вомпы-ау - 13

[azhi-dahaka]

ВНЕЗАПНО продолжение цирка.
да, я знаю, что все уже забыли и разбежались. но когда это меня останавливало?
думаю, если кто-то и сможет побить мои рекорды по скорости улиточного выкладывания огрызков глав - то этим кем-то буду я.

про то, как все приехали и как все выёживаются и играют в понты.
а также как хреновы диверсанты опять лезут в глубины какой-то жопы.
спойлер: мы сломали паучка.

Черепа не настоящие.
По крайней мере, так Анри кажется отсюда, а ближе он не подходил. Вроде как не тот момент, чтобы пялиться и тянуть пальцы, как на экскурсии.
Они покрывают три стены из четырёх, слегка разной формы, но одинаковой структуры - шероховатой, будто кристаллы сахара их обросли сплошным слоем, из-за этого кажется, что они подогнаны друг к другу, как черепица или мозаика. И цвет у них слишком чистый, разве человеческие кости не должны желтеть хоть немного? А клыков ни у одного вроде бы не видно. Впрочем, и нормальные-то зубы не у всех на местах, тут непонятно, это задумка или пришлось брать, что есть.
В остальном комната слишком уж нормальная. Только немного пустовата - словно её задумали для чего-то важного и красивого, даже оформлять начали, а потом стало не до того - ну, повесили лампочку в жестяной люстре-конусе, приволокли пустой стол с парой стульев, да так и оставили. Такая себе приёмная для внезапных гостей и их спутников.
Анри сидит по правую сторону стола, иногда поглядывая на дверь или стены, чтобы иметь вежливый повод не смотреть на другую сторону.
Не то чтобы его прямо так нервирует оставаться с ней наедине, но... Лучше бы не. Говорить им не о чем. Всё, что она могла сказать ему или Матьясу через него, вроде как давно сказано, он своё дело сделал уже минимум дважды. К нему претензий нет и быть не должно.
О том, считается ли это их времяпрепровождение настоящим "наедине", с учётом всех причин их визита, лучше даже не начинать думать. Себе дороже.
Поэтому Анри просто сидит, как попросили приведшие их гули, и терпеливо ждёт, когда его преподобие архиепископ Йоханнесбурга и воевода воевод обсудят, что они там должны, и приступят к официальной части. Или как они это планируют в остаток-то ночи? Ритуалы гостеприимства везде одни, а играют их в каждом домене по-своему.
Он ещё сделал глупость, когда они до того, приехав с эскортом к веренице длинных каменных зданий, окружённых чем-то вроде расцвеченного огнями рынка, отдавали машину на откуп части гулей и подвергались торжественному препровождению в главное здание - выше остальных, с выложенным из светлого камня часовенкой-минаретом, с неровными ступенями багряного оттенка. Он спросил тогда Бланкеса: а как её вообще узнать, воеводу? Как она сейчас выглядит? Тот улыбнулся с шальным отблеском в чёрных глазах и ответил так, словно объяснял очевидное ребёнку: потрясающе. Анри хотел было отметить информативность этой характеристики, но в следующую секунду гуль встретился взглядом с Агатой, на чьём окаменевшем лице мелькнуло трещинкой слишком похожее выражение - и слишком понимающее. Спрашивать дальше Анри раздумал. Пусть гули сами играют в переглядки, им есть о чём поговорить, очевидно. А у него остатки достоинства ещё по мексиканской пустыне ветер не растрепал.
Сейчас Агата где-то на задворках монастыря - он решил про себя именовать это место так, чтобы не путаться, да и какая разница, - обсуждает наверняка важные темы с Бланкесом и другими смертными, Матьяс точно так же хрен знает где готовится к предварительной беседе с воеводой, если не начал её уже со своим обычным тактом и эффективностью.
А двое последних и самых скромных членов их небольшой группы смиренно сидят в приёмном зале с сахарными - наверное - черепами и ждут дальнейших шагов в этом общем танце.
Анри бы насладиться абсурдностью этой ситуации, да что-то не даёт расслабиться и получать удовольствие. То ли физиономия Бланкеса, мелькнувший тогда перед глазами взгляд, пойманный Агатой легко, как мяч для обратной подачи. То ли то, что Викос с другой стороны стола иногда соизволяет пошевелить пальцами, лежащими на светлой столешнице, и приходится резко напомнить себе сидеть смирно на всякий случай, пробуя сделать такое же невозмутимое лицо с устремлёнными в пустоту глазами. То ли дело не в этом, а просто что-то тянет под ребром, намекая, что план, выглядящий слишком просто, не может закончиться ничем хорошим, и что-то будет.
Что-то будет?..
Он замечает краем глаза почти незаметное движение, тут же резко разворачивается, прежде чем успевает подумать.
По столу ползёт паук.
Чёрный, с длинными тонкими ногами и крупным поблескивающим брюшком, аккуратно переставляет конечность за конечностью, словно сначала нужно пощупать стол и убедиться, что он реальный. Не тарантул - те вроде толстые и мохнатые, и наверняка их слышно куда лучше в такой тишине, где ни вдоха, ни движения. А этот заползёт на своих ногах-спицах, куда захочет, и не заметишь.
Наверняка такой же ядовитый, как тарантулы, это же Мексика.
Анри некоторое время наблюдает за пауком краем глаза. А потом сосредотачивается и осторожно тянется к нему мысленно, пробуя уловить связь.
Анимализм, пока с ним не начнёшь заигрываться - пожалуй, должен быть не так уж и сложен. Даже Агата что-то смогла, а она - пусть тысячу раз особенный, но гуль. Анри не собирается жечь много крови. Это всё равно что размять пальцы, когда долго сидишь и ничем не занимаешься - просто не пальцы, а вот то, что должно быть... Он так никогда и не смог визуализировать до конца. Матьяс говорил, это воля, направление, в котором ты двигаешь не рукой, а душой, какие-то такие смутные определения, которые ему казались понятными, видимо. Но Матьяс не очень в этом хорош.
Анри представляет себе, как между ним и пауком на столе образуется что-то вроде канала, прозрачной тонкой трубки с теплом, какое бывает от первой капли крови, только собирающейся коснуться горла, и пространство в этой трубке - такое лёгкое, безопасное, оно заглушает любые голоса, шепчущие тебе бежать и прятаться, ему доверяешь. Оно будто заполнеятся эхом твоих собственных слабеньких ощущений, и постепенно это эхо скручивается в нить - по-прежнему не болезненную, но прочную, связывающую движение лапок паука с движением зрачка, которым его подталкиваешь в нужном направлении, как если бы у тебя был нейроинтерфейс с отражением на сетчатке глаз, и требовалось бы правильно настроиться на то, чтобы сдвинуть указатель в нужную сторону...
Паук нерешительно перебирает двумя передними ногами. Потом делает первый шаг в сторону Анри. Потом ещё один.
Анри пробует сконцентрироваться получше, потянуть воображаемую нить к себе. Лапка за лапкой. Ещё несколько шагов. Давай. Ничего опасного здесь нет. Наоборот. Тебе же самому хочется. Вот так. Теперь увереннее.
Паук ползёт по столу в его сторону, прямо вдоль воображаемой нитки-паутинки.
Неужели первый раз нормально получилось? Не чтобы дрыгнул лапками туда-сюда, а вот правда как с интерфейса...
Паук вдруг замирает, будто споткнувшись о невидимую преграду.
Чёрт.
Анри пробует потянуть снова, но животное пятится от него, - сперва неуверенно, а потом делает первый шаг назад. Нащупывает лапкой стол, наполовину разворачивается, делая ещё один шаг.
Анри сжимает губы, тянет сильнее. Паук замирает снова, покачиваясь с одной приподнятой ногой.
Тянется в сторону, куда направлена его нить.
Давай, вот так. Ну?
Паук снова спотыкается, будто противясь той силе, которой Анри почти смог наполнить свою интерфейсовую нить.
Разворачивается, делает несколько неуверенных шагов назад, прочь.
Анри сжимает кулак под столом и смотрит на него, не мигая, тянет снова, сильнее.
Почти получается.
