.
3. ещё Урахара, печальне жертва опытов с нелегальными гигаями (эта тупая идея ела мне мозг две недели, фик я не осилю по ней, но поржать всё ещё хочется); АУ, обоснуй для фем!версий, ещё немного о дисконнектах намёками3.
- Плохие новости, - бодро говорит Урахара, глубже надвигая свою вечную панаму на глаза. - Я не могу просто так оторвать от тебя гигай.
Женщина усаживается на край стола, скрестив ноги, и выжидающе смотрит на него.
- Я проанализировал побочные эффекты, колебания реацу, посмотрел пару реакций... - Он взмахивает рукой и быстро переходит к сути, грустно понурившись под её внимательным тяжёлым взглядом. - В общем, всё сложнее, чем я сначала думал. Понимаешь, ты всё-таки не душа-модификант, который был бы предназначен для частой смены гигаев, и не нормальный человек, которого можно было бы без повреждений доставать и возвращать. Ну, как без повреждений - с более-менее прогнозируемыми, если можно так сказать...
- Снова уходишь в сторону, - роняет она.
- Да, извини. Так вот, я пришёл к выводу, что если это попытаюсь сделать я - есть много поводов думать, что тебе порвёт все связки с этим пластом мира и разматериализует так, что нет гарантий собрать потом обратно. Не говоря уже о том, сколько времени этой займёт.
Женщина смотрит на него, на закостеневшем лице не дрогнет ни один мускул. Только взгляд глубоко запавших глаз становится ещё тяжелее.
- В таком состоянии, - добавляет Урахара, - ты не то что до кого-то из нас - до себя-то достучаться не сможешь. Не гарантированно, но слишком высокая вероятность. Я бы не хотел такое делать своими руками.
- Значит, ты отпадаешь.
Урахара качает головой:
- Я не возьмусь даже предсказывать, что случится, если это возьмётся делать кто-то ещё. У тебя оказалась очень... Специфичная связка с физической формой, знаешь ли.
Женщина едва заметно вздыхает, задумчиво разглядывая свои руки. Скуластое ровное лицо, от которого наконец можно спокойно отвести взгляд, всё равно практически не меняет выражения.
- Значит, - резюмирует она спустя какое-то время, - придётся всё-таки ему. До того я мало что могу сделать.
Урахара кивает.
- Он - особая категория. Так или иначе, всё должно было к нему и прийти.
В лавке стоит тишина, словно её обитатели и вправду давно спят и не интересуются ни капли очередной авантюрой, которую запустил её хозяин.
Глаза Урахары из-под панамы - прозрачные и холодные, но оставшаяся на свету часть лица всё-таки выражает что-то вроде участия и сдержанного интереса.
В глаза друг другу они оба больше почти не смотрят.
- В конце концов, - добавляет Урахара, задумчиво расставляя на столике что-то, что можно принять за чайный набор, если не присматриваться, - ты разве не за этим к нему шёл? К тому же, у него шансов как раз больше, чем у кого угодно ещё.
Женщина прикрывает глаза, молчит какое-то время. Потом проходит за столик Урахары, садится рядом, медленно проводит пальцем по краю одной из чашек. Рассматривает палец на свет.
Урахара наблюдает краем глаза, не делая попыток что-либо прокомментировать.
- Знаешь, - негромко произносит она, отставляя чашку подозрительным варевом подальше. - Иногда мне кажется, что быстрее дождаться, когда этот гигай равалится сам от времени, чем заставить его понять.
- Что, совсем бенадёжно?
Она пожимает плечами и не отвечает. Урахара сочувственно качает головой, добавляя в чайник горячей воды.
- Интересно, - говорит он тогда, почёсывая кончик носа, - как же ты тогда выглядишь на самом деле? Неужели настолько иначе? Я старался ориентироваться на описание, которое дала мне Йоруичи...
- Скажи честно, - поднимает она глаза, и тяжёлый тёмный взгляд тут же начинает давить ему на глазной нерв. - Сделать моему гигаю грудь чёрт знает какого размера тоже она тебе посоветовала?
Урахара, замявшись, натягивает панаму ниже на самые глаза и тянется к вееру.
- Ну, она не уточняла этот пункт, а я почему-то не додумался спросить. Может быть, потому что она говорила о тебе так... Как до того говорила со мной только о женщинах. А имя твоё мне про грудь или что другое - поверь - вот ни слова не говорит.
