statistically speaking, your genitals are weird
из черновиков, давно угрожаемое. тема переговоров и фапа на траву зелёну не особо раскрыта, зато там есть грибы.
АУ по отношению к основному АУ, домыслы и неявный типапейринг-убиться-об-стену-дуализиции прилагается.
прочее знаете.
да, я всё ещё знаю, кто я*
Cнизу тянет холодом.
Каменные ступени, пробитые кое-где неподвижными глубокими трещинами, уходят в глубину, и с верхней – кажется, что внизу ни единого проблеска света.
Это неправда, судя по тому, что болтают эксперты.
Он делает шаг, одновременно передёргивая затвор автомата, и звонкий щелчок скатывается эхом по ступеням, уходящим под землю. Тонет сперва в густеющей зелени, потом в темноте, потом – где-то ещё глубже. Не оставляет мысль, что спускаешься в глубокую заросшую пещеру, которая уж точно старше тебя самого.
Следующий шаг безмолвно поглощает мягкий холмик тёмно-зелёного мха. Словно брызги и пятна, застывшие на истоптанном старом камне.
Эта линия метро когда-то была рабочей, и прочные каменные ступени, уходящие вниз коридором, ведут в длинный и просторный зал главной станции, из которого в разных направлениях расходятся тоннели. Будь станция на несколько футов глубже, автоматические эскалаторы отказали бы в первые же месяцы после того, как город оставили люди. Так и происходило в самых разных участках подземки по разным городам, никак, казалось бы, не связанным друг с другом.
До последнего времени.
Он медленно шагает дальше, постепенно спускаясь по темнеющему коридору, мох покрывает уже все ступени, мягким ковром едва заметно пружинит под стопой. В слабом свете - словно сумерки сочатся из-за спины – он различает неровность стен, по которым тут и там вьются тёмные, узловатые ветви и побеги вперемешку с корнями.
Корни похожи на дремлющих толстых змей.
На несколько ступеней ниже, у стены, стоят двое мальчишек - лохматые, задрапированные в какие-то висячие тряпки невнятного цвета. Перемигиваются, шелестят о чём-то своём так, что не разберёшь, словно эхо их перебивает. Сверкают на него тёмными глазёнками. Когда он проходит мимо, издают тонкий скрип, похожий на хихиканье, и вжимаются глубже в заросли стены.
Секунда - и стена словно поглощает их целиком.
Только колышутся чуть заметно пряди висячей зелени, издалека похожие на лохмотья драной одежды.
Он идёт дальше.
Мох под ногами становится всё мягче и гуще, иногда его прорезывают тонкие извилистые побеги, усыпанные узелками мелких жёстких листьев. Будь они помощнее - легко сыграли бы при нужде за колючую проволоку.
Дневной свет от входа остался позади, с каждым шагом вокруг гуще наливаются тусклые сумерки.
Источников здешнего света глаза не различают.
Ещё ниже на заросших ступеньках сидит женщина с маленьким ребёнком на руках. Опустив голову, точно в той позе, как раньше в таких местах иногда сидели попрошайки, одновременно кормившие детей грудью и требующие милостыню. Эта - прижимает спелёнутого младнеца к себе, загораживает длинными спутанными то ли волосами, то ли очередными нависшими, наползшими со стен и потолка побегами.
Он идёт мимо, не глядя на неё, но она поднимает голову и провожает его пустым взглядом.
С близкого расстояния видно, что кожа у неё бледно-зеленоватая, бескровная, а личико ребёнка и обнимающие её тонкие ручки - приросли к её телу, словно эти двое - две ветви одного искорёженного дерева.
Не исключено, что так и есть.
Он стискивает приклад обеими руками, чувствуя успокаивающе-жёсткую поверхность, проходит мимо них. Женщина мягко улыбается.
Потом снова опускает голову.
Он спускается до конца лестницы, ступает на ровный пол.
Ступени кончились.
Каменный вестибюль метро непривычен, почти неузнаваем под слоем буйной растительности. Зеленоватое и мягкое под тяжёлыми ботинками продавливается. В следах тускло мерцает вода что-то шевелится, но они быстро затягиваются и исчезают.