Ему кажется, что он едва слышит тихий треск хитина.
Перебрав нетвёрдой лапкой, животное снова делает мелкий шажок в его сторону - а потом опять тянется в противоположную, будто его сносит прочь от того направления, что сделал ему Анри, и когда тот сосредотачивается, пытаясь нащупать нить своего виртуального интерфейса - ему кажется, что в противоположную сторону тянет невидимый стальной тросс.
Он сжимает зубы, заставляя себя сосредоточиться на пауке, на его простейших импульсах, словно с их помощью можно сделать свою нить крепче. Тянет упрямо, не выпуская, понемногу начиная злиться.
Паук больше не ползёт к нему - но ещё держится, чтобы и в обратную сторону не ломануться, как одержимый, хотя Анри мерещится, что отпустишь - так и будет, с такой силой бедное животное тащит туда невидимая сила, лишая возможности воспротивиться.
Он продолжает тянуть на себя уже из одного только упрямства.
Паук колеблется, напряжённо застыв, пятится всё-таки, но медленно, медленно - и с каждой секундой всё отчаяннее подёргивает тонкими лапками, перебирает ими, вздрагивая, как пауки в жизни не должны делать, будто в нём произошла рассинхронизация, и теперь одна сторона готова оторваться от другой, только бы...
С тихим хрустом паучьи лапки выламываются в стороны, и чёрное тельце легко плюхается на стол, будто треснувшая шкурка.
Анри вздрагивает, отдёрнувшись от стола. Смотрит несколько секунд ошалело на рефлекторно подёргивающуюся лапку, - а потом поднимает взгляд.
Викос улыбается.
Чёрные глаза без белков разглядывают его с отстранённым любопытством, и ему кажется, что они с этим мёртвым пауком отражаются в этой черноте одинаково.
- Он говорил тебе, что у тебя неплохой потенциал?
Анри выпрямляет спину, поджав губы.
- Ну и что я делаю не так? - наконец спрашивает он хмуро.
Если сейчас окажется, что это был не Анимализм, а какое-нибудь Доминирование, он уже ничему не удивится.
Викос с усмешкой поводит головой.
- Ты слишком стараешься. Иногда это лишнее. - Она проводит кончиком длинного ногтя по столу, почти не касаясь поверхности, но чётко прочерчивая направление невидимой скрученной нити, что он едва не надорвался строить минуту назад. - Иногда стоит разжать руку, чтобы позволить тому, что твоё, прийти к тебе собственными шагами.
Он на секунду встречается с ней взглядом.
- Если сумел по-настоящему привязать до того?
Её улыбка становится шире, а взгляд снова указывает на останки несчастного паука.
Они ведь оба понимают, о чём говорят, да?
Анри опускает глаза, глядя на крохотное животное, которое теперь вовсе не кажется опасным или ядовитым, с его неестественно надломленными лапками и сломанной тушкой. Чем он вообще это сделал? У пауков есть силы, чтобы сломать себя вот так? Просто инстинкты не позволяют обычно, а тут все инстинкты выломались в этой дурацкой попытке послушаться чужой дисциплины одновременно в обе стороны, хотя Анри очевидно понимал, что не перетянет? Он читал, что у людей так бывает - автопереломы, как при всяком столбняке, когда некоторые вещества заставляют глючить нервы, контролирующие мышцы, и те сжимаются без тормозов, судорогой ломая человеку суставы. Матьяс про это хорошо рассказывал, жалко, так и не показал ту свою задумку...
За дверью в коридор звучат быстрые шаги.
Они поднимают головы одновременно, когда та открывается и входит Агата. Кажется, за её спиной маячит раскрашенная рожа Бланкеса и ещё кого-то из местных гулей.
Секунду она смотрит на них с недоумением, не замечая сломанного паука на столе.
- Воевода воевод приглашает всех к разговору и передаёт высочайшие извинения за долгое ожидание. Архиепископ ждёт вас вместе с ней.
Викос кивает и поднимается ей навстречу, пока Анри запоздало смахивает паука со стола.
Хорошо бы это не оказалось любимое домашнее животное пани Швальке-Войткевич, засланное, чтобы за ними понаблюдать.
- Передай им, - говорит Викос, направляясь к двери, - что мы будем благодарны, если подарок, который приготовил ей уважаемый архиепископ, она согласится принять сейчас.
Анри смотрит внимательнее, но Агата кивает в ответ с такой готовностью, будто знает, о чём речь.

В одном Бланкес был, пожалуй, прав - Минерва Швальке-Войткевич выглядит так, что не заметить её невозможно.
Во всяком случае, она точно старалась.
- Вы ведь простите меня и мою стаю, - тянет она без всякого явного сожаления, и голос звенит, как наполненный медными монетами бокал, - за эту торопливую встречу? Вы приехали без предупреждения, на исходе ночи. Мы всегда готовы открыть вам двери, но...
- В наши непростые времена, - замечает Матьяс, со сдержанным поклоном принимая от неё костяной кубок, уже прошедший по рядам сидящих вокруг, - только глупцы спорят о том, достаточно ли роскошны ритуалы. Мы на войне.
- Об этом слишком часто забывают в последние ночи, - замечает воевода, наклоняя узкое лицо в сторону. - И слишком многие.
- Тем меньше права забывать об этом у нас.
Он не повышает голоса, не меняет выражения или интонации, словно окаменевших в одной позиции, и несколько мгновений Минерва вглядывается в его лицо. Затем, когда он протягивает ей кубок, принимает его, - и Анри ловит в её ауре лёгкий след удовлетворённости.
Мы на войне.
Как круто, что напоминание об этом её словно успокаивает.
Воевода воевод и духовный лидер сидит на небольшом возвышении, формой неуловимо напоминающем старинный венский стул, посреди зала. Потолок кажется ниже, чем должен быть, но ширина помещения это с грехом пополам компенсирует. Рядом с воеводой, у самых её ног, примостился вездесущий Бланкес, без всякого смущения сложивший локти и склонённую голову прямо на одно из длинных ребёр её... Наверное, юбки.
Рёбра, настоящие и обтянутые кожей, каждое по отдельности, расходятся от её пояса и в прогибе достают до самого пола, будто каркас для роскошного бального платья - или паучьи лапы. Анри не может избавиться от этой ассоциации с момента, как воевода прошла вместе с гостями к центру зала и, прежде чем сесть, изящным движением отвела большую часть рёбер на одну сторону, наполовину сложив, словно и вправду конечности гигантского насекомого.
О паучке, сломавшемся на столе в той комнате, лучше не думать слишком настойчиво.
Он пробует сосредоточиться на разговоре.
- ...Такой удивительный подарок, - шелестит голос Минервы, пока мерцающие глаза скользят по лицу Матьяса, как шёлк, - моё сердце радуется здесь любым напоминаниям о моей родной земле, особенно таким древним и заслуживающим уважения. Но, возможно, вы преподнесли мне даже большой дар, чем полагаете. Вы знаете, у кого, по слухам, хранилась эта рукопись последние семьдесят лет?
Матьяс бросает на книгу под её рукой идеально равнодушный взгляд человека, который вообще не в курсе, что там может быть такое.
- Я счёл более важным для себя то, у кого она должна храниться, - говорит он.
Ясно.
Продолжаем.
Анри осторожно бросает взгляд за плечо Матьяса, занятого этим ритуальным танцем с воеводой.
Викос сидит чуть в стороне, подогнув одну ногу, как и половина рассевшейся вокруг стаи-ковена, и с лёгким любопытством разглядывает присутствующих. Дико думать о том, что в этом зале, полном каинитов, разукрашенных, модифицированных и нашпигованных картинками, металлом и лишними конечностями и органами, кто во что горазд, во главе с воеводой в этаком паучьем платье из собственной плоти - они, скромные гости издалека, выглядят практически нормальными людьми. Он сам почти похож на нормального человека, даже не сарацина хренова, только конечности слишком узкие и гибкие, и то - в пределах анатомической нормы. Матьяс, в чьих широких плечах и налитых мышцах сложены боевые плети, готовые вырваться из устий при опасности, похож просто на крупного мужика с каменной мордой в тёмной одежде с высоким воротом - наверняка нормальный каинит главу южноафриканского домена и главного метаморфа в их маленькой дыре представляет не так. Викос, твою мать, выглядит... Просто нормально. Может быть, даже самой нормальной во всём этом зале, не считая гулей, тенями скользящих вдоль стен с подготовленными жертвами. Даже хренов принт прямо на груди никого не удивляет. Господи, идиотский принт на груди отнюдь не первого размера, принадлежащей примасу Шабаша...