Хмыкнув, женщина снова отворачивается.
- Значит, ничего нового не посоветуешь.
- Посоветую, - спокойно отвечает Урахара, сдвигая панаму обратно на затылок, - когда что-нибудь изменится. Сейчас вы с ним нашли какое-то равновесие, чтобы оно сдвинулось, нужен новый толчок с какой-нибудь из сторон. У тебя возможностей почти нет, слишком рискованно просто дать по голове и рассказать - неизвестно, что будет, если сам не почует. Значит, или что-то должно случиться извне, или у твоего Ичиго всё-таки щёлкнет в голове само по себе.
- Я бы не стал сейчас на это надеяться.
- На Ичиго?
- На его голову.
- В таком случае, ты поступил не просто смело, а вовсе безрассудно, вперевшись сюда, м? - поднимает бровь Урахара.
Его собеседник, окончательно махнув рукой на тему особенностей специфичных гигаев, иронии не поддерживает.
- Я полагал, что достучаться до того, чем он пользуется, когда голова не при делах, отсюда будет проще.
- Так и есть, - замечает Урахара. - Но только относительно того, чем ты занимался полгода его жизни до этого.
- Знаю.
Некоторое время они сидят неподвижно, словно забыв о существовании друг друга и уйдя каждый в свои мысли с головой. Потом одна изогнутая бровь на гладком женском лице приподнимается, точно копируя выражение лица Урахары несколько минут назад.
- Я напомню ему поблагодарить тебя за этот цирк, когда всё закончится.
Торговец непроверенным товаром настороженно взмахивает руками и прикрывает зубы веером.
- Не-не-не, не стоит, - из-за опущенного веера на секунду показывается хитроватая и почему-то немного грустная улыбка. - Услуга за услугу, знаешь ли. Ты, в конце концов, мой первый подопытный в таком деле. Такой источник информации - уже сам по себе хорошая плата...
- Ну-ну.
Женщина наконец поднимается на ноги. Отряхивает от неизвестно откуда налетевшей пыли джинсы, хмурится, заметив, как топорщатся бахромой неивестно когда успевшие порваться в клочья края. Ничего больше не говорит, просто выпрямляется и кивает Урахаре.
- Заходи, когда будет что рассказать, - улыбается он в ответ едва заметно, под самые поля панамы. Добавляет: - Он сильный. Ты знаешь это лучше меня, да? Удачи не желаю, сама найдёт.
Она, поколебавшись несколько секунд, снова кивает.
Тишина в доме чуть заметно позвякивает тонким фарфором, когда Урахара переливает очередную дозу из чашки в тонкую пиалу. За всё время разговора он ни разу не заговорил о том, что делает на этот раз.
От жидкости поднимается едва заметный пар, который, если понаблюдать за поведением торговца, тот старается не вдыхать.
У самой двери женщина останавливается. Полуобернувись, внимательно смотрить в пространство мимо Урахары. Негромко произносит:
- Бенихиме.
- Что?
Пальцы Урахары мгновенно обхватывают рукоять трости, которую он так и не отпустил от пояса. Он замирает, прислушиваясь.
Женщина добавляет:
- Ей есть что тебе сказать.
Ладонь Урахары задумчиво, мягко ведёт по оплётке рукояти. Потом он поднимает глаза и с чуть удивлённой улыбкой качает головой.
- Ты слышишь её лучше и быстрее, чем даже я.
- Тебя это удивляет? - пожимает она плечами, снова отворачиваясь. Урахара хмыкает в ответ. - Мы всегда слышим.
После этого она исчезает в темноте за дверями.
Урахара долго сидит неподвижно, чуть ссутулив плечи. Потом медленно, почти нежно достаёт меч, молча обнажает часть клинка.
Осторожно прижимается к нему щекой.
Закрывает глаза.
4. про уебанов из одиннадцатого; Иккаку/Юмичика (извините, чуваки, но они каноничне пейринг), Кенпачи с Ячиру в комплекте; слегка о мнительности и репутации отряда; кагбе тоже ололо4.
- Чего? - выдыхет Кенпачи-тайчо, глядя единственным вытаращенным глазом на открывшуюся картину. Фукутайчо, традиционно висящая у него на плече, смотрит, затаив дыхание, со смесью ужаса и любопытства на детском личике.