Он останавливается.
Приклад в пальцах кажется бесполезным, болезненно и неестественно хрупким на фоне раскинувшегося перед ним зала, затянутого мхами, листьями, ветвями. Бывшая платформа метро похожа на лесную поляну, окружённую плотно сомкнутыми искривлёнными стволами, затянутую сверху потолком густых крон, не пропускающих света.
Это всё под землёй, напоминает он себе. За всем этим живым, неуловимо подвижным слоем прячутся те же каменные стены и потолок. Если, конечно, их ещё не раскрошило мощными корнями, пробивающимися в любые трещины, и бог весть чем ещё.
По обеим сторонам вытянутого зала остались углубления от путей. Там, где раньше проносились поезда, теперь тихо журчит вода, топорщатся пики густого камыша или осоки - в полумраке толком не разберёшь.
Он наконец видит источник тусклого света - здесь, куда уже не дотягиваются солнечные лучи из оставшегося наверху прохода, - из полумрака выступают крупные, бесформенные опалисцирующие грибы. Растут колониями по краям ступеней, с которых он спустился, выдаются мягкими холмами из мха в тех местах, где когда-то стояли прикрепленные к полу скамьи.
Он смотрит на них несколько мгновений - минут? - и замечает, что исходящий от них свет едва заметно пульсирует.
Потом замечает, что ритм этих колебаний слишком ровно совпадает с пульсом, стучащим в его собственных висках.
Отводит глаза и больше на грибы не смотрит.
- Стойте там!..
Звонкий голос разносится по залу эхом, словно сквозь всю эту зелень, заглушающую любые другие звуки. И он останавливается, стискивает приклад, щурясь, вглядывается вперёд.
Тонкая фигурка, пересекающая зал ему навстречу, выглядит не просто знакомой - на секунду ему кажется, что грибы со своими испарениями всё-таки что-то сдвинули в его мозге. Несколько лет, прошедшие с момента, когда он видел их последний раз, словно утонули в густом влажном мохе под ногами, в болоте, готовом разверзнуться бесшумно под ногами в любой момент.
- Оставьте оружие, пожалуйста.
Человеческий голос звучит здесь дико, неестественно.
На секунду - звучит так, словно правда человеческий.
- Оно вам не понадобится, мы звали вас не для того, чтобы причинять вред. Но когда вы так в него вцепляетесь, вокруг... Неспокойно, - говорит мальчишка, останавливаясь напротив него. - Здравствуйте, Вежин.
Мы, значит.
Старый свитер, неровно обрезанные волосы, смуглая оливковая кожа. Впалые раскосые глаза без белков, нет выражения на лице.
Тина, кора, песок.
Они теперь ещё меньше похожи на людей, чем когда-то в лабораторных условиях. Картинка, примитивная мимикрия - не избавиться от ощущения, что это место просвечивает сквозь него сейчас, словно под ветхой одеждой прямо в мох уходят корни.
Они.
- Вы узнали меня, - кивает мальчишка.
Он кивает в ответ и выпускает из руки приклад. Звука удара о мягкий пол, разумеется, не слышно.
- Вы, - произносит Вежин, первый раз размыкая губы с момента, как спустился. Прокашливается раздражённо, но альраун не обращает на его интонацию никакого внимания. - Ты хоть знаешь, что такое вообще переговоры?
- Не думаю, - тёмные глаза смотрят на него прямо, на всего сразу, и не поймёшь, куда именно. - Но я отведу вас к тому, кто знает. Вы ведь поняли, раз пришли?
Он не знает, что имеет смысл отвечать.
Поэтому, когда мальчишка поворачивается и лёгким шагом, не оставляя во мху следов, идёт в сторону тоннелей, Вежин просто молча идёт за ним.
Камыш и осока расступаются перед ними тропой, и глазом не уловишь движения.
Он и не пытается.
Тонкие побеги мягко обвивают тяжёлый приклад, легко подтачивая с краю полупрозрачными нитями гифов и корешков.