Анри не сомневается, что она слушает разговор Матьяса с воеводой куда внимательнее, чем он сам, на каждой второй фразе теряющий нить их бессодержательной болтовни.
Ещё он не сомневается, что книгу, которую они с Агатой торжественно вручили Матьясу в качестве подарка, который он якобы приготовил для хозяйки домена, его сир видел в тот момент первый раз. Не надо было читать ауру, чтобы понять, что его неподвижное лицо в данном случае означало скорее "понятия не имею, но ладно, сделаю", а не "всё идёт по плану". Наверняка там какая-нибудь старая колдунская тарабарщина на польском, раз у Минервы так загорелись глаза.
Анри представляет, какую форму приняли бы эти глаза, если бы одна из спутниц залётного архиепископа подтвердила ей слухи о том, у кого конкретно эта фигня хранилась. На секунду внутри вспыхивает дурное, разудало весёлое желание сделать какую-нибудь глупость и намекнуть воеводе, кого Матьяс притащил на эту милую встречу. Анри уже почти открывает рот, сам не зная, зачем - но в это время один из сидящих рядом облокачивается на его плечо, и кто-то суёт ему в руки кубок со смешанной для их встречи тёплой кровью.
Один глоток, два, три.
Кубок уходит дальше по теплеющим рукам дальше, а Анри встряхивает головой, сбрасывая с себя дурацкое наваждение.
Скоро рассвет, может быть, ещё в этом проблема. Может, час какой-нибудь остался, они ведь через два штата сюда гнали, а Матьяс с воеводой продолжают свои пустобрешные беседы, и так ничего небось и не решат.
Кстати, об этом - Анри поворачивает голову и понимает, что, видимо, что-то пропустил, потому что танцы перешли к следующей фазе.
Матьяс говорит по-прежнему ровно, но теперь смотрит воеводе в глаза, не мигая:
- Мне жаль не меньше, чем вам, что наша поездка так затянулась. Я многое хотел бы обсудить с вами, не откладывая. Я знаю, что вас волнует будущее нашего клана и секты, как мало кого в эти ночи. Старейшины всё чаще держатся за свои привычки, забывая саму суть Изменчивости, и выхолащивают свою душу и душу самой секты, которая сплетается из наших. Даже некоторые из тех, кто когда-то первыми повёл нас вперёд...
Воевода улавливает чуть заметную паузу в его речи и с улыбкой принимает подачу:
- Вам нет нужды заставлять себя произносить вслух вещи, которые смущают вашу веру, архиепископ. Я слишком хорошо понимаю, о чём вы говорите. И, признаюсь честно, я ждала возможности поговорить... С кем-то, кто понимает, что некоторые вещи стоит обсуждать, а не замалчивать в надежде, что они от этого исчезнут и всё останется, как было.
Матьяс обдумывает её слова на пару секунд дольше, чем раньше.
- Надеюсь, те слухи обо мне, что до вас могли дойти, не приведут вас к разочарованию.
- О, нет. - Воевода снова оглядывает его с улыбкой, на секунду бросая взгляд за его спину, а потом и на Анри, но тут же снова возвращаясь к своему главному оппоненту. - Что-то подсказывает мне, что не приведут. Я знаю о вас больше, чем вам кажется, архиепископ. И я вижу сейчас, что во многом не ошибалась, когда надеялась на нашу встречу.
- Вы, возможно, ошиблись в другом. - Матьяс обозначает губами чуть заметную вежливую улыбку. - Я надеялся на эту встречу больше.
- Вы хотели поговорить о чём-то конкретном.
- И очень важном. Для клана. Для секты. Для меня и моих спутников. - Матьяс принимает кубок, снова дошедший до его рук, не поворачивая головы, касается руки подавшего в жесте благословения. - Возможно, для всей нашей войны, которая грозит завести нас туда, откуда нет выхода.
Минерва принимает кубок из его рук и несколько секунд смотрит на него молча.
- Вы сделали мне ценный дар, который я ценю, и имеете право на ответный. Я не обещаю, что легко удовлетворю любую вашу просьбу, с учётом условий, в которых мы все оказались. Но я хочу услышать.
- Хранилище знаний, - говорит Матьяс, снова посмотрев ей в глаза. - Рукописи и манускрипты, которые хранит воевода воевод со времён первых из нас. Те знания, что касаются только клана и должны остаться в нём, куда нет доступа даже регенту секты, пока тот не потребует этого прямо. Я прошу дать в него доступ на одну ночь. Не обязательно мне или всем нам, пусть только одному из моих, - он кивает себе за плечо, не оборачиваясь, - но это крайне важно. Вы знаете о слухах, которые ходят по секте со времени начала Крестового Похода. Если вы примете нас в грядущие ночи, я хотел бы, чтобы вы разделили со мной видение того, что может нас ждать. Но чтобы подтвердить или опровергнуть мои предположения, мне нужны ответы на некоторые вопросы... Которые, если нам повезёт, были у наших предшественников. Я надеюсь на вашу помощь. Ради нас всех.
Анри мысленно скрещивает пальцы.
То ли это очень грубый ход, то ли очень тонкий.
Слухи - это отличная идея, потому что жуткие слухи про Геенну, восстание всех Допотопных прямо вчера, Каина на тайской рейв-вечеринке, разрыв реальности или прилёт инопланетян - все эти дурацкие слухи ходят по всему Шабашу буквально всегда, и ходили наверняка со времён аж его основания, а до того ходили среди каинитов просто так. Тут Минерва сама найдёт, какие притянуть. А вот что он будет делать, если она согласится дать доступ, а потом скажет, что пусть Анри лезет в хранилище, пока они будут болтать дальше?
Да даже если Викос ему на лбу, на внутренней стороне черепа пальцами нарисует, что конкретно искать - он же наверняка даже языка не представляет, на котором тот её друг писал свой древний мануал полтысячи лет назад.
Воевода смотрит на Матьяса испытующе, и теперь её лицо кажется таким же нечитаемым, как его.
Наконец она тихо говорит:
- Вы позволите задать вам личный вопрос перед лицом моей и вашей стай?
Матьяс наклоняет голову, складывая руки так, что кольцо на пальце отражает тусклый свет от стеклянных чаш с пламенем по стенам.
- Я позволил это ещё в ту ночь, когда получил Становление. Мне нечего скрывать от своей стаи.
Переговоров он не умеет, ага.
Во главе домена он встал одной только Мономахией, как же.
- Вы верите в Шабаш и его душу, воплощённую в нашем клане... На самом деле, архиепископ? Не разумом или внешней формой, а сердцем? Вашей собственной душой? Кровью, которая течёт через ваше сердце?
Серет, вспоминает вдруг Анри.
Река, течение и русло.
Если каждый из нас река, если форма твоего течения зависит от русла, то что такое ты сам - вода, точащая берега под себя, или русло, заставляющее воду принять форму? Если кровь, которую нам передают предыдущие поколения, а мы передаём своим потомкам, это и есть течение, а сердце любого из нас - это то самое русло, которое может лишь на какое-то время придать этому потоку новую форму, но рано или поздно...
Он обрывает эту неуместную мысль.
До рассвета осталось совсем немного.
Матьяс смотрит на воеводу спокойно, словно этот вопрос его не удивил и он вовсе не продумывает возможные варианты ответа прямо сейчас.
Анри чувствует, как Викос смотрит совершенно точно мимо него, и вся её аура обращена к его ответу - цепко, внимательно, хуже, чем прямой взгляд. Чувствует, почти замечает краем глаза, как Агата вместе с хозяйскими гулями замедляет движение рук у стены и бросает на него взгляд - и медленно кивает в ответ, сам не зная, для кого и что обозначая.