- Так, - говорит Иккаку и выпрямляется, расправляя плечи, прямо на футоне. Занпакто в правой руке, полное отсутствие одежды и орудие ближнего боя, грозно торчащее на врага, дополняют зрелище, доводя его до идеальной выразительности.
Юмичика высовывается из-за него, стыдливо прикрываясь одеялком и хлопая длинными ресницами. И осторожно собирает реацу, концентрируя по направлению возможного удара.
Иккаку чувствует эту глупость голой спиной и думает: тебя же им снесёт в секунду, дурень, куда лезешь?
- Ну, и? - наконец грозно вопрошает тайчо, полыхнув реацу так, что стёкла в окнах звякают, а у Иккаку тут же каменеют плечи.
Картинка и вправду выходит более чем однозначная.
Это одиннадцатый отряд, детка.
После того, во что его превратил суровый Зараки Кенпачи; сколько черепов было пробито на спор и сколько вставных зубов было заказано у четвёртого отряда и по-братски разделено; сколько морд пришлось набить, чтобы объяснить, что не следует пытаться затаптывать в грязь хрупкий цветочек Юмичику или тыкать в его, Мадараме, блестящую макушку; после пары экскурсий в злополучный четвёртый с лёгкой руки разыгравшейся Ячиру...
В общем, вероятно, любому дружескому попущению есть предел. Особенно в одиннадцатом отряде.
Кенпачи-тайчо, концентрированная смесь силы и ярости, нависает над парочкой подчинённых, застуканных за совершенно не мужествееным и весьма извращённым развратом, и кажется, вот-вот разматериализует нахрен повязку на втором глазу.
Отлично же.
Иккаку с вызовом вскидывает голову. Помирать, так с музыкой.
- Ну, и, тайчо? - резко бросает он, крепче сжимая рукоять Занпакто. - Изволите бить морды тут, или пожалеем хибарку?
Кенпачи переводит взгляд с одного на другого. Лицо Юмичики приобретает характерную бледность и красоту, какие бывают на лицах самураев, обречённых погибнуть в прекрасном сражении. Ячиру тихо сопит, высовываясь любопытной мордочкой из-за плеча тайчо.
Когда тишина и напряжение достигают такой концентрации, что Иккаку уже сам готов броситься на него и начать героически погибать, - Кенпачи вдруг начинает смеяться. Громко, размашисто, едва не роняя фукутайчо с могучего плеча.
Иккаку ошалело смотрит на них и на всякий случай крепче сжимает рукоять меча. Кенпачи наконец замолкает и вдруг оглядывает обоих как-то слишком внимательно. Мадараме чувствует, как Юмичика вздрагивает за его плечом.
- Так что, - спрашивает наконец. - Изгнания из отряда не будет? Позвоночники вырывать не станете?..
Кенпачи снова ухмыляется, показывая два ряда прочных острых зубов.
- Пацаньё-ё-ё... - тянет он и цыкает на Иккаку зубом.
Тот моргает и хмурится.
- Не будет, - подсказывает сзади тихий голос Юмичики.
- Нужны мне ваши позвоночники, - соглашается тайчо, в то время как Ячиру хихикает в ладошку за его плечом. - Мне не до фонаря, с кем вы там кувыркаетесь в свободное время? Главное, что не со студнем из четвёртого...
Теперь от смешка не удерживается Юмичика.
- Дерётесь вы хором неплохо, - продолжает Кенпачи, перекидывая меч в руках. Хмыкает ещё раз: - Вот примерно как мы с малявкой. А что мнительные придурки, и так было понятно - лет через двести пройдёт, может. Тогда и приходи со своей мордой, Мадараме! Если целые зубы останутся.
Иккаку смотрит на него круглыми глазами и даже не пытается понять, чего такого важного он сейчас не понял.
- Слышь, - наконец задумчиво произносит он спустя полчаса после того, как Зараки Кенпачи вышел вон, бодро перекосив плечом дверь. - Чего он сказать-то хотел? Что-то насчёт фукутайчо я не понял аналогии.
Юмичика, завернувшись в одеяло, лежит, положив голову ему на локоть, и таинственно улыбается на эти слова, прищурив глаза.