Постепенно он скрывается в тёмной зелени целиком.
АУ по отношению к основному АУ, домыслы и неявный типапейринг-убиться-об-стену-дуализиции прилагается.
прочее знаете.
да, я всё ещё знаю, кто я*
Cнизу тянет холодом.
Каменные ступени, пробитые кое-где неподвижными глубокими трещинами, уходят в глубину, и с верхней – кажется, что внизу ни единого проблеска света.
Это неправда, судя по тому, что болтают эксперты.
Он делает шаг, одновременно передёргивая затвор автомата, и звонкий щелчок скатывается эхом по ступеням, уходящим под землю. Тонет сперва в густеющей зелени, потом в темноте, потом – где-то ещё глубже. Не оставляет мысль, что спускаешься в глубокую заросшую пещеру, которая уж точно старше тебя самого.
Следующий шаг безмолвно поглощает мягкий холмик тёмно-зелёного мха. Словно брызги и пятна, застывшие на истоптанном старом камне.
Эта линия метро когда-то была рабочей, и прочные каменные ступени, уходящие вниз коридором, ведут в длинный и просторный зал главной станции, из которого в разных направлениях расходятся тоннели. Будь станция на несколько футов глубже, автоматические эскалаторы отказали бы в первые же месяцы после того, как город оставили люди. Так и происходило в самых разных участках подземки по разным городам, никак, казалось бы, не связанным друг с другом.
До последнего времени.
Он медленно шагает дальше, постепенно спускаясь по темнеющему коридору, мох покрывает уже все ступени, мягким ковром едва заметно пружинит под стопой. В слабом свете - словно сумерки сочатся из-за спины – он различает неровность стен, по которым тут и там вьются тёмные, узловатые ветви и побеги вперемешку с корнями.
Корни похожи на дремлющих толстых змей.
На несколько ступеней ниже, у стены, стоят двое мальчишек - лохматые, задрапированные в какие-то висячие тряпки невнятного цвета. Перемигиваются, шелестят о чём-то своём так, что не разберёшь, словно эхо их перебивает. Сверкают на него тёмными глазёнками. Когда он проходит мимо, издают тонкий скрип, похожий на хихиканье, и вжимаются глубже в заросли стены.
Секунда - и стена словно поглощает их целиком.
Только колышутся чуть заметно пряди висячей зелени, издалека похожие на лохмотья драной одежды.
Он идёт дальше.
Мох под ногами становится всё мягче и гуще, иногда его прорезывают тонкие извилистые побеги, усыпанные узелками мелких жёстких листьев. Будь они помощнее - легко сыграли бы при нужде за колючую проволоку.
Дневной свет от входа остался позади, с каждым шагом вокруг гуще наливаются тусклые сумерки.
Источников здешнего света глаза не различают.
Ещё ниже на заросших ступеньках сидит женщина с маленьким ребёнком на руках. Опустив голову, точно в той позе, как раньше в таких местах иногда сидели попрошайки, одновременно кормившие детей грудью и требующие милостыню. Эта - прижимает спелёнутого младнеца к себе, загораживает длинными спутанными то ли волосами, то ли очередными нависшими, наползшими со стен и потолка побегами.
Он идёт мимо, не глядя на неё, но она поднимает голову и провожает его пустым взглядом.
С близкого расстояния видно, что кожа у неё бледно-зеленоватая, бескровная, а личико ребёнка и обнимающие её тонкие ручки - приросли к её телу, словно эти двое - две ветви одного искорёженного дерева.
Не исключено, что так и есть.
Он стискивает приклад обеими руками, чувствуя успокаивающе-жёсткую поверхность, проходит мимо них. Женщина мягко улыбается.
Потом снова опускает голову.
Он спускается до конца лестницы, ступает на ровный пол.
Ступени кончились.
Каменный вестибюль метро непривычен, почти неузнаваем под слоем буйной растительности. Зеленоватое и мягкое под тяжёлыми ботинками продавливается. В следах тускло мерцает вода что-то шевелится, но они быстро затягиваются и исчезают.
Он останавливается.