Стая воеводы вокруг притихла, и пара десятков глаз смотрят теперь в центр.
Даже Бланкес приподнял кучерявую голову, разглядывая гостя без смущения, чуть обнажив кончики белых ровных зубов.
- В тот Шабаш, каким он стал к этой ночи, - тихо спрашивает Матьяс, не обращая внимания ни на кого, кроме своей собеседницы, - или в тот, каким он ещё способен стать?
Анри уверен, что его расслышал каждый в этом зале, у кого вообще осталось хоть одно ухо.
И он старается не смотреть в ту сторону зала, где Викос смотрит на его сира, он уверен, очень, очень внимательно из-под полуопущенных век.
- Вы знаете ответ, архиепископ.
- Значит, вы знаете мой.
И воевода улыбается, запуская пальцы в волосы своего гуля.
И Анри слышит что-то вроде медленного выдоха от дальней стены.
- Завтрашней ночью, - произносит воевода, оглядывая зал и поднимаясь, снова расправляя рёбра - паучьи лапы своего каркаса, - через два часа после полуночи мы соберём Пир Гостеприимства, чтобы попривествовать вас, как подобает. Вы были честны со мной, и я хочу ответить вам тем же. Одному из ваших спутников будет позволено провести ночь в хранилище знаний клана - под клятву о том, что они останутся нетронуты. И если вы сможете найти там то, что поможет клану...
- То пусть оно станет оружием для нас всех, - говорит Матьяс, поднимаясь тоже.
Если бы воевода знала, насколько он сейчас искренен, думает Анри, почему-то не испытывая большого облегчения.
Интересно, как он теперь будет завтра выкручиваться?

Чёрный лес. Красная земля.
Он не видит источника света, света нет вообще, и может быть, нет воздуха или времени. Он даже не уверен, что чёрные голые стволы вокруг - это деревья, но это неважно, есть они, бесконечными рядами окружающие его во все стороны, и есть влажная красная земля внизу. Он делает шаг, не видя, и не понимает, чувствует ли земля этот шаг. Делает второй.
Чёрный лес вокруг бесконечен, в нём нет ни направления, ни ориентира. Чуть изогнутые стволы кажутся одинаковыми, сменяют друг друга, как в калейдоскопе, когда смотришь в сторону, и забываешь, куда шёл.
Он ищет волну.
Тяжёлую тёмную волну, которая напугала его тогда, которая казалась морем далеко под брюхом самолёта, поднималась ещё недавно из темноты, под твоей землёй, глубже твоей земли, догоняя любое движение, грозя накрыть с головой.
Направлений нет, и это тревожит. Он прислушивается, пытаясь уловить отзвук её рокота, забивающий голову и самую кровь будто плотной ватой, но чёрные стволы словно режут на части все звуки и ощущения, прореживают гребнем, не давая понять, откуда ждать настоящей опасности.
Волна была, она не могла исчезнуть, он точно это знает.
Тишина вокруг, неслышный шёпот, пеплом рассыпающийся до того, как коснуться слуха.
Он делает шаг, второй, красная земля под ногами одновременно жива и мертва, и когда он опускает глаза, он вдруг видит проступающие сквозь неё осколки мелких камней. Нет, не камней - цветного стекла, тусклого, с ядовитым металлическим отсветом, будто мелкие плитки старой дороги или разбитой стены, они что-то напоминают ему, но не получается вспомнить, что.
Он ковыряет один из кусочков стекла под ногой, но красная земля вокруг не выпускает его, будто цветной осколок врос в неё. Анри делает шаг прямо по ним - и земля начинает двигаться. Сквозь алые клочки почвы, живой и мёртвой одновременно, начинает сочиться вода, тёмная и глухая, поднимается почти не заметно, как в начале прилива, но шаг спустя она уже закрывает собой землю и обломки под ногами, и он понимает, почему не мог определить, с какой стороны должна прийти волна.
Она не придёт со стороны.
Она уже здесь.
Он пробует шагнуть дальше, но едва слышный шелест, шёпот, поднимающийся вместе с тёмной водой вокруг, становится всё более вязким, густеет, по-прежнему не различимый на слух, он пугает и одновременно успокаивает, усыпляет, убеждает замереть, закрыть глаза, не двигаться, дать себя усыпить, позволить...
- ...Проснись.
Он передёргивается всем телом, будто в голодной судороге после торпора.
Только после этого смутно вспоминает, что в торпоре никогда не был и не хочет - а это сейчас ощущалось так, будто одним только шёпотом под этой волной могло...
- Да проснись ты, дубина! Сколько можно?! Ты мне нужен.
Тёплая рука трясёт его за плечо.
- Чего... - Он встряхивает головой и рывком поднимается, садясь в предоставленном воеводой гробу, как на неудобной постели. Вынимает одну ладонь из сумки с землёй, отряхивает о штанину. - Ты что здесь делаешь? Сколько времени вообще?
- Много.
Агата встаёт, скрещивая руки на груди, смотрит на него сверху вниз.
- Я думала, ты просыпаешься раньше. Ты ведь...
- Раньше просыпался раньше. Человечность. - Он надеется, что на этом разговор перейдёт в более конструктивное русло, но Агата кивает, разглядывая его.
- Просела немного с тех пор, выходит?
Анри застёгивает первую сумку резче, чем собирался.
- Чего ты от меня хочешь?
Гуль на секунду поджимает губы, но затем, когда он застёгивает и вторую сумку тоже, вздыхает и протягивает ему один из пакетов с кровью.
- Возьми. Воевода не сразу соберётся выдать вам завтрак. Хочет подождать до Пира. И вы, в принципе, имеете право на любого гуля здесь или кого поймаете, но... Это долго. А у нас не очень много времени.
Он надкусывает провод, задумавшись на секунду о том, вежливо ли будет вот так до Пира, но последняя её фраза заставляет его об этом забыть.
- На что?
Сладковатая пряная кровь тонким ручейком устремляется в горло, и он начинает соображать.
- На то, чтобы не остаться самыми тупыми здесь. - Агата отпихивает в сторону крышку его гроба, а потом протягивает ему руку. - Идём. По дороге выпьешь.
Ну, здорово.
Агата, не останавливаясь, ведёт его по каким-то коридорам, больше похожим на этажи старого отеля, чем на помещения старого монастыря, каким это место выглядело снаружи. Потом сменяется чем-то вроде склада, как те, которые ему отрядили для дневного сна, потом - снова отель, розоватые тусклые обои на стенах, напоминающие дряблую человеческую кожу. Здесь всё такое - будто из разных сменяющих друг друга кусков. Снаружи - старый монастырь посреди пустыни и какие-то бешеные рыночные огоньки вокруг, внутри - мексиканские сахарные черепа, венский стул в голодрански пафосном зале для встреч, складские комнаты и отельные коридоры. Их старое убежище в старой церкви в Джози вдруг начинает казаться Анри удивительно гармоничным, почти уютным. Понятным.
Каинитов они по пути почти не встречают - видимо, стая воеводы не так велика, как ему показалось накануне при первой встрече, а вот гули и ещё какие-то явно пришибленные смертные иногда встречаются. Некоторым Агата кивает, не меняя выражения лица, и те тихо приветствуют её в ответ, уступая дорогу.
Анри сначала думает, что она поведёт его в какой-нибудь подвал, но когда они второй раз поднимаются по лестнице, понимает, что ошибся.
Почему он вообще подумал про подвалы?
- А ты здесь уже неплохо ориентируешься.
Агата фыркает, не сбавляя целенаправленного шага.
- Я провела здесь целое утро и день. Помогла в подготовке к вашим ритуалам и немного поговорила с местными. У их убежища не такая уж сложная структура, они просто делают вид. По крайней мере, в тех частях, что я видела.
- Отлично. И куда мы идём?
- Сейчас увидишь.
Убедившись, что вокруг никого нет, она подводит его к одной из неприметных панелей между слабо освещёнными шкафами.