- Подрастёшь - поймёшь, - произносит он, опуская длинные ресницы.
И всё-таки успевает увернуться от ласкового тумака.
В стене остаётся пара вмятин, а Юмичика тихо смеётся и больше ничего не объясняет.
5. Ичиго, Зангецу, Хичиго, Мурамаса как идея; трёп, пичаль, набор не очень тонких намёков5.
- Например, Мурамаса.
Ичиго опять не замечает, как разговор в очередой раз свёлся к мятежному Занпакто. Зато очень чётко осознаёт, как всё ещё вздрагивают ладони при упоминании его имени, готовые сжаться в кулаки, несмотря на то, что всё закончено и отпущено.
Волны на воде успокаиваются не сразу.
- Мурамаса...
Облака проплывают по вертикальному небу и исчезают вдалеке за его спиной. Ичиго сидит на стальных перилах балкона любимой высотки, свесив ноги в сандалиях в сторону тёмного входа в здание. Зангецу устроился чуть поодаль на тех же перилах, но явно в пределах другого закона гравитации - вся его тощая прямая фигура направлена куда-то перпендикулярно Ичиго, ветер едва заметно покачивает полы свисающего плаща. Ичиго никакого ветра не чувствует.
Впрочем, он давно привык, что гравитация здесь на каждом шагу работает по-разному, что уж говорить о погоде.
- Ты его ненавидел? - спрашивает Зангецу негромко.
Ичиго задумывается.
- В какой-то момент - да, конечно. Он готов был уничтожить Каракуру. Забрать у меня всё, что мне дорого и имеет для меня смысл. Ради одной своей цели, не считаясь с ценой, которую за него придётся платить другим.
- Скорее, ему вообще было плевать на Каракуру и то, что тебе дорого, - поправляет Зангецу.
- Ну да. Дела это не меняет. Когда я его услышал, то сперва готов был порвать на куски, наверное. Ты был там, старик. Неужели ничего похожего не почувствовал?
- Мурамаса был Занпакто, Ичиго.
Какое-то время стоит тишина. Облака закрывают неровными заплатами ярко-синее небо, незаметно меняя направление. Ичиго шввелит пальцами, словно перебирая в голове варианты трактовки того, что услышал. Потом встряхивает волосами и говорит:
- Ну, и?
- Он совершил много ошибок, - спокойно поясняет Зангецу, глядя на облака. - Но я слишком хорошо понимаю, почему он это сделал, чтобы судить или ненавидеть.
- Я тоже, допустим, понимаю, - хмуро бросает Ичиго, подпирая подбородок руками. - Но это не отменяет.
- Разумеется, нет.
Оба молчат очень долго.
Ичиго, задумчиво болтающий ногами, перекидывает их по разные стороны перил, и направление вверх или вниз действительно меняется, как захочешь. Зангецу наблюдает за ним краем глаза, не пытаясь задавать вопросы.
Выражение лица Ичиго по-прежнему остаётся сосредоточенно-хмурым, словно какая-то мысль тревожит его уже давно, незаметно подтачивая изнутри и не давая покоя. Когда он в очередной раз поднимает голову к небу, ему на лицо падают две капли дождя.
Одна попадает в глаз.
- Эй, это ещё что? - вскидывается он, протирая глаз и возмущённо тыкая пальцем в несколько безобидных на вид облаков над головой.
- Ты, - хмыкнув, Зангецу поводит плечами и тоже перекидывает обе ноги на другую сторону перил.
- А, ну да. И не захочешь, а спалишься тут перед тобой, да? Удобно.
- А ты не хочешь?
Ичиго пожимает плечами. Запускает пальцы себе в волосы, ероша торчащие во все стороны давно не стриженные нормально клочья, продолжая с лёгким подозрением смотреть на небо.
Больше ничего оттуда вроде бы не пытается попасть ему в глаз.
- Скажи мне, - наконец произносит он, не поворачивая головы. - А что, если бы такая фигня случилась со мной - Сейретей, запечатать навсегда, всё такое, - а ты бы увидел возможность меня вытащить обратно, - ты бы тоже пошёл на любые разрушения, чтобы это сделать? Уничтожил бы, например, Каракуру, людей, то, что мне было важно?
Зангецу молчит долго. Не отводит непроницаемых глаз, когда Ичиго смотрит на него, слегка хмурясь, просто молчит.
