вомпы-ау - 5

[azhi-dahaka]

мы прерываем нашу программу, чтобы впилить ещё кусочек текстоты между делом.
всё, теперь пошёл дальше по списку. мне просто надо было это куда-то зафиксировать.

про вежливость и умение держать себя в руках.
агата внезапно человек (нимношко).

Когда-то очень давно бабка рассказывала про ангелов.
Кому-то из старших, конечно, кто ещё понимал язык - но можно было слушать краем уха и улавливать отдельные фразы, а про остальное потом догадываться. Когда ты совсем маленький, некоторые вещи понимаешь, даже не зная точно, и они остаются в глубинах твоей памяти, чтобы всплыть однажды потом, когда совсем не ждёшь.
Агата никогда не помнила всех этих запутанных обрывков историй. Те были замешаны на старых деревенских приметах, которые мало кого интересовали в новой стране, так и не ставшей для старухи и её детей родной. На клочках воспоминаний непонятно о чём, с каждом годом тающих в её памяти быстрее, чем пустела привезённая с собой из-за океана рюмка на столе. На никому не известных книжках, в которых она читала молитвы, уже не видя шрифта, но продолжая водить по страницам заскорузлыми грубыми пальцами. Что-то про боженьку, ангелов его и даждь нам днесь.
Однажды кто-то из старших спросил её про тех ангелов. Видела ли она их хоть раз на самом деле, и красивые ли они.
Бабка тогда отняла руку от книжки и поглядела на внука слепыми заплывшими глазами, пока остальные ржали над этим тупым вопросом, не замечая даже высунувшуюся из-под стола маленькую Агату.
Бабка спросила: знаешь, как бог забирает душу на небо?
Перед смертью к тебе приходит ангел, красивый, детонька, такой красивый, что умрёшь, только поглядев на него. И ангел забирает твою душу с собой. Нельзя поглядеть на ангела и не умереть, если ты не святой.
Позже, гораздо позже, Агата вспомнила рассказ бабки первый раз за много лет - и только тогда поняла, что старуха имела в виду, даже если сама не знала точно. В ту ночь она поняла, от чего умирают люди, увидевшие перед собой ангела.
Они умирают от страха.

Холодная вода течёт по рукам, обнимая их коконом - не слишком ласковым, но так даже лучше. Усталость и напряжение лучше смывать тем, что хорошо ощущаешь.
А усталость и напряжение этой ночью больше не нужны.
Она трёт пальцы короткой щёткой, смывая мыло, тщательно выскребает из-под ногтей засохшую кровь и следы реагентов. Вода успокаивает раздражение, смывает и грязь, и часть того, что нужно было сегодня делать, оставляя лёгкую ломоту в суставах и сухожилиях. Совсем слабую, даже в чём-то приятную.
Не более ощутимую, чем та, которая живёт в них какое-то время после того, как их изменили.
Агата выключает воду и выпрямляется, берёт в руки чистое полотенце. Аккуратно вытирает ладони и пальцы, придирчиво осматривая побелевшую кожу, чуть красноватую на кончиках пальцев и возле ногтей.
Ещё есть время, чтобы проверить нужную часть дома, убедиться, что всё подготовлено, ещё раз проверить собственный внешний вид и руки. Не самый важный пункт, в руках важнее всего их рабочее состояние, но сейчас её работа состоит и в проявлении вежливости - до той черты, где это возможно.
Вежливостью не стоит пренебрегать без необходимости. Это она усвоила достаточно давно и хорошо, чтобы некоторые вещи делать автоматически, не тратя на них раздумий.
Библиотека, основной зал, гостевые комнаты на первом нижнем этаже. Двери во второй блок закрыты, как и большинство остальных дверей сейчас. Второй этаж - туда даже не приближаться. Агата проходит по коридору, проверяет замки на некоторых дверях, останавливается около небольшой полки в конце. Поглаживая кончиками пальцев её тёплый край, снимает трубку старого, ещё на пружинном проводе и с изогнутой трубкой, телефона.
- На месте, - лаконично говорит Фархад. - Наши приняли груз.
- Хорошо. Сколько у нас времени?
- Часа полтора им хватит, если грубо. Вам этого будет достаточно?
- Не смеши. У меня давно всё готово.
- Значит, не задерживать движение. Проследить их надо?
- Нет нужды, - говорит Агата. В её голосе даже перед Фархадом не звучит и сотой доли той эмоции - не отношения или мыслей, просто эмоции - которую у неё вызывает эта фраза. Но это нормально. Это тоже часть того, чему она учится. Помолчав, она спокойно повторяет: - Он сказал - нет нужды.
И вешает трубку.
Коридор погружается в привычную тишину, слои которой лежат вокруг, пронизывая дом, создавая свой едва ощутимый узор, когда-то давно казавшийся ей лабиринтом - пока она не научилась ощущать его, как карту. Тишина успокаивает, напоминая о том, в чём состоит её задача сейчас.
Агата поднимается обратно на первый этаж, через верхнюю библиотеку возвращаясь в основной зал. Останавливается перед высоким зеркалом, рассматривая собственное лицо и мягко пощёлкивая суставом большого пальца.
Это лицо кажется ей достаточно привычным - и носить его уж точно не более странно, чем все те, что она носила до этого. Чуть наклонив голову в сторону, Агата проверяет его, словно настраивая музыкальный инструмент, одно движение за другим. Поднимает бровь, потом обе, обозначая невысказанный вопрос. Растягивает губы в улыбке, потом - в другой, менее искренней и, как ей кажется, более выразительной. Впрочем, это бывает труднее просчитать заранее. Она щурит глаза, хмурит брови, рисуя между ними несколько тонких складок. Приоткрывает губы, артикулируя беззвучно несколько простых фраз, следя за движениями своего лица, за тем, насколько чётко видно сжатые зубы. Снова улыбается.
Часы за её спиной показывают полчаса до полуночи, и когда Агата сквозь зеркало встречается с ними взглядом, её лицо снова обретает ровное выражение, не требующее сознательного движения мимических мышц. Если всё сделать правильно, они в ближайшее время не понадобятся.
Она невероятно ценит то, с каким внимательным интересом создано подаренное ей лицо. Просто предпочитает не злоупотреблять им, когда в этом нет необходимости.
Взгляд часов продолжает следить за ней сквозь отражение, но она чуть заметно качает головой, и через некоторое время он устремляется мимо неё, теряя подобие осмысленности.
Разумеется, она предпочла бы быть не здесь.
Если бы ей предложили выбирать, она осталась бы там, в помещениях ниже первого подземного этажа, за вторым блоком. Она изучала те части ритуала, которые касались подготовки, в конце концов, она умеет заставить других гулей двигаться достаточно быстро и оказываться в нужных местах именно тогда, когда нужно. Она могла бы помочь, как помогала с другими ритуалами до этого. И даже если бы это не понадобилось, она могла быть там просто на всякий случай, лишний контроль не бывает лишним.
Агата снова бросает взгляд на часы и даёт себе ещё пятнадцать минут на размышления.
Он представляет себе три соединённых зала с высокими потолками, горящие свечи и расчерченные поверхности рабочих столов, часть - свободные, сдвинутые под нужным углом. Пламя и вода, живая плоть, мёртвая кровь, ждущая своей очереди. Агата видела здесь многие вещи, которые казались даже сложнее, в некоторых участвовала сама, и если бы её участие не было полезным, она бы знала. Она поняла бы очень хорошо и сразу, после первой же серьёзной ошибки. Но Агата никогда не позволяла себе таких ошибок, и он это знает.
Просто сейчас её главная работа заключается в другом.
Знание, вера, твёрдая рука - она повторяет это, как простую мантру, молитву-расходник, потому что разбрасываться другими недопустимо.
Сейчас от неё требуется не знание и не вера.
Рассудком она понимает, насколько важны такие вещи - особенно с учётом того, что никому другому в этом доме такого не поручают. Мысль о том, что ей по-прежнему доверяют, несколько уравновешивает её тревогу.
Но всё-таки, глядя на то, как медленно движется стрелка на часах, Агата невольно прислушивается к тишине в доме - и к тем звукам, что скрыты под её переплетёнными слоями, которых не уловишь отсюда.
Иногда Агате кажется, что тишина отвечает ей - просто на языке, которого она пока не знает.
Но она умеет учиться.
Может быть, это единственное, что она умеет по-настоящему.
Может быть, за это он её и выбрал.

Лампы - неяркие, но стабильные, позволяющие видеть весь коридор без усилий - горят с обеих сторон. Прохладный ночной ветер теряется в дверях, дотягиваясь в глубину дома лишь небольшим робким сквозняком, когда не знакомый ей лицом, но безусловно знакомый по движениям чужой гуль открывает дверь, которую она попросила отпереть до этого.
- Его высокопреподобие, архиепископ Йоханнесбурга.
Агата кивает и делает несколько шагов навстречу, встречая гостей. Опускает голову, обозначая традиционный поклон, замирает в нём на несколько мгновений, прежде чем выпрямить спину и встретиться взглядом с гостями.
- Добро пожаловать, - произносит она, складывая ладони под грудью. - Господин Тамаш.
Архиепископ слегка склоняет голову в ответ, и то же делает смуглый худощавый юноша, стоящий возле его плеча, когда встречается с ней глазами. Долю секунды она позволяет себе изучать выражение его лица, но затем снова поворачивается к тому, кого он сопровождает.
- Здравствуй, Агата, - негромко произносит Матьяс Тамаш.
Она помнит их обоих, помнит очень хорошо большинство деталей - даже странно для этого клана, так легко меняющего формы и символы, даже врезанные глубоко в плоть. Архиепископ выглядит старше, чем ей казалось. Присмотревшись, Агата понимает, что изменения всё-таки были, просто не в самих чертах, а в том, как они замирают, обозначая движение. Молодого каинита, его дитя и чересчур верного спутника, она помнит даже лучше - возможно, именно поэтому ей кажется, что в нём не изменилось ничего вообще.
Она не удивлена, что оба узнают её в ответ.
В другой ситуации это могло бы польстить.
- Мы рады видеть вас в этом доме в качестве гостей, пришедших добровольно и с открытой рукой, - говорит она позже, проводя их по коридору в сторону лестницы и дальше - к гостевым покоям. - Пусть следующие три ночи будут для вас здесь спокойнее, чем был путь, который вы проделали, чтобы нанести этот визит.
Матьяс кивает со сдержанной благодарностью, которую надлежит столь же официально передать хозяину. Агата открывает вторые двери и проводит гостей по винтовой лестнице вниз.
- Мне поручено позаботиться о вашем комфорте со всем тщанием. Я покажу вам комнаты, которые будут в вашем распоряжении - как и вся безопасная часть дома. Фархад предоставит вашим слугам нужную помощь и указания, но, разумеется, ваша земля останется неприкосновенна, если вы не пожелаете иного. И, разумеется, - она включает светильники в нужном направлении и снова встречается взглядом с Матьясом, краем глаза замечая, как поджимает губы, оборачиваясь, его спутник, - если вам что-то понадобится, дайте мне знать. Как гости вы имеете право не терпеть неудобств.
Юноша за плечом архиепископа шёпотом произносит несколько французских слов, и тот смотрит на него, неодобрительно покачивая головой.
Агата открывает первую из гостевых дверей, не вмешиваясь.
- Я также приношу все необходимые извинения, - добавляет она учтиво, не меняя выражения лица, - от имени примаса и от своего собственного, за этот урезанный приём. Вы прибыли в разгар важной работы, требующей много внимания, но как только она будет закончена, мой мастер примет вас лично со всеми надлежащими обрядами. Я надеюсь на ваше понимание и уповаю на ваше терпение, архиепископ.
Матьяс кивает снова, признавая формальную часть близкой к завершению. Агата не член секты в истинном смысле слова, а с гулями нет нужды проводить больше церемоний, чем необходимо для обозначения позиций.
- Передай своему мастеру, что мы благодарны за согласие на эту встречу. - Помолчав, он снова встречается с ней глазами, на этот раз - прямо и без лишних ритуальных жестов. - Ты имеешь право сейчас говорить от его имени?
Агата колеблется пару секунд.
- Отчасти.
- Хорошо. Я правильно понимаю, что этой ночью... - Он слегка наклоняет голову, не скрывая неторопливой аккуратности, с которой подбирает слова. - ...Нас будешь сопровождать ты?
- Кроме моментов, которые могут потребовать моего присутствия в другой части дома, - кивает она, давая понять, что опознала вопрос - и давая на него максимально вежливый ответ. - Но моя задача состоит в том, чтобы таких моментов было как можно меньше - и, безусловно, в том, чтобы не тревожить ваш покой больше необходимого. В остальном - вы можете обратиться ко мне в любой момент, архиепископ.
- Хорошо, - повторяет Матьяс, и Агата снова замечает краем глаза, как юноша в другой части комнаты делает несколько шагов вдоль стены, осторожно касаясь её ладонью и старательно не глядя в их сторону. - Я хотел бы поговорить с тобой через час о цели нашего визита.
- Зал на основном этаже будет в вашем распоряжении, как и остальная доступная часть дома. Я позабочусь о том, чтобы вы не испытывали нужды в крови или иных необходимых вещах, и через час буду готова обсудить то, что вы захотите передать. - Она достаёт два кольца с латунными ключами. - Слуги принесут ваши вещи в эту и две следующие комнаты, но вы можете приказать им распределить их так, как вам будет удобно. Фархад владеет основами венгерского языка, если это будет для вас удобнее.
Последнее - не подколка, ни в коем случае, Агата ни разу на своей памяти не слышала в речи архиепископа проблем с английским. Она, если быть честной, сама до конца не уверена, зачем добавила эту фразу.
Матьяс обозначает на губах отстранённую усмешку.
- В таком случае, пока это всё. Через час. - Он поворачивается в сторону, больше не задерживая её. - Анри, ты можешь...
Агата слегка наклоняет голову, прощаясь, и выходит из гостевых покоев прочь.
Допустимый уровень вежливости позволяет ей не оборачиваться.

Фархад смотрит на запертые двери на вторую лестницу.
Смотрит внимательно, не двигаясь и обхватив себя руками за плечи, словно взглядом на ощупь проверяя ручки и скрытый под металлической пластиной замок. Подойти ближе он не смеет, но взгляд Агата слишком хорошо понимает.
Какое-то время она наблюдает за ним молча. Потом негромко говорит:
- Радуйся, что ты сейчас не там.
Он слегка вздрагивает, раздраженно оборачивается к ней. Но когда заговаривает в ответ, голос остается спокойным, почти презрительно равнодушным.
- Я смотрю, ты - радуешься.
- У меня есть дело, - напоминает она.
Фархад отворачивается, снова вперяя взгляд в створки дверей.
Он не знает, что точно происходит в той части дома, понятия не имеет о том, чем был занят его мастер последнее время, но он чувствует - Агата снова слишком хорошо его понимает - они оба чувствуют. Похоже на запах, но ощутимый не обонянием, а чем-то глубже - поэтому не можешь даже назвать, но узнаешь безошибочно.
Запах его крови.
Фархад наверняка ощущает острее сейчас - он нечасто бывает в доме и получает свою порцию реже, чем Агата. И он не жил здесь последние недели, чтобы привыкнуть постоянно ощущать в воздухе пусть слабый, но неотвратимый отголосок, кажется, почти готовый осесть на языке, коснуться горла - и слишком эфемерный, чтобы это сделать.
Но он не пойдёт против сказанного, Агата знает это. Никто из них не пойдёт, даже если их лишить крови на долгие недели или месяцы. Впрочем, месяцы - это много, сама Агата переживала такое только однажды и, как ей кажется, более-менее достойно выдержала это испытание. Просто она не любит об этом вспоминать. Она не сомневается, что если бы Фархад не выдержал достойно своего - каким бы оно ни было - он сейчас не находился бы здесь, или выглядел бы иначе.
Поэтому Фархад останется стоять в зале, гипнотизируя взглядом двери и не смея сделать к ним шага, когда она пойдёт дальше.
- Через час этот зал понадобится гостям. Поговори с их гулями - если им нужно показать, куда тащить ящики, лучше сделать это сразу.
Фархад не отвечает, только дёргает плечом с тихим хрустом, а Агата не оборачивается на него, чтобы разглядеть в это в подробностях. В этом нет необходимости - Фархад знает, что она никогда не скажет в этом доме чего-то, что будет направлено против его хозяина, а Агата знает, что он никогда не сделает того же, если не хочет жалеть об этом очень, очень долго.
В каком-то смысле у них почти идеальные отношения.
Хотя, если быть совсем честной, в глубине души она предпочла бы, чтобы он оставался на периферии, а не маячил под ногами именно сейчас. Там, где он работает лучше всего. Но она никогда не скажет этого вслух, даже не запишет - потому что, если ему приказали или позволили быть здесь, это должно быть зачем-то нужно. Может быть, на случай необходимой защиты или в качестве наблюдателя. А может быть, он всё-таки сделал однажды что-то не совсем правильно, и этого достаточно, чтобы позже он всё-таки спустился на тот этаж, куда сейчас никому нельзя, и добавил несколько капель своей верности в то море, которое сейчас неслышно разливается там, внизу.
Агата пока не думает о том, сколько мгновений колебалась бы она сама, если бы спуститься для этого предложили ей.

Не её дело - судить о том, как меняются оттенки тишины, протянутой по дому, словно нити невидимой нервной системы. Чаще всего она понимает, что кажущиеся ей изменения - температура, касающийся воздуха холодок, почти не заметное движение внутри стен, едва ощутимая вибрация - происходят из её собственного разума или тела, из тревоги и желания знать больше, чем ей можно сейчас. Агата понимает.
Но всё-таки это немного успокаивает - пустой коридор, тишина в котором остаётся всё такой же сосредоточенной, как накануне, чуть тепловатая по сравнению с воздухом вокруг стена под пальцами, тусклые бронзовые лампы, света которых достаточно, чтобы...
Шаги.
Целая секунда проходит, прежде чем она понимает, что они принадлежат не Фархаду. Вообще не смертному.
- Агата?
Она оборачивается не сразу. Сначала вообще собирается сделать вид, что не услышала или занята - но в коридоре слишком тихо, и приходится напомнить себе, что её главная задача сейчас именно в этом.
Вернее - в том числе и в этом.
- Подожди, - просит он, подходя ближе. Именно просит, словно у него нет права просто сказать.
Агата поворачивается к нему и смотрит вперёд - по-прежнему учтиво и чуть мимо его глаз.
- Да? - произносит она только.
Анри останавливается в двух шагах от неё.
- Я могу с тобой поговорить?
- Разумеется, - она подчёркивает это слово едва заметно, лишь движением брови обозначая своё удивление - чтобы не возникло соблазна показать раздражение. - Я ведь сказала, что буду в вашем распоряжении. Но если вы хотите поговорить о чём-то важном - ваш сир намерен говорить со мной о деле, ради которого вы здесь, меньше, чем через час в зале первого этажа. Я предполагала, что вы так или иначе будете присутствовать, так что я смогу передать мастеру всё, что вы оба сочтёте нужным сообщить через меня. Вам не обязательно тратить время сейчас.
Её интонация остаётся ровной и достаточно любезной - она видит это по его лицу.
- Я хотел поговорить с тобой, - произносит он.
Агата молчит.
- Не с ним через тебя, а с тобой. Как... Тогда.
- "Тогда", - повторяет она, медленно прокатывая слово на языке, мелким обкатанным камешком пробуя на вкус. Поворачивает голову, посмотрев ему в глаза, и вкрадчиво интересуется: - Это - до того, как ты получил здесь то, чего хотел, чтобы при первой же возможности сбежать с проклятиями? До того, как твой сир... Как ты меня назвал тогда, прежде чем уйти? Я помню. Я выучила немного больше твоего языка с тех пор. Так ты хотел бы со мной поговорить?
- Нет. Всё было... - Анри хмурился, мотнув головой, и на его лице возникает отголосок того, что Агата помнила ещё с той поры, как он был здесь последний раз. - Всё было не так, ты сама это знаешь.
- Теперь ты будешь рассказывать мне, как всё было? - уточняет она. - Не нужно. С моей памятью не делали ничего, что могло бы ей как-то повредить.
- С моей тоже, насколько я знаю. Но почему-то это ты на меня обижена, хотя должно быть наоборот.
- Должно? - Она позволяет себе распахнуть глаза шире в возмущённом удивлении, хотя на самом деле ей хочется выразить это по-другому, совсем по-другому. Вместо этого она неслышно переводит дыхание. - Знаешь, а я ведь старше тебя. Не намного, пожалуй, но всё-таки. И я всё равно сделала эту глупость. Поверила, что если не твой сир в его гордыне, то хотя бы ты понимаешь смысл того, что он сделал, ты ведь помог мне узнать... И чем ты мне ответил. Я не должна была удивляться.
- Я - ответил? - Анри возмущён настолько, что даже забывает опасливо оглядываться и вздрагивать от любого шороха в доме. - Ты использовала меня. Затащила в койку, развязала мне язык и сразу же побежала с этой информацией к своему хозяину. Если бы не это...
- Я не пытала тебя и не допрашивала. - Агата смотрит ему в глаза, понимая, что не уймёт сейчас того, как стучит сердце, незаметно разогнанное гневом, но по крайней мере, ей хватит достоинства не демонстрировать его как-то ещё. Она надеется, что хватит, поэтому она просто смотрит ему в глаза и не сомневается, что он, каинит, слышит каждый удар её пульса. - Я пришла к тебе тогда, не тая ни единой мысли, потому что пожелала и потому что мне было позволено. И ты шагнул мне навстречу. Ты сам рассказал мне то, что тебя тревожило.
- И ты выдала всё ему! Ты дала ему возможность подставить Матьяса и меня заодно, воспользоваться этим...
- А ты ждал другого?! - Она взмахивает рукой, не зная, какими словами назвать это детское возмущение. - Что, по-твоему, я должна была делать с тем, что узнала? Вы представляли угрозу! Твой Матьяс несколько лет подбирался к нему со своими просьбами, одновременно протягивая другую руку в яму со змеями. Ты правда ждал, что я буду смотреть на это молча, ничего не рассказывая? Очнись, Анри, я - гуль. Ты не помнишь, каково это, что это значит?
- Я не...
Она усмехается, взмахом руки прося его не подходить ближе, и Анри закрывает рот до того, как успевает возразить.
- О, конечно. Ты - каинит, свободный, преданный лишь Шабашу и своей крови. Но попробуй вспомнить то время, когда ты сам ходил за своим будущим сиром и охранял его сон днём. Ну? Если бы ты тогда узнал, что какой-то сородич, уже пару раз пущенный в его дом, готовит переговоры с его врагами - ты не сказал бы ему? Не попытался предостеречь? Ответь хотя бы себе.
- Да понятия не имею! Я гулем был три дня. Ночи... Неважно! - Анри снова подходит, пытаясь заглянуть ей в глаза, и на этот раз она не отступает, стоя с прямой спиной и глядя прямо на него. - Почему мы опять говорим о нём? Пусть Матьяс с ним разбирается, я здесь не ради этого.
- Тогда ты прилетел зря.
- Слушай, я понимаю, что он наверняка разозлился тогда, что Матьяс его разочаровал, но ты? Ты не его часть. Не только. Ты... Человек, и у тебя есть воля, я ведь был с тобой, я знаю. - Он сжимает зубы, не моргая, смотрит ей в глаза, и она почти видит, как он удерживается от того, чтобы попытаться применить что-то ещё. - Ты действительно ненавидишь меня? За то, что я говорил и как ушёл после того, что вы сделали тогда? За то, что ты сама сделала со мной?
Это переходит все границы. Он сам не понимает, как звучат его слова?
- Ненавижу? - говорит она тихо, не отводя глаз. - Неправда. Вы оба не стоите ненависти, я знаю теперь. Мне всё равно, Анри. Мне плевать, что будет с тобой или с ним, когда вы выйдете отсюда. А теперь позволь мне делать мою работу.
- Ты действительно похожа на него, - с горечью бросает он тогда. - И у тебя теперь куда лучше получается. Такая же холодная манипулятивная с....
- Не смей, слышишь?!
Она шипит, замахиваясь для пощёчины, и лишь в последний миг останавливает собственную руку.
Сердце стучит в ушах, в висках, и только перетянутые много раз нервы и мышцы позволяют ей сохранить лицо. Пальцы даже не пытаются дрожать, хотя напряжение в них такое, что ломит изнутри.
Анри смотрит на неё округлившимися глазами, забыв убрать с лица оскал.

"Ты встретишь наших гостей, как подобает, и проследишь за тем, чтобы их визит не принёс проблем ни им самим, ни нам."
Она опускает руку.
- Ты - гость в этом доме. - Она говорит теперь спокойно, медленно складывая пальцы в замок и опуская плечи. - И я прошу прощения за свою несдержанность.
И Анри тоже опускает руку, а ещё через пару мгновений - отводит взгляд.
- Извини, - говорит он.
Кажется, искренне, и кажется, думая, что в этой искренности есть смысл.
- Ты не обязан извиняться передо мной. Ты это знаешь с самого начала.
Он молчит, упрямо качая головой.
Не нравится признавать, что разницу между смертным гулем и каинитом не сотрёшь парой ночей.
Всё ещё не нравится, хотя прошло уже несколько лет.
- Ты позволишь мне потом попытаться объяснить ещё раз?
- И ты не обязан спрашивать у меня на что-то разрешения.
- Это не то, что я хотел услышать, - помолчав, говорит он.
И Агата отвечает спустя несколько мгновений - так же тихо, надеясь, что на этом разговор можно будет закончить, и что ему хватит сдержанности сделать вид, что всего этого просто не было.
- Мне жаль.

Четки скользят в пальцах в тишине, и ее немного удивляет, что она не слышит их хруста. Как хорошо, что она - всего лишь гуль, с такой слабой способностью контролировать свои реакции. Ей казалось что она неплохо научилась - но этот последний разговор подействовал на неё так, словно вся эта история, которую она так и не смогла простить им обоим, случилась вчера.
Это никуда не годится. Анри действовал на импульсе, как и раньше, но Агата не должна была себе такого позволять. Разве она осталась здесь ради этого?
Тихий перестук чёток, мерные удары каменных бусин друг об друга - немного помогает привести мысли в порядок. Это было глупо, признаёт она, и это необходимо будет исправить.
Злость не имеет смысла.
Агате не слишком интересно, на кого она злится больше - на Анри, явившегося выяснять отношения теперь, когда уже тысячу раз поздно, на его сира, явившегося в самый неподходящий для этого момент по какому-то пустяковому поводу, потому что ему вздумалось что?.. Проявить уважение? Прощения попросить, может быть? И надеяться, что это не прозвучит издевкой?
Блаженны верующие, и не ей судить.
Может быть, сильнее всего Агата злится на саму себя - потому что сейчас следовало бы думать о других вещах. Ты имеешь право на свою недогоревшую злость и обиду, но они не должны вести тебя.
По сравнению с тем, что творится сейчас за тишиной в этом доме, за плотными стенами и закрытыми дверями, по сравнению с твоими задачами - возложенными именно на тебя, из веры в то, что ты справишься с ними, как справлялась до того почти всегда, - злость и обида имеют не больше значения, чем рябь на воде. Глубокой, непрозрачной воде, в которой не видно дна.
Когда-нибудь ты поймешь по-настоящему.
Агата понимает - больше верит в это понимание, чем ощущает его, - уже сейчас.
Поэтому она не задала Анри вопрос, который мог бы прекратить его попытки поговорить с ней сразу и надолго.
"Твой сир, которого ты так ценишь, дружбой с которым так дорожишь, что согласился на жертву, чтобы спасти его не-жизнь... Знает ли он, какую роль ты сыграл в том, через что ему пришлось пройти здесь?"
Агата не задала этого вопроса, но ей кажется, что она знает ответ.