С виду обычная деревянная панель - ну правда, как в старом фильме каком-то, какие в стрёмных гостиницах лепили куда попало вместо дорогого резного дерева, чтобы место не выглядело совсем уж запустелым и постояльцы разбегались не в первую же ночь, а хотя бы во вторую. Анри невольно думает, что если тут такие же в какой-нибудь ванной, то не смотрели ли они с пани Швальке-Войткевич одни и те же фильмы? Только он - из любопытства и чтобы выделываться словом "ретро", а она - чтобы иметь какое-то представление о современном мире?
Агата проскальзывает пальцами в незаметные пазы и сдвигает панель.
- Сюда, - говорит она негромко, снова оглядываясь вокруг, и указывает ему на тёмный проход. - Оглядываться не надо. Закроется само.
Анри успевает подумать, что безопасные приключения точно начинаются как-то не так - но потом, скрипнув зубами, делает вслед за ней шаг внутрь.

- Ну, круто. Мы в стене.
На самом деле, проход, тянущийся внутри стены, не такой уж узкий - во всяком случае, ни Агате, ни ему не приходится разворачиваться боком или скрести плечами цемент между пыльными перекрытиями.
- Дай угадаю, - добавляет он, пробираясь за Агатой вперёд через темноту. - Нас здесь не должно быть ни в каком виде?
- Да нет, почему? Это один из рабочих проходов. Эстебан показал мне несколько входов, которыми легче всего пользоваться.
Эстебан, значит, показал.
Небось ещё фонарь держал впереди, или даже мелкий факел, чтобы украшение на морде покрасивее сверкало.
- И зачем?
Агата сворачивает в боковой проход, явно огибающий один из залов, и тянет его за собой за край рукава.
- Для удобства. Мы сейчас в той части убежища, которой пользуются воевода и её братья и сёстры. Многие из них не любят, когда слуги шляются прямо под ногами или могут попасться под руку не вовремя. Поэтому есть сеть проходов - как я поняла, их встраивали потом, уже после того, как они сделали это место своим домом. Он сказал, монастырь рос постепенно, и продолжает расти. Что любое истинное убежище Цимисхов должно быть таким. Судя по всему, воевода считает это отсылкой к какой-то из клановых легенд.
- К Собору Плоти, - говорит Анри тихо.
- Да, - помолчав, говорит гуль.
Они подходят к очередному странному повороту, но на этот раз Агата делает ему знак подождать и начинает ковырять ещё один кусок внутренней стены. Как она вообще что-то там углядывает, непонятно, Анри бы со своими глазами не заметил, где там что, если следы аур не искать, а она ведь смертная.
Он прислушивается. За стеной, в нормальных помещениях, кто-то ходит, доносятся обрывки фраз на испанском, кажется, кто-то всхлипывает - отсюда не разглядеть, узкие щели, через которые можно было бы что-то увидеть, остались в пяти шагах позади и слегка ниже его роста. Интересно, они там настолько привыкли к шуршанию гулей в стенах, что не обращают внимания и не задумываются, кто там может оказаться ещё?
Кусок стены под руками Агаты сдвигается почти бесшумно, и гуль делает ему знак следовать за ней.
Следующий проход снова идёт под другим углом, он немного шире того, через который они сюда пробрались. Во всяком случае, думает Анри, в этом невидимом лабиринте нет дурацких решёток под ногами и жирной пыли, которую надо будет стирать с лица. К тому же, он здесь не один.
- Мне кажется, или мы идём сейчас куда-то в центральную часть?
- Не совсем, - тихо отвечает Агата. - То есть, да, но нам нужно не сюда. Смотри... Эта часть проходов правда близко к центру убежища, это там, где три центральные башни-минарета. По ней можно спокойно ходить и таскать всё, что тебе там надо. Эстебан водил меня по ней спокойно и ещё похвалялся тем, что он сам - всё равно что карта или схема каждого этажа её убежища. Я уважаю людей, у которых их дом - считай, что в крови. А ещё я умею читать карты и схемы.
- Давай без подробностей, ладно? - просит он, чтобы не показать, что подробности его как раз очень интересуют.
- Придурок. Не в этом смысле. - Агата фыркает, покачав головой. А потом её голос становится серьёзнее и тише. - Эстебан водил меня по разрешённой части проходов, когда я им помогала, но я знаю, что есть другая. Туда ни мне, ни тем более вам нельзя. Мы вообще не должны знать, что она есть. Если я правильно соотнесла то, что он мне описывал, и то, о чём старался не говорить, то это должна быть западная часть убежища. Личные покои или что-то вроде того. Если воевода и будет обсуждать что-то важное с твоим сиром до Пира, то это будет там. И вот туда нам с тобой нужно.
Анри соображает, вытягивая из пакета с кровью последние капли.
Вот чего она хочет. Выудила столько информации из Бланкеса и других гулей, сколько смогла, соотнесла с тем, что узнала о доме, и решила не оставаться в стороне. Минерва сказала, что до Пира у них будет два часа. Матьяс вроде бы наговорил ей достаточно правильных вещей, чтобы она заинтересовалась им и пожелала воспользоваться временем, чтобы поговорить с ним наедине, поэтому пошла ему навстречу. Значит, полученной возможностью влезть в хранилище воспользуется Викос, и пока они будут дальше вести светские беседы, уж наверняка прокопает там все записи насквозь, как те археологи - Северную Африку.
Вроде как план работает нормально.
Агата же, оставшаяся в стороне вместе с другими гулями, не хочет терять времени - но способа сунуться вслед за своей хозяйкой в хранилище с ценным клановым наследием за день не сумела придумать, так что хочет хотя бы пошпионить за воеводой.
Или не за воеводой?..
- А откуда ты вообще знаешь, что есть закрытые проходы к личным покоям?
- Потому что я видела вход в ту часть дома. - Агата с усмешкой ведёт пальцами по стене. - Я не должна была. Он хорошо прикрыт, и в такой темноте, как здесь, даже Эстебан и другие слуги его не разглядывают - они просто знают, что он есть. Он не рассчитан на то, что какой-то посторонний смертный его рассмотрит или откроет. Когда мы были здесь, я попробовала податься в ту сторону и посветить, якобы случайно - и он отвёл меня оттуда. Очень ловко. Если бы не корректировка, я бы и правда не заметила. Вообще бы не додумалась, куда смотреть.
А ведь верно. И история с навигацией прицела птицами по пути сюда, и до того, ещё в доме, где верхнего света почти нет, а коридоры и рабочие помещения...
- Точно, - он запоздало хлопает себя ладонью по лбу. - Твои глаза же?..
- Ага. Модифицированы, чтобы видеть в темноте. Мы ориентировались на сумерки, в них вообще отлично, но даже в почти полной темноте я вижу очень неплохо. Особенно, если не слепить слишком ярким светом. - Она улыбается одной половиной губ. - Рада, что ты заметил.
- Тебе идёт, - говорит он слегка смущённо. - И не придирайся, а? Я думал, что он... Она тебе только лицо меняет.
- Не только. Но ты не первый, кто не задумывается о такой возможности. Эстебан и его подручные не внимательнее тебя, раз позволили мне здесь осмотреться, а это нам на руку.
- Ладно. Значит, ты своими крутыми глазами нашла вход в запретный проход в стене, где можно попытаться шпионить за воеводой и её личными разговорами. В чём тогда проблема?
- В том, что я не могу его своими крутыми глазами открыть.
Он нахмурился.
- В смысле, там какая-нибудь магия? Вроде того, что вы на своём доме оставляли, когда мы уезжали?
- Нет, вряд ли. Воевода точно не из колдунов - и едва ли имеет отношение к тауматургии. Единственная магия, которую она хорошо знает - это магия паранойи. Поэтому сомнительно, чтобы она позволила каким-нибудь тремерам или ещё кому-то зачаровывать ей двери так близко к тому месту, где она спит. Скорее там просто какой-то механизм или заслонка, и я... - Она раздражённо тряхнула головой, вздохнув. - В общем, мне не хватает то ли сил, то ли ещё чего-то, чтобы её открыть. У меня... Не так хорошо с механизмами, как нужно бы.
- И ты думаешь, что я смогу.
- Ты ведь открыл нашу дверь тогда, во время ритуала. Без всяких отмычек. Я проследила, чтобы по возможности ничего вам не оставить, но ты смог.
