Когда у нас отсыхает способность просто вещать, мы начинаем вещать пратварей.
читать дальшеСловно выломанный из пальцев монгольский лук, изгибается ломкий берег тёмной реки. Чуть подрагивают в воде её девять лун ясным следом, на дне рассыпавшимся в пески. И звенят бубенцы, привязанные к седлу. И поводья ветра струятся из-под руки.
Так и ходят вброд, где ни брода нет, ни камней, - чьи ладони не помнят жара людских костров, чьи глаза раскосы и ночи степной темней, чьи одежды пахнут землёй, и полынью - кровь. Замолкает в полночь испуганный хрип коней. Отражаются луны в застывших глазах искрой.
Замирает сердце невыпущенной стрелой. Говорят, на реке - встречают тех, кто погиб, и проводят к броду, как тропами, вязкой мглой, - и последний берег уходит из-под ноги. Голоса их разносит ветер лёгкой золой. Как шагнёшь за ними, сомкнётся вода. Ни зги.
Говорят, раз в век обращается колесо. Гибнет кто с сердцем шире степи, голодней огня, - и у тёмной реки смеётся им всем в лицо, и летит, как летел, насквозь, течений не сторонясь...
На другом берегу занимаются девять солнц. И они, степные, уже подводят ему коня.