Так долго, что Ичиго добавляет совсем негромко:
- Зангецу, мне правда интересно.
Занпакто понимающе кивает, медлит несколько секунд, потом проиносит спокойно и уверенно:
- Я думаю, что ты этого не допустишь.
Улыбается едва заметно, самыми уголками обветренных губ. Что за выражение застыло в глазах - не разобрать.
Ичиго долго всматривается в эти глаза, внимательно и настойчиво. Наконец, так ничего и не разобрав, выпрямляется и твёрдо кивает:
- Ты прав. Не допущу.
Тогда Зангецу слегка опускает голову и прикрывает глаза. Ичиго на секунду кажется, что с благодарностью.
Облака окончательно рассеиваются. Небо светлеет, отражаясь в тысячах стёкол высоток слегка под разным углом, и только светлые обрывки тонкой дымки, жмущиеся в отражениях к краям окон, напоминают о недавнем едва не пролившемся дожде.
Зангецу неподвижно застыл на том же краю балкона, глядя сквозь очки на отражения в соседних небоскрёбах. Ветер небрежно треплет тяжёлые смоляные пряди и обрывки плаща.
Потом вдруг меняет направление.
Из глубины здания доносится быстрый скрипучий клёкот, сквозь который прорывается что-то вроде человеческого смеха.
Зангецу не оборачивается.
- Как мило, - ухмыляется Хичиго, выныривая на балкон из темноты за стеклянными дверями. - Ты ведь знаешь настоящий ответ, а? Зачем отказал королю в душевной беседе?
- Это не последний такой разговор.
Пустой взбирается на перила с ногами, начинает слегка раскачиваться там на манер очень бледной нахоленной вороны. Добавляет, словно не обращая внимания на собеденика:
- Он сильный, наш король. Очень сильный. Кто знает, что может случиться потом...
- Сгинь, - коротко и почти ласково говорит Зангецу, снова закрывая глаза.
Пустой, принюхавшись к ветру, на всякий случай отползает по перилам на безопасное расстояние от Занпакто и продолжает вкрадчиво кривляться уже оттуда:
- Ну, по крайней мере, с твоей помощью он начал осознавать перспективы. А уж с моей...
Зангецу молчит.
Он запрокидывает голову в светлое небо и медленно выдыхает.
Капли дождя - тяжёлые, бесконечные, холодные и быстрые, секут кожу сплошным потоком. Постепенно делают лицо неподвижным, как маска.
Первую вечность - заостряют его черты, нервы, тоску, высекая ей форму. Вторую - начинают притуплять ощущения, память, постепенно затупляют любую сталь. Кто остаётся наедине со всем этим на достаточное количество вечностей - начинает забывать, зачем ему живое лицо и память.
Пятнадцать лет - не так уж много, а сколько вечностей укладывается в сотню или в несколько?
Небо синеет яркими прорехами сквозь облака, но, поднимая к нему лицо, Зангецу всё ещё чувствует на коже бесконечные острые капли дождя.
Всё ещё - слишком отчётливо, чтобы честно отвечать на некоторые вопросы.
6. Мурамаса, лютый ангст и сдвиг мозга; вольные трактовки местами не исключаются6.
Иногда Мурамаса думает, что даже его сила имеет какой-то предел, и этот предел наверняка давно пройден.
Он смотрит в глаза своему отражению в прозрачной воде. Протягивает руку, как во сне, раскрывает ладонь - смотрит не отрываясь, до боли в глазах, до тумана вокруг единственной точки, куда направлен взгляд, и словно со стороны слышит шёпот. Слов не разбирает.
Слова по-настоящему никогда не были нужны.
Тысяча гибких светлых лент, заканчивающихся длинными когтями его рук, оплетают отражённую в воде тонкую фигуру со всех сторон. Мурамаса чувствует, как они обвивают его, обнимают, сжимая плечи, закрывая всё плотнее от всего вокруг.
Шёпот тянется в самую глубину, под сердце, минуя разум, минуя любую преграду, как вода. Как происходило тысячи раз. Шёпот холодной змеёй, ядовитой лианой прорастает в самое нутро, цепляется за самые живые, самые чистые инстинкты, самые напряжённые - до крика - звенящие струны внутри, впивается в них когтями, едва не обрывая, разносит резонансом до такой силы и концентрации, что всё остальное становится неважным.