- Ну, вообще-то с отмычкой... Неважно.
Она поводит плечом.
- Хотя бы попробуй. У меня не очень много способов попробовать тихо туда попасть, кроме своих и твоих рук. И моих оказалось не достаточно.
В логике ей по-прежнему не откажешь.
- Ладно, - помолчав, говорит он, когда они останавливаются. - Попробуем, а уж там решим. Показывай свою тайную дверь.
Агата молча указывает ему на тупичок в конце сужающегося прохода.

Сначала Анри видит только глухую стену в полутьме в углу. На вид старое пыльное дерево - но, коснувшись ладонью, он понимает, что это что-то вроде цемента или бетона, который просто замазывали так, что борозды похожи на узор древесных волокон. Он даже не очень древний, вместо жёсткой песчаной крошки, какая бывает, если поскрести старые некачественные перекрытия, на пальцах остаётся слой тонкого порошка, ещё не вымытого временем.
В паре ладоней от места, которого он коснулся, под пальцы попадает почти незаметный зазор. Даже не зазор - просто разные части стен не совпадают едва заметными выщерблинами, сдвинуты относительно друг друга, несмотря на то, как плотно прилегают.
Настоящий зазор он обнаруживает внизу, и тогда убеждается в том, что это не просто составленные блоки.
Дверь или заслонка, в которую они упёрлись, действительно подогнана мастерски. Как Агата вообще умудрилась её углядеть даже своими глазами, когда он руками-то еле нашёл? Бланкес должен был уметь очень много болтать, чтобы не заметить, как по песчинкам его трёпа она собрала себе тропинку до тайной двери. И должен был очень хотеть произвести впечатление на гуля их гостей.
Анри он очень не нравится, это правда. Но в то же время он не может отказать Агате в том, что пользоваться такими вещами в других она умеет.
И то, что сейчас она чуть слышно сопит за его спиной, ожидая его экспертного мнения - в какой-то мере извиняет едва прикрытую наглость Бланкеса перед ними обоими.
- Слушай, по-моему, я знаю, что это. Тут... - Он щёлкает пальцами, по-прежнему стоя на одном колене и пробуя пальцами другой руки влезть глубже в зазор у самого пола. - В общем, это даже механизмом я бы не стал называть. Тут просто надо приподнять вот эту штуку и повернуть рычаг так, чтобы можно было её сдвинуть. Этот тип "замка" старый, как... Старше воеводы точно.
- Это ведь хорошо?
- Это отлично, если найти что-то, что будет рычагом. Даже не нужно сидеть час с кучей инструментов, не тот тип двери. Нужно будет только сдвинуть под правильным углом, и чтобы хватило сил приподнять и столкнуть, дальше она под своим весом сама пойдёт. Видишь, тут выщерблина - наверняка когда-то конструкция рычаг даже предусматривала, просто теперь почему-то нет. Может, кто-нибудь из твоих новых друзей носит его с собой, кто имеет право сюда лезть. Найдём замену - и если там правда нет какой-нибудь магической ловушки, то крепость наша.
- Какая крепость? А, понимаю. - Агата фыркает, но продолжает, он чувствует, недоверчиво буравить взглядом запертую пока дверь перед ним. - Но почему так просто? Может, и вправду ловушка? Или ложная тропа как раз для тех, кому хватит наблюдательности заметить.
Он пожимает плечами.
- Не попробуем - не узнаем. Может, они правда не хотели слишком усложнять это дело. Наверняка они не рассчитывают, что по убежищу вообще будет шляться кто-то, кто станет разглядывать каждый угол и одновременно ему хватит сил сдвинуть эту хреновину. Тот, для кого это предназначалось, должен уметь пользоваться ею удобно для себя, а дальше... В принципе, разумно. Бывает так, что пытаться защитить какую-то точку от любых взломщиков слишком дорого стоит, проще и эффективнее вложиться в то, чтобы не дать к ней доступа кому попало. Может, они вообще её ещё не доделали.
- Хм. Если бы было так, Эстебан мне об этом точно бы не сказал.
- А он сказал?
- Нет, - чуть слышно улыбается она.
- Тогда я ставлю на то, что мы можем попробовать, пока осталось время. - Помолчав, он уточняет: - Викос сейчас в этом их хранилище, да?
- Да. Мастер хочет воспользоваться временем до Пира... И временем, которое у воеводы займёт личная беседа с архиепископом. Они не начнут, пока госпожа Швальке-Войткевич не удовлетворит своё любопытство - в конце концов, для этого она назначила большой ритуал гостеприимства не сразу после заката, а позже. Она считает этот разговор очень важным.
Анри наполовину оборачивается, чтобы в почти полной темноте встретиться с ней взглядом.
- А ты хочешь знать, о чём они будут говорить.
- А ты - нет?
Анри молчит несколько секунд.
Будет ложью сказать, что он не хочет. В чём-то Агата права - когда вокруг происходит всякая дичь вроде той, в которую они влезли, сидеть самым тупым и ждать, пока тебе соизволят что-то объяснить, никакой радости - да и пользы от тебя такого не особо много будет, если что. В их доме он в это наигрался достаточно. Но вот так шпионить за собственным сиром из стены, если она всё рассчитала правильно... Одобрил бы это сам Матьяс?
Пожалуй, если бы у Анри была возможность предложить ему такой контроль до того, он бы, скорее всего, сказал, что страховка - это хорошо. Или не сказал бы, но знал бы, что Анри всё равно полезет. А так, когда он не будет в курсе, что за ними наблюдают... Впрочем, Анри всё равно ему потом расскажет. Вот и всё. Как только представится возможность поговорить наедине - предупредит сразу, и избавит от необходимости пересказывать всё ещё раз. В крайнем случае, Матьяс стукнет ему по башке, но зато сейчас Анри будет уверен, что у них там всё нормально прошло. А если Матьяс сдуру ляпнет что-нибудь такое, чего Агате и её мастеру не стоило бы слышать...
Да к чёрту. Они что-нибудь придумают.
- Хорошо, - говорит он тихо. - План такой. Нам надо найти то, что сработает как рычаг - какая-нибудь прочная и достаточно длинная штука, чтоб не тоньше вот такого, если из металла... Понимаешь примерно, да? Дальше я найду нужный угол, приподниму эту хрень и пойму, куда её сдвинуть. Твоя задача будет контролировать, чтобы не сработало что-нибудь неожиданное, и быстро свалить, если сработает. Если всё получится, влезаем туда по очереди, опять же, если что - не накроет обоих сразу. А там смотрим... Или слушаем. Надеюсь, мы не ввалимся прямо в воеводью душевую.
- После нашего дома тебя такая перспектива пугает? - насмешливо спрашивает Агата. Не дожидаясь ответа, делает шаг назад. - Я поняла тебя. Жди здесь. Мне одной будет быстрее найти рычаг и не засветиться. Если где-нибудь застряну... Пир через два часа. Столько времени тебе хватит, чтобы выбраться?
- Если бы ты видела, из каких данжей я в одной игре выбирался...
Не дослушав, гуль почти бесшумно исчезает в узком коридоре, которым они пришли.

Анри всё отчётливее понимает, что едва ли её интересуют секреты воеводы.
То есть, это тоже, в любом случае... Но его не отпускает мысль, что Викос просто не против выяснить, о чём архиепископ будет беседовать с воеводой воевод наедине. Неужели всё ещё опасается предательства? Ладно ещё со стороны Минервы - своего отношения к ней Викос не скрывает и, видимо, только из желания не предавать свои проблемы огласке предпочитает не давить на неё прямо - но Матьяс-то такое отношение к себе точно не заслужил. Не после всего, что было.
Чем дальше Анри наблюдает, тем больше в этом уверяется - не понимает до конца, но видит всё более чётко. Матьяс не предаст, и вовсе не из-за клятвы, какую бы он ни дал тогда в доме перед их отъездом. Даже если они оба сами в этом не уверены, каждый по своим причинам, даже если Агата привычно не доверяет всему вокруг своей хозяйки, включая землю у неё под ногами. И сейчас - Анри всё ещё не в состоянии это объяснить, но он в своём сире уверен - Матьяс не скажет воеводе ничего, что причинит примасу вред. Во всяком случае, намеренно.