Приклад в пальцах кажется бесполезным, болезненно и неестественно хрупким на фоне раскинувшегося перед ним зала, затянутого мхами, листьями, ветвями. Бывшая платформа метро похожа на лесную поляну, окружённую плотно сомкнутыми искривлёнными стволами, затянутую сверху потолком густых крон, не пропускающих света.
Это всё под землёй, напоминает он себе. За всем этим живым, неуловимо подвижным слоем прячутся те же каменные стены и потолок. Если, конечно, их ещё не раскрошило мощными корнями, пробивающимися в любые трещины, и бог весть чем ещё.
По обеим сторонам вытянутого зала остались углубления от путей. Там, где раньше проносились поезда, теперь тихо журчит вода, топорщатся пики густого камыша или осоки - в полумраке толком не разберёшь.
Он наконец видит источник тусклого света - здесь, куда уже не дотягиваются солнечные лучи из оставшегося наверху прохода, - из полумрака выступают крупные, бесформенные опалисцирующие грибы. Растут колониями по краям ступеней, с которых он спустился, выдаются мягкими холмами из мха в тех местах, где когда-то стояли прикрепленные к полу скамьи.
Он смотрит на них несколько мгновений - минут? - и замечает, что исходящий от них свет едва заметно пульсирует.
Потом замечает, что ритм этих колебаний слишком ровно совпадает с пульсом, стучащим в его собственных висках.
Отводит глаза и больше на грибы не смотрит.
- Стойте там!..
Звонкий голос разносится по залу эхом, словно сквозь всю эту зелень, заглушающую любые другие звуки. И он останавливается, стискивает приклад, щурясь, вглядывается вперёд.
Тонкая фигурка, пересекающая зал ему навстречу, выглядит не просто знакомой - на секунду ему кажется, что грибы со своими испарениями всё-таки что-то сдвинули в его мозге. Несколько лет, прошедшие с момента, когда он видел их последний раз, словно утонули в густом влажном мохе под ногами, в болоте, готовом разверзнуться бесшумно под ногами в любой момент.
- Оставьте оружие, пожалуйста.
Человеческий голос звучит здесь дико, неестественно.
На секунду - звучит так, словно правда человеческий.
- Оно вам не понадобится, мы звали вас не для того, чтобы причинять вред. Но когда вы так в него вцепляетесь, вокруг... Неспокойно, - говорит мальчишка, останавливаясь напротив него. - Здравствуйте, Вежин.
Мы, значит.
Старый свитер, неровно обрезанные волосы, смуглая оливковая кожа. Впалые раскосые глаза без белков, нет выражения на лице.
Тина, кора, песок.
Они теперь ещё меньше похожи на людей, чем когда-то в лабораторных условиях. Картинка, примитивная мимикрия - не избавиться от ощущения, что это место просвечивает сквозь него сейчас, словно под ветхой одеждой прямо в мох уходят корни.
Они.
- Вы узнали меня, - кивает мальчишка.
Он кивает в ответ и выпускает из руки приклад. Звука удара о мягкий пол, разумеется, не слышно.
- Вы, - произносит Вежин, первый раз размыкая губы с момента, как спустился. Прокашливается раздражённо, но альраун не обращает на его интонацию никакого внимания. - Ты хоть знаешь, что такое вообще переговоры?
- Не думаю, - тёмные глаза смотрят на него прямо, на всего сразу, и не поймёшь, куда именно. - Но я отведу вас к тому, кто знает. Вы ведь поняли, раз пришли?
Он не знает, что имеет смысл отвечать.
Поэтому, когда мальчишка поворачивается и лёгким шагом, не оставляя во мху следов, идёт в сторону тоннелей, Вежин просто молча идёт за ним.
Камыш и осока расступаются перед ними тропой, и глазом не уловишь движения.
Он и не пытается.
Тонкие побеги мягко обвивают тяжёлый приклад, легко подтачивая с краю полупрозрачными нитями гифов и корешков.
Постепенно он скрывается в тёмной зелени целиком.
@темы: фик: мандрагорье, чесног!, обрывки