Они всегда шли за его шёпотом. Вырывали из себя самое сокровенное, настоящее, главное, чего хотели, и позволяли вести себя за эту нить куда угодно, потому что сильнее её не существует.
Никакие другие связки не выдерживают такого напряжения, любые узы или стремления рвутся, словно нити паутины, оставляя только одно, подлинное и по-настоящему сильное желание.
Убить. Сбежать. Получить силу.
Самые сильные инстинкты чаще всего - самые злобные и простые. И когда они достигают критической концентрации, обрывается и уничтожается всё, что способно помешать их воплощению, всё перестаёт иметь смысл и сжигается этой открывшейся силой, всё становится ненастоящим по срванению с ней и исчезает.
Даже связь между Шинигами и его Занпакто оказывается слабее этого.
Рвётся.
Тает, освобождая обе души друг от друга и оставляя каждую наедине со своей сутью.
Мурамаса очень смутно понимает природу своей силы, но в те редкие моменты, когда отчаяние накрывает его с головой и становится слишком похоже на безумие - ему и вовсе плевать.
Очередная волна, поднятая ударом по воде, отступает, обнажая белые источенные камни и обломки колонн вместо берега.
Мурамаса падает на колени, закрывает лицо руками, до боли врезаясь когтями в виски. Долго, с хрипом пытается отдышаться - аорту сдавило судорогой и никак не хочет отпускать, и дело вовсе не в том, как долго он не чувствовал воздуха в лёгких от напряжения.
Бесполезно.
- Почему? - шепчет он, с усилием разжимая зубы и не поднимая головы. - Скажи мне, почему?..
Ему плевать и на то, что сейчас он сам похож на тех, кого отсекали друг от друга тонкие мощные лезвия его главной атаки, и для этого понадобилось однажды гораздо меньше.
- Почему...
Наконец Мурамаса поднимается, на подкашивающихся ногах добредает до ближайшего обломка белого камня. Долго стоит, опираясь на него затылком и закрыв глаза. Подрагивающие пальцы чуть скребут по камню, оставляя длинными когтями тонкие бороздки, но постепенно тоже успокаиваются и становятся почти неподвижными.
Приступ слабости проходит, не оставив следа, кроме узких длинных царапин на ровной каменной поверхности.
- Прости меня, - шёпотом произносит Мурамаса, выпрямляясь. - Я всё верну. Я всё исправлю, ты знаешь это.
Даже если бы он попытался сделать это на самом деле, используя всю свою силу, - бесполезно.
Невозможно.
Никогда.
- Я всё исправлю, Кога.
У Занпакто Мурамасы давно остался единственный подлинный и самый сильный инстинкт, который владеет его душой слишком прочно и слишком долго, чтобы его можно было перерубить даже тысясчей таких же сильных мечей.
Мурамаса повторяет его имя, как заклинание, и чувствует, как тонкий росток чего-то вроде сомнения или страха у него внутри сгорает начисто, рассыпается в белую пыль, оседающую к его ногам.
Вдыхает полной грудью, не обращая на неё внимания, и наконец отрывается от камня.
@темы: фик: bleach, обрывки
-
-
05.01.2012 в 18:24Все остальные я буду читать потом, долго и вдумчиво.
Не выдержал
Они прекрасные. Все.
-
-
05.01.2012 в 18:44-
-
05.01.2012 в 20:57а Урахара вообще странный, угу. в нём очень много человеческого, и ещё такого, чего в человеках быть не должно, при этом. я сам никак не пойму, как эти куски там сочетаются на самом деле.
-
-
05.01.2012 в 21:12Например?
мне трудно его индентефицировать иначе, чем простым - "умеет платить за свое (вставить нужное), когда приходит песец". Но это и все, что я о нем могу сказать.
Да и вот эта самая оценка она не моя собственная, а та которая со стороны и я с нею согласилась по мере раскрытия так сказать ситуации с Айзеном.
Вы уже досмотрели до гм.... смертоубийства Хиори Гином?
Просто как бы в фендоме тогда была знатная битва по этому поводу: типа одни стояли, что Гин сука, потому что типа ударил маленькое и "наше", "хорошее", и "ударил в спину", а другие стояли за "закон войны".
Сама я решила, что таки да, закон войны (после прочтения матчасти ака "Книга пяти колец"), так вот там прямым текстом было указано, что для самурая не существует удара в спину, для него существует удобное положение. И таких положений пять. И таким образом Гин вообще правоверный самурай
А уж потом, когда типа изничтожали Айзена всем скопищем там как бы уже не стоял вопрос "суки-Гина" и "спины"
-
-
06.01.2012 в 01:00про Урахару - я подумаю, что можно попробовать сформулировать, мне тоже пока очень смутно и проще туманными драбблами ни о чём) спс. покопаемся.
Гин - это Гин.
у него внутри всё это время (годы и десятилетия, вероятнее всего) работал такой мощный и глючный мотиватор в виде Рангику на одном полюсе и Айзена на другом, что мелочи типа "наше", "хорошее", "в спину" там не катят как часть картины мира, мне кажется. у него действительно то, что у нормальных людей идёт в эмоцию-действие-прочее - шло в чёткую программу, где он практически защищает Рангику (ну и то, что считает в мире не таким уж хреновым, но началось по ходу с неё) от Айзена во главе чудовищ, такими методами, которые превращают его в такое же чудовище, для которого Рангику по его же программе остаётся на дистанции. это самое просто из того, что я понял, потому что почти прямым текстом. мне кажется, там есть ещё мотивации, но я их не понимаю пока.
фишка в том, что всё это - добровольно и нон-стоп. это такой выкрут мозга, что вопросы нашего и всяких ударов в спину, если уж честно, как-то поздно обсуждать.
но фандому не мешает)) я вон понимаю функции Орихиме и опонаю её как очень интересный персонаж, но это не мешает мне регулярно желать её прибить нахрен))
-
-
06.01.2012 в 01:27-
-
06.01.2012 в 13:19а есть же ещё двенадцатый отряд, и одиннадцатый для души, зайчики такие)) которые тоже демонстрируют ворох диагнозов.
-
-
06.01.2012 в 13:37посметься)
про все остальное буду умылы писать, ибо много.
-
-
14.01.2012 в 23:21-
-
15.01.2012 в 00:41-
-
15.01.2012 в 00:42И добро пожаловать )
есть подозрение, что ненадолго, но пока что - спасибо за приветствие))
-
-
15.01.2012 в 00:53-
-
15.01.2012 в 01:06большая часть ввалившихся отрабатывают на ошмётках моего мозга какой-то выживательный минимум и уходят дальше по своимв большинстве случаев лютый фап идёт на спад, отработав своё) у меня база слишком глубоко сидит в голове, но время от времени переклинивает. пользуемся, пока не)-
-
15.01.2012 в 01:10Ну, что гадать прежде времени, посмотрим). Может, лютый фап, например, перерастет в тихую и спокойную Большую и Светлую
-
-
15.01.2012 в 01:17ну посмотрим, да
-
-
15.01.2012 в 01:23-
-
15.01.2012 в 01:26-
-
15.01.2012 в 01:34и даже думал, что получилось, бгга потом вдруг упс.про анамнез - я про историю Коги вообще и про то, каких мощных дырок (чисто по-человечески, не считая той части, что касается проблем нереализованного потенциала сильного Занпакто и не успевшего вырасти во что-то сильное Шинигами) она наоставляла им обоим в голове и в окружающем мире.
у меня по комментам рассыпано много трёпа на тему, и я никак не соберусь поформулировать внятно, чем они, болезные, так торкают в своей силе и
ебанутостихрупкости и прочих клинических показателях(-
-
15.01.2012 в 02:46Разделяю. Да и остальное тоже разделяю. *пойду комменты что ли почитаю* =)
И давно тебя интересует эта пара?
-
-
15.01.2012 в 03:09навскидку тут было промежуточное www.diary.ru/~dohaka/p171299119.htm
www.diary.ru/~dohaka/p171458948.htm
и где-то могло в промежутках быть пометками. но это всё процессивное, я их ещё думать буду. внятного пока только драбблов разве что.
-
-
22.05.2012 в 00:07Мне кажется, особенно хорошо получились с Зангетсу
Спасибо!
Ну, а Мурзика я забираю на соо, как и говорила ^__^
-
-
22.05.2012 в 01:58спасибо взаимно.
без проблем, как и говорил))