Он возвращается к вопросу, на кой хрен сам в это полез.
Всё ещё можно сказать Агате, что он ошибся, дверь открыть не получится, и пойти приносить пользу каким-нибудь ещё способом. Ничего не изменится ведь - Матьяс свою задачу выполнит, и если будет надо, перескажет им всё и сам, а дальше Пир, немного светских разговоров и какая-нибудь договорённость поддерживать связь, - и, по идее, мексиканская часть их забот останется позади. Главной проблемой станет по возможности быстро свалить отсюда обратно, в их дом в Луизиане или ещё какое убежище, найти, что там надо для ритуала - вот это может оказаться настоящим геморроем, кстати.
Если для этого ритуала нужен какой-нибудь красный цветок, три сотни оскоплённых преступников, зачатых в пятницу в позе экскаватора на заре, рога пяти единорогов и кровь семи девственниц... В общем, хрен знает, что за требований ждать от магического свитка пятивековой давности. Викос со своей тауматургической частью залила полдома кровью в самых разных видах, а тот "друг", о котором она говорила, должен был делать ставку на колдовство. Чем пользуются колдуны? Может быть, им следующие полгода придётся носиться по всему континенту в поисках нужных компонентов и условий, чтобы суметь применить эту инструкцию. И ещё не факт, что она сработает. А если нет, что тогда? Они вообще домой вернутся до того, как правда наступит Геенна?
Лучше бы поиск компонентов оказался их главной проблемой. Анри ловит себя на мысли, что если после всех единорогов они не смогут найти во всём клане хоть одну завалящую жертвенную девственницу, он пожалеет, что сам несколько лет назад не сбежал от Агаты в сиров гроб, когда она пришла к нему в комнаты и предложила...
Что-то твёрдое и металлическое мягко опускается на его макушку.
- Не спи. Если бы это была не я, а Эстебан, ты сейчас позорно пал бы от руки гуля.
- Я и так позорно пал от руки гуля, - хмуро замечает он. - Несколько раз.
- Это другое, - возражает Агата. - Вот.
То, что она принесла в качестве рычага, очень напоминает длинную и тонкую вырванную из стены водопроводную трубу. Несколько труб разного состава, ещё пару он замечает у неё под мышкой в другой руке.
На его вопросительный взгляд она ничего не отвечает, только кивает на найденное им место для рычага.
Пока он возится с этим примитивным "замком", в голову опять лезет всякая чушь. Агата помнила, что он когда-то просыпался рано, практически с закатом, а сейчас заметила, что этот момент изменился. Почему ему от этого неприятно? Вот уж его человечность - наверняка последнее, что её волнует. Все знают, что чем человечность каинита ниже - тем больше времени ему нужно, чтобы прийти в себя и начать соображать, а потом и действовать. В Шабаше всем плевать, что у тебя с этим - а если и не плевать, то скорее круто, наоборот: когда ты давно поменял человечность на один из Путей, ты даже более настоящий шабашит, и никого не смущают побочные эффекты. Да и в принципе, всегда ли это плохо? Вот сейчас у них достаточно времени, чтобы спокойно сюда лезть, потому что Матьясу нужно куда больше времени, чтобы восстать из выданного воеводой гостевого роскошного гроба в другой части монастыря, и пока они будут искать себе место, он, может, как раз доберётся до её дверей...
Он вспоминает, что Агата сказала недавно.
- Слушай, а ведь получается, - он наваливается на рычаг всем весом, пробуя нащупать верное направление, куда сдвигать эту махину, - что как долго ты будешь валяться в отключке - это не только от человечности зависит?
- В смысле?
- Ты сказала, Викос уже в хранилище. Значит, она тоже должна была подняться сразу после заката, если не в процессе? Я никогда не думал об этом.
- О том, что вашу волю и душу могут укреплять какие-то ещё Пути, помимо человечности? И правда, с чего бы это.
Теперь Анри чувствует себя немного идиотом.
Особенно потому, что ему такую очевидную вещь говорит гуль, которая о человечности понятия не имеет, наверное.
Чёртовы ревенанты.
- Что это?..
Он делает разворот плечом, не отпуская, и слышит ещё несколько негромких щелчков в глубине, за панелью.
- Это я нащупал, куда двигать. Отойди подальше и наблюдай. Если что-то будет не так...
Тяжелая панель будто вдавливается в стену, и он наваливается сильнее, сосредотачиваясь и заставляя кровь внутри вспыхивать с силой, огнём разбегающейся под кожей, вдоль костей. Тяжеленная дрянь, на каких гулей она рассчитана? Если франт-Бланкес пользуется этой дверцей, чтобы контролировать покои своей госпожи, то силы в нём должно быть на пятерых смертных.
- Осторожно, - выдыхает Агата где-то позади, и он вдруг неожиданно для себя улыбается.
Хорошо, что она этого не видит.
Дверь теперь движется свободнее, примитивный механизм сместил её на плоскость, где её можно контролировать почти без усилия - и Анри сдвигает её, освобождая им проход в узкий коридор с низким потолком, в дальней части которого виднеется отсвет.
Это что, серьёзно стена с щелями? Даже в личных комнатах такое? Полный монастырь вуайеристов?
Агата пробует прошмыгнуть вперёд, но он придерживает её за плечо, почти неслышно предупреждая:
- Стой. Я первый пойду. Про ловушки помнишь?
- С чего это ты? - шипит она тихо, прикрывая себе рот ладонью. - Если ты там убьёшься, твой сир мне этого не простит. Я гуль, ты забыл?
- А если там убьёшься ты, знаешь, что мне твой мастер сделает? Я предпочту сдохнуть в воеводиной ловушке, чем так рисковать.
- Может, там и нет никакой ловушки!
- Ну так и хорошо?
- Анри, я серьёзно. Пусти меня первой. Ты уже рисковал, пока открывал её.
- И я серьёзно. Или я лезу первым, или я её сейчас закрою обратно.
Она прикрывает себе рот ладонями, давя возмущённый вздох, но затем отступает.
Чуть пригнувшись, чтобы не стукнуться макушкой о притолоку и не пасть позорно от рук тайного коридора для гулей-вуайеристов, Анри лезет в проход.

Он делает несколько острожных шагов, и тут сверху падает что-то мелкое, колючее.
Анри вздрагивает, рывком подаваясь назад - и уже по ходу движения замечает, что сброшенный с головы мелкий паук уносится прочь, пометавшись для порядка по сухому пыльному полу.
Тьфу... А ведь могла бы быть и в самом деле ловушка, понимает он запоздало.
Будь тут что-то серьёзное, он бы сейчас мог рассыпаться в кучку пепла, например, так и не успев сообразить, что вообще случилось. Почему, твою мать, это ему не приходило в голову минуту назад, когда он спорил с гулем о том, кто полезет в эту дыру первым? Он бросает взгляд в щели, сквозь которые пробивается неяркий свет, затем оборачивается назад.
Агата в проходе нетерпеливо кивает ему, одними губами обозначая: ну?
Анри делает рукой жест, показывая ей осторожно следовать за ним.
Секунду спустя гуль оказывается совсем рядом, легко прижимается к его плечу своим, пробуя заглянуть в одну из щелей чуть выше своей головы.
- Это оно? - выдыхает она почти неслышным шёпотом.
Анри вглядывается в комнату, которую видно плоховато - прочищать щель от пыли и клочьев какой-то паутины он не рискует, если вдруг там кто-то есть, - и сначала ему кажется, что это просто кабинет, совмещённый с почти традиционной спальней. Какое всё скромное, что почти стерильным кажется, если бы не смутное ощущение, что что-то не совсем так, как должно быть. Высокий шкаф из белого дерева, бежевые стены в отсветах довольно сильных ламп под потолком, кровать с балдахином в дальней части... Балдахин едва заметно покачивается, хотя высокие окна закрыты.
Присмотревшись, Анри понимает, что он едва заметно шевелится.
Он сам, натянутый между покрывало на постели - тоже светлое, немного более тусклое, почти медового оттенка - всё кажется слишком мягким, слишком хрупким для этого высохшего монастыря посреди мексиканской глуши, и всмотревшись ещё внимательнее, Анри понимает, что материал, который пущен на большую часть предметов в помещении, ещё... Живой. Он дышит. Как минимум, в нём течёт кровь, человеческая кровь.
Это гули.
Иначе и быть не может.
Смертные, которых используют под такое, только на каинитской крови и могут выдержать и не умереть от тысячи причин, сопровождающих такую мощную трансформацию. И воевода, как самые бешеные метаморфы из тех анекдотов, над которыми ржут даже они сами, делает себе мебель из живых гулей на каждом шагу.
Анри смотрит на них, прикусив губы.
Да кто вообще так делает сейчас? Тысяча способов есть сделать себе жуткое символичное жилище гораздо проще и с меньшей тратой крови и времени. Или это всё наказания для провинившихся? Это какое количество заданий надо было провалить, чтобы хозяйке этого выводка хватило обставить личные покои?
Даже у Матьяса никогда не было столько этой живой мебели, даром что метаморф он отличный. Отличные, кажется, вообще таким не сильно выделываются. Да что там у Матьяса...
- Слушай, ведь даже у вас столько нет, а? - спрашивает он почти неслышно.
Агата, тихо сложившая голову ему на плечо, недовольно шевелится и чуть вяло спрашивает:
- Чего?
- Да тише... Гулей переделанных. Посмотри - кровать, стол, вот эта хреновина под потолком, даже куски шкафа. Они же все ещё живы, господи. Как они с ума не посходили?..
Агата бросает равнодушный взгляд сквозь щель, потом поводит плечом и, тихо зевнув, складывает голову обратно.
- Нет. У нас нет столько. Делать ему больше нечего - в каждую табуретку кровь вливать по всему дому, чтоб та стояла в углу?
- Ну да, лучше пусть табуретки бегают и приносят пользу... - Он прикусывает язык. - Извини, я не нарочно. Я не в том смыс... Эй, ты засыпаешь, что ли?
- Я не спала всю прошлую ночь и весь день, - поясняет гуль, не открывая глаз. - Если ты правильно разглядел, то нам осталось дождаться воеводу и твоего сира, и не выдать себя как-нибудь глупо. Я пользуюсь возможностью. Ты ведь сможешь меня разбудить, если она явится раньше?
Он кивает, вдруг сообразив, что происходит.
Тёплая голова Агаты лежит у него на плече, сама она облокотилась на него, как на кресло, и вместо того, чтобы смотреть волком, как пару ночей назад, закрыла глаза и дремлет, дыша едва слышно в темноте. Укорить бы за такую циничную практичность. Да только он ещё припоминает, каково было самому при жизни не спать по несколько ночей... Или теперь - спать, но без своей земли. Интересно, гуль, который годами живёт на крови цимисхов, чувствует недостаток сна как очень крепкие люди - или может в какой-то мере представить, каково им, каинитам, после нескольких бесплодных ночей, лишённых укрытия знакомой земли?
Он осторожно касается ладонью её волос, даже не касается - просто проводит рядом.
Если бы ситуация были хоть немного другой, без вот этого нервяка с переговорами, шпионством за анциллами и воеводами, чёртовой угрозы Геенны и Цимисха, которому её мастер без пяти минут готов стать дверью... Не время для глупостей этих. Ещё не хватало начать ссориться прямо здесь, когда вообще нельзя ни на один шаг ошибиться вообще-то.
- Агата? - совсем тихо спрашивает он.
Если действительно уснула, то пусть отдыхает - кто знает, сколько ей потом ещё разбираться с одними проблемами ночами и другими - днём, да ещё сколько у неё времени сейчас - полчаса или две минуты... В конце концов, никто ей не мешает притвориться, что не слышит.
- Ну чего тебе?..
Анри молчит пару секунд, слушая её дыхание.
- А как ты днём ходишь с такими чувствительными глазами? Там же... Солнце. Выжжет ведь. Разве не больно?
Она молчит несколько секунд тоже, а потом вдруг беззвучно смеётся.
Анри не слышит, конечно, но чувствует по её дыханию, самым плечом.
- Мне кажется, или ты должен был ещё при жизни застать, как смертные изобрели тёмные очки?
- И это помогает?..
- А то... Погоди. - Она сжимает пальцами его колено и поднимается, встряхивая головой, словно скидывая дрёму. - Слушай.
Сначала он не понимает, о чём она говорит.
Но секунду спустя - приникает к щели, услышав знакомые голоса из дальней части покоев, где с негромким скрипом открывается массивная дверь.

Владелица этого скромного великолепия входит в комнату решительно, с прямой спиной, и мягким жестом, полным учтивого достоинства, предлагает своему гостю пройти вперёд. Архиепископ Йоханнесбурга принимает приглашение, проходя по комнате, слава богу, с точно такой же каменной рожей, какую носит чаще всего, если рядом нет кого-нибудь, способного выбить его из равновесия одним взглядом.
Анри слышит, как Агата затаила дыхание.
Минерва выглядит по-прежнему впечатляюще и, очевидно, достойно праведного последователя Пути Метаморфоз. Длинные паучьи рёбра больше не расходятся зонтом от её бёдер, теперь они сменили форму и обнимают её тело, словно одежда со сложным корсетом или лёгкий доспех, обхватывая её под странными несимметричными углами, иногда уходя прямо под кожу и мышцы. Та тоже сменила оттенок, теперь блестит едва заметно, а на особо выступающих частях будто окроплена расплавленным металлом. Удивительно, что лицо у неё осталось похожим на человеческое.
То, что Матьяс остался всё в той же драной импровизированной безрукавке, никого из них не смущает. Хотя и логично - кто тут гость вообще?
Смотри, ваше преосвященство, воевода воевод клана Цимисхов со всеми её выкрутасами не поленилась ради приватной беседы с тобой половину рёбер из задницы себе перекрутить. И когда только успела. Не хочешь свою стрелку морального компаса переместить на кого-нибудь, кому не лень ради тебя в статусе гостя хотя бы парадное платье сменить?
Анри вспоминает футболку с плеча Агаты и кожаную куртку, потом ещё пару кадров до того - и велит своему нервному чувству юмора заткнуться.
Просто заткнуться и слушать.
Очень легко, задачи легче вообще не придумать.
Подождав, пока за Матьясом закроется дверь, Минерва обходит комнату вслед за ним, берёт со стола приготовленную чашу с кровью. Делает глоток, по-прежнему с демонстративной вежливостью ждёт несколько секунд, затем с лёгким поклоном протягивает чашу Матьясу. Тот принимает её рукой, на указательном пальце которого всё так же отчётливо мерцает кольцо.
Воевода смотрит на него, чуть наклонив голову, а потом вдруг уверенно, без прелюдий и экивоков, которых Анри против воли ждёт, говорит:
- Я знаю, почему вы здесь.
Агата у его плеча вздрагивает, вытаращив глаза.
Что... В смысле?
Матьяс смотрит воеводе в глаза поверх чаши.
И если бы кто-нибудь здесь знал бы его так же хорошо, как Анри, - их инкогнито-миссия провалилась бы сейчас сквозь все перекрытия монастыря.
Вот прямо с тем самым треском, который почти различимо сопровождает судорожно крутящиеся в голове у архиепископа шестерёнки, явно готовые разлететься в разные стороны за фасадом его застывшего лица.
- Анри, она врёт? - Агата шепчет, почти не шевеля губами, требовательно сжимая его запястье похолодевшими пальцами. - Посмотри на ауру!.. Она ведь врёт, так?..
Анри смотрит.
Но по ауре не скажешь, что там смертный или сородич на самом деле знает или нет, это не работает так просто. Агата и сама бы должна это знать, у неё ведь есть основы дисциплин. Может, она и знает - или, во всяком случае, хуже и менее уверенно, но всё-таки видит то же, что Анри скорее чует, ощущает так же ясно, как ощущает острую нить, натянувшуюся между глазами Минервы и его сира.
Он чует, что нет.
Кажется - всё-таки не врёт.