вомпы-ау - 1

[azhi-dahaka]

внезапный кусочек модерн-втм-аушечки.
он должен был изначально стать прологом ко всей движухе (чсх, не стал).
цимисховые опыты, гуро-порн, вольное обращение с анатомией, трибьют ту Агата.
за всё хорошее нц-17, наверное.
поехали.

про некоторых сов, которые не то, чем кажутся.

Агата смотрит на свечу, пока та не начинает гореть ровно.
Их несколько в помещении, крупных, почти не чадящих, с толстыми фитилями, дающими достаточно света, чтобы видеть каждую деталь. Глаза Агаты позволили бы это и с одной, они изменены специально для полутьмы, царящей в этой части лаборатории, но с несколькими - надёжнее.
Когда имеешь дело с такими вещами, запасной источник чистого пламени никогда не помешает.
Слабый, но всё же намёк на технику безопасности.

Она отворачивается и переводит взгляд на тело на столе. Ещё раз проверяет подготовленные инструменты, подходит ближе, слегка сжимая в пальцах рукоятку скальпеля.
Скорее всего, одним малым не обойдётся, но Агате на мгновение хочется поверить, что хватит и его. Она не знает, сколько сейчас зависит от её веры, но почти уверена, что это мгновение ещё может себе это позволить.
Тело, нагое, вытянутое и почти распятое на широком столе, вздрагивает, слегка выгибаясь.
Под бледной до синевы восковой кожей, исчерченной отметинами, перекатываются мышцы, напрягаясь узлами, проступают края надламывающихся костей. Не сразу. Медленно. В одном из участков кожа натягивается сильнее, и Агата слышит изнутри тихий хруст, а сразу за ним - едва слышный хриплый стон, сукровицей сочащийся между его тёмными губами.
Она подходит вплотную, смотрит внимательно, не отводя глаз.
Не на лицо — на то, что неровным бугром проступает изнутри, на границе его рёбер и солнечного сплетения.
Будто чуя скальпель в её руке, тело перед ней выгибается сильнее, выворачиваясь на сторону, покрытые ритуальными символами кожаные ремни едва удерживают. Длинные пальцы впиваются в края стола, кажется, что сталь вот-вот сомнётся под ними, как глина. Агата на секунду задумывается о том, насколько это больно, но тут же заставляет себя сконцентрироваться.
Сейчас. Почти.
Она поднимает руку со скальпелем, второй подтягивая стойку с инструментами ближе.
Следующий стон прорастает из его горла, прерываясь новой судорогой. На сходе рёбер, начинает отчётливее набухать шевелящийся бесформенный комок, проступая всё яснее, постепенно начиная распирать ему рёбра, сдвигая их края.
Словно перемалывая сами себя, движутся внутри упругие куски плоти, смешиваются, мешая друг другу, пытаясь принять новую форму прямо во время роста. По всему напрягшемуся телу проходит волна судорожной дрожи, и Агата слышит новый хруст, глухой, нетерпеливый.
Она почти касается лезвием бледной натянутой кожи, но снова замирает, запрещая руке вздрогнуть.
Сейчас?..
Кожа в местах натяжения кажется полупрозрачной, можно почти увидеть, как неровный комок из мяса и костей проступает сквозь неё, вздрагивая и бугрясь новым выступом. Крупные вены и артерии отведены от этого участка заранее, она знает, что когда взрежет эту часть, крови будет мало - по крайней мере, пока она не доберётся в глубину, - но всё-таки она медлит ещё мгновение, пока тихий шёпот не царапает её слух, как зазубренное стекло.
- Давай.
Сейчас.
Агата перехватывает лезвие крепче и делает первый надрез.

Свечи вспыхивают резче, но не гаснут. Она не поднимает на них глаз.
Отвлекаться нельзя.
Влажные куски плоти с хрустом расходятся под лезвием - если кожа поддалась легко, вскрытая концом скальпеля, то мышцы приходится резать с нажимом, криво, они шевелятся и вздыбливаются под её пальцами, сочатся густой кровью, холодной и тяжёлой. Неживая сильная плоть сопротивляется - её инструменту и самой себе, продолжает расти, перемещаясь и меняя форму прямо под руками, и его тело снова выгибается, будто имитируя агонию, когда Агата вонзает скальпель глубже, пытаясь отсечь отросток хряща, которого не должно быть там.
Прочные рёбра напрягаются, вздрагивая, новая плоть давит на них изнутри, заставляя край треснуть, и Агата берёт в перемазанные кровью руки пилу.
Вот это - точно очень больно.
Агата привыкла к крикам, давно научилась не воспринимать их как что-то значимое, но этот режет ей нутро, словно заточенное лезвие и стальной рычаг дробят её собственную плоть.
Отвлекаться по-прежнему нельзя, иначе слишком много потраченных сил и времени уйдёт впустую.
Ремни, держащие его запястья, натягиваются рывком.
Нечто, растущее из глубины вывернутого в новой судороге тела, вздыбливается сильнее, крик переходит в бессильный всхлип - и Агата, навалившись на рычаг, выламывает переплетённые хрящи и кости, нащупывает в скользком месиве из плоти и крови новый слой. Подцепляет костяной изгиб, тянет наружу, под свет исступлённо чадящих свеч.
Новая кость, крепкие белёсые осколки, с хрустом гнётся, на глазах прорастая мясо и густеющую тёмную кровь вокруг и внутри себя, цепляется за развороченные рёбра и плоть, вздрагивающую рядом. Пульсирующее внутри нечто похоже на сердце - сырое, сворачивающееся в узел, пахнущее железом, долго гнившем в болотной земле.
Агата тянет сильнее, свободной рукой надрезая новые мышечные волокна, ломая треснувшую кость.
Крика больше не слышно, только сухой хрип из сдавленного судорогой горла. Даже не движение воздуха, просто голосовые связки звенят натянутыми струнами, лишёнными голоса.
На это нельзя обращать внимания.
Знание, вера и твёрдая рука.
Вот. Почти.

Развороченное изнутри и снаружи тело почти надламывается в прогибе, когда она наконец ломает последнюю внешнюю кость и с треском вытаскивает из него то, что пыталось не даться ей в руки всё это время.
Удерживаемые ремнями руки падают на стол, скребут по нему торчащей костью запястья - и наконец замирают без движения.
Агата выдыхает, не глядя в ту сторону.
Она держит в руках тяжёлую костяную клетку, цветок из переплетённых жёстких скоб, кривых, похожих на переломанные рёбра, копирующие те, из-под которых их достали. В клетке бьётся, яростно пульсирует влажный, скользкий сгусток крови - огромный комок, мажущий костяные прутья всё новыми тёмными пятнами, слизью и сукровицей. Один из его клочьев просачивается между костями, тянется к агатиной руке бесформенным щупом, но она быстро подносит клетку ближе к первой свече, и щуп отдёргивается от пламени, с хлюпающим звуком втягиваясь в тёмную массу. Пульсация внутри клетки становится тревожнее, начинает напоминать дрожь.
Агате хочется отвести взгляд от этой штуки, обернуться назад, но сейчас она не смеет.
Затаив дыхание, она вешает клетку на приготовленный крюк над каменной подставкой в полу, окровавленными пальцами проверяет, надёжно ли стоят свечи вокруг.
Сердце бьётся так сильно, как не билось, наверное, последние десятки лет.
Она подходит ближе, вглядываясь в тёмный кровяной комок между рёбрами клетки, боясь собственной надежды.
Комок трётся о перемазанную кровью кость, пульсирует то тише, то сильнее, силясь снова изменить форму, вывернуться, скрутиться в узел и поглотить самого себя. Влажные жалобные звуки, которые он издаёт, такие тихие, что не поймёшь, правда ли слышишь их.
Агата прикусывает губы, осторожно протягивая руку в сторону.
Неужели?..
Первая капля крови падает на подставку.
За ней - вторая. Третья, следующие несколько - уже почти проливаются, начиная течь без перерыва.
В какую-то секунду из клетки вытекает пара бесформенных сгустков, свернувшихся ненароком, но затем исчезают и они, и колышащийся кусок влажной темноты тает на глазах, распадаясь, размываясь в несколько струй крови, которая беспомощно выплёскивается из клетки на каменный пол, заляпывая подставку, разливаясь пятнами вокруг.
Кровь.
Мёртвая кровь, обычная, тёмно-красная и холодная.
Агата бессильно опускает руки.

- Не получилось, - шепчет она, прикрывая глаза и больше не глядя на пустую костяную клетку, из которой падают на пол последние капли. - Простите.
Позади она слышит негромкий шорох, затем - лёгкий перестук по стальной поверхности стола.
Пряжки ремней расстёгиваются одна за другой, освобождая его запястья. Агата слышит, как он садится, с тихим щелчком поводя головой, затем спускает ноги вниз, касаясь ими пола.
Она повторяет с горечью, открывая глаза:
- Не получилось. Опять.
- