о.о

[azhi-dahaka]

для Clair Argentis, про Анри и Матьяса, что-то из глубокого далекого прошлого, какой-то момент истины, что-то из истоков их истории
я честно пытался в драгонагу, но пока не судьба т.т, отмажусь этими дурацкими котиками пафоса. потом исправлюсь.
зы. это не то чтобы далекое, совсем далекого у них нету. но кто как развлекался, чоуш.

(2 055)

- Я знаю, что ты задумал.
Они расходятся один за другим, по очереди целуют кольцо на его руке, искренне, не обращая внимания на то, как нелепо оно выглядит на бледной руке, почти до пальцев закрытой манжетой.
- Я не дурак.
- Ваше пре... - начинает один из них, бросив недовольный взгляд на его дитя, но Матьяс качает головой и коротко говорит:
- Иди.
И движение его руки недвусмысленно показывает, что только что проведенный ритуал можно и дополнить, если кому-то его было мало или он показался слишком мягким.
Когда последний молодой шабашит стаи скрывается за дверями, Анри подходит ближе. Глаза у него горят напряжением, почти не скрываемой яростью и обидой.
- Я знаю, слышишь?
- Тем хуже для тебя. - Матьяс хмурится, думая, есть ли у него основания не верить. - Читал мою переписку?
- А ты думал, я шутил, когда говорил, что твои аккаунты вскрыть даже тори-имбецил сможет?
- Грубо.
- Зато честно. Да? Не то, что некоторые, - едко говорит мальчишка, сцепляя руки на груди. - Ты самоубийца, Матьяс.
- Я знаю, что рискую. Не тебе судить меня за это.
- Конечно, не мне! То, что ты хочешь сделать, вообще-то называется у вас... У нас, Матьяс. Называется предательством. Ересью. И кто бы тебя за это потом ни судил, если ты вообще эту дурь переживешь...
- Рано или поздно кто-то начнет. Не мы - так следующие, может быть, кто-то из вас. - Матьяс смотрит на него, по возможности, не показывая раздражения его глупостью. - Если мы сумеем повернуть дело к выгоде для секты, это будет не зря. Даже если секта поймет это не сразу.
- Да ты сам себя послушай, а? Это все отмазки для бедных. Даже я это понимаю. Но сейчас, пока ты просто якшаешься с этими отморозками, никому нет до этого дела, до нас тут. Я почитал, что они тебе там плели, и неужели ты сам не видишь, что они двинутые? Но пока они никуда не суются, или пока пробуют и убиваются об случайные облавы, хрен с ними. А теперь ты по их наущению хочешь полезть в этот змеюшник, подставиться самому, подставить нас здесь... Какого хрена, Матьяс? Тебе мозги промыли, пока я спал? Ты считаешь, я вот так должен тебе позволить?
Глаза Матьяса сужаются против воли, и Анри смотрит в них, выдерживая взгляд с явным трудом, а его запал стремительно тает.
- А ты намерен мне помешать? Показать мою переписку кардиналу или еще кому-то? - Он делает шаг вперед, и Анри будто против воли пятится, сжимая зубы. - Или, может быть, уже показал? Расскажи мне, дитя. Облегчи душу.
Анри все-таки отводит глаза.
- Нет, - говорит он тише. - Ты сам знаешь, что нет. Пока еще.
- Тогда не советую ждать долго, - холодно говорит Матьяс, отворачиваясь. - Если ты все читал, то знаешь, когда и куда я собираюсь. Инквизиция умеет реагировать быстро, уж этому я должен был тебя научить.
Но Анри молчит, упрямо глядя перед собой, мимо его лица, и он понимает, что разговор только начался.
Впрочем, этой ночью у него есть время.
Может быть, последний раз, когда на такое - оно у него всё ещё есть.

Матьяс кладёт ладонь на его затылок, закрывает глаза.
- Мы так сосредоточились на верности традициям, что начали забывать, в чём суть изменения. Возможно, однажды Шабашу тоже придётся измениться - и кто-то должен начать это признавать. Сейчас у нас есть шанс оказаться этими "кем-то". - Он сам не уверен, говорит это из терпения перед чужим невежеством, или потому что просто хочет ещё раз кому-то сказать. - Если у меня ничего не получится, это останется, как ты и другие сказали бы, ересью. Если же мы сможем что-то сдвинуть вперёд...
- Ты ведь действительно в это веришь, да? - тихо говорит Анри, не поднимая головы и упираясь лбом в его лоб. - Что эта херня, которую вы придумали, не дурацкий бунт или что-то такое, а реально могло бы что-то дать? Шабашу, который это получит и выплюнет с отвращением, да ещё и огнём поверх пройдётся?
- Если бы я не верил, я первым сдал бы эту фракцию Инквизиции. Но мы стоим на вере, дитя. Если у шабашита нет веры - у него нет практически ничего.
- Типа, последний урок, - в голосе Анри негромко, но всё ещё звучит слишком человеческая обида, - прежде чем ты сгинешь в тремерских подвалах каких-нибудь, а я тут буду сидеть и охреневать, ничего не зная?
- Стая позаботится о тебе. Секта позаботится. На тебе не будет моих грехов, если ты не расскажешь им, что знал.
- Мне не нужна забота.
Анри отпихивает его в плечо, выпрямляется, делая шаг назад.
Матьяс понимает. Может быть, в большей степени, чем он думает.
Дело ведь даже не в человечности, ну, или не настолько в ней - иногда ему кажется, что когда это дитя выберет себе Путь просветления, к которому будет готово, некоторых вещей это в нём не изменит - каким бы тот Путь ни оказался.
- А что тебе нужно? - спрашивает он вкрадчиво. - Какой подарок на прощание ты хотел бы от меня получить? Ты заслужил это, раз проделал лишнюю работу, когда вскрывал мои письма.
- И не сдал тебя Инквизиции.
- И не сдал меня Инквизиции, - кивает Матьяс спокойно.
Анри отворачивается, колеблясь. Он всё ещё слишком много говорит, слишком много думает вслух - но постепенно учится и другому. Впрочем, половина его мыслей и чувств легко проступает на его лице, даже без Прорицания выдавая всё, что с ним происходит. Матьяс предлагал изменить это. Не настаивал, впрочем. Научится сам, когда станет нужно.
- Контроль, - говорит Анри наконец.
- Что?
- Знание, - поправляется мальчишка тут же, хмурясь, словно вдруг забыл половину языков, кроме родного. - Я хочу быть в курсе, знать, если они тебя убьют. Не сидеть дураком, дожидаясь, пока сюда явятся твои знакомые и поднимут вопрос о новом архиепископе. Не гадать по сетке, понимаешь?
Матьяс слегка наклоняет голову.
- Понимаю. Ты хочешь связь.
- Да. Хотя бы пинг. Что-нибудь, чтобы держать руку на пульсе. Хоть отзвон по мобиле или сигнал на пейджер какой, я не знаю. Коды тебе могу придумать. Или такую штуку...
- Анри.
Он говорит одно слово, и мальчишка снова впивается взглядом в его глаза.
Сейчас на его лице написано что-то вроде: я так и думал. Матьяс понимает, что как бы ни закончилась эта история для него самого, та мысль насчёт возможных Путей явно была преждевременной. Он знает и шабашитов, которые ухитрялись веками оставаться в рамках Человечности и даже достигать её высот - или того, что они ею называли. Может быть, у Анри и получится - если он выживет со своей импульсивностью, или если Геенна не наступит раньше, чем он об этом задумается.
- Значит, отказываешь.
- Я этого не говорил. - Матьяс смотрит на него внимательно. - Но я не буду там возиться с твоими электронными приборами. И уж тем более - позволять кому-то ещё это отследить. Даже потенциально.
- Я могу сделать надёжный канал...
- Стопроцентно надёжный - не можешь.
А если считаешь, что можешь, то учиться тебе нужно куда большему, чем я думал.
Но Анри не считает - несмотря на то, как зло смотрит на него в эти секунды, так что без слов понятно: будто ты что-то понимаешь в технологиях, чтобы рассказывать мне, чего я не могу.
Но он молчит, и Матьяс приходит к выводу, что здесь не ошибся.
- Я могу оставить тебе ниточку, - говорит он негромко. - Не такую, какую ты хочешь. И не такую, какие делают узами или ещё чем-то подобным. Но она позволит тебе, - он не стирает с губ невольной усмешки, - держать руку на пульсе, как ты хотел. Расскажет тебе о моей Окончательной Смерти, если я получу там войну, которую не смогу выиграть.
- И это будет, я полагаю, не маячок, который можно будет вшить в одежду? - помолчав, спрашивает Анри.
Матьяс улыбается шире.
- Почему же?
Он собирается сделать то, что до сих пор вызывает у него головокружение просто как идея. Этот маленький подарок перед тем - будет такой мелочью, если Анри согласится его принять.
В конце концов, он правда заслуживает знать.

- Была такая сказка, не помню, как давно. Я узнал её уже после своего Становления и, если честно, не сильно впечатлился. Наверняка много всего перевру. Но, по-моему, она нам сейчас подходит.
- Ага, - говорит Анри неуверенно. - Венгерская, что ли?
- Русская вроде. Не помню точно, в одной восточно-европейской стае с нами был малкавский антитрибу, он любил рассказывать такое. Наши сказки обычно не такие оптимистичные. - Матьяс не уточняет, что на его родине менее оптимистичный аналог есть и у этой сказки. - В общем, слушай. Там был некий витязь или кто-то такой, кого жена отпускала на войну и очень переживала, что он оттуда не вернётся.
Анри нервно фыркает, но комментариев не отпускает.
- Перед тем, как оставить дом, витязь подошёл к деревянному столбу и вонзил в него нож. Потом сказал жене: через три дня, когда я вступлю в великую битву, смотри на этот нож. Если лезвие покроется красной ржавчиной, значит, моя кровь льётся в этой битве без края. Если же лезвие почернеет - значит, всё совсем плохо, и мы больше не увидимся. - Он усмехается снова, глядя на выражение лица Анри, и аккуратно расстёгивает верхнюю пуговицу на его рубашке. - На третий день женщина стала смотреть на лезвие, вбитое в столб. Сперва то заржавело, как и говорил её муж, и она встревожилась. Потом почернело, и она испугалась. А потом она потянула нож из столба, и когда она его вынула, из прорехи на столбе рекой хлынула кровь. Тогда женщина поняла, что витязь пал в той битве, и больше ждать нечего. - Он снова смотрит Анри в глаза. - Дальше там была история про то, как она села на коня, отправилась добывать мёртвую и живую воду... Но эта часть нас не интересует. Наша сказка закончится на полученном знании, как ты и просил. Если мы ошибаемся, если я ошибаюсь - ты узнаешь об этом сразу, как я умру.
- И ты, значит, оставишь мне нож в столбе, который почует твою смерть. Вроде маячка. - Анри не двигается, продолжая зорко следить за его рукой и старательно не глядя на вторую. - Не уверен, что хочу это знать, но... Ну, тебя не смущает... Что у тебя тут вроде как нет подходящих столбов, чтобы легко было унести с собой?
Матьяс качает головой.
Ножи, которыми пользуются метаморфы, не всегда похожи на то, что описывают в сказках. Пожалуй, это был не самый эффективный способ моральной подготовки.
Возможно, Матьяс просто не слишком хорош в этом.
- Не сочти за оскорбление, дитя, - говорит он негромко, проводя пальцами по обнажённому плечу Анри и без предупреждения раскрывая первый слой его кожи, - но есть.

Выбравшись из его убежища, Анри долго сидит в безлюдном парке посреди города, пялясь невидящими глазами на недостроенную шахту, днём работающую аттракционом для туристов и обвешанную фонарями и дебильными надписями.
Ночной воздух скребёт по его коже, будто бы становясь немного холоднее - или он просто сейчас ощущает его иначе, пока не привыкнув... Вот к этому. К этой штуке, которую он обещал кормить собственной кровью следующие ночи, поддерживая в ней имитацию жизни, словно паразита, вросшего цепкими лапками под кожу.
Держать руку на пульсе с помощью клочка плоти, у которого даже пульса нет.
Как смешно, Матьяс, как охренительно остроумно.
Я уберу, когда вернусь. Или ты сам сможешь убрать, если захочешь, это не так уж сложно, а ты умеешь больше, чем год назад.
Как я узнаю, если ты действительно... Ей будет больно? Этой штуке и мне с ней. Она тоже умрёт?..
Ты просто узнаешь, дитя. Поверь. Это чувство ты ни с чем не перепутаешь.

Анри подозревает, что в этом есть нечто больное и неправильное, взятое не только с Пути Метаморфоз. В конце концов, он знает, что Матьяс уже немало лет стремится оставить его, чтобы ступить на другой - туда, где смерть и её позы в твоей жизни значат больше, чем простые выверты плоти и крови.
Может быть, то, что он связался с без пяти минут еретиками и придумал себе какой-то якобы новый способ совершить подвиг для Шабаша путём почти откровенного предательства - это тоже вроде реакции именно на то, как и сколько раз ему отказали в наставничестве.
Анри не уверен, что хочет знать все эти вещи и тем более - что хочет их понимать.
Он просто хочет, чтобы эта слегка шевелящаяся дрянь, прощальный подарок Матьяса, похожий на обрубок щупальца, застрявший под его кожей, никогда не понадобился ему в том качестве, ради которого был вручён.
Он не хочет знать, как именно почувствует, что его сир погиб где-то на другом континенте.

Когда это всё-таки происходит, он успевает понять только одно.
Это действительно не перепутаешь ни с чем.
И лучше бы это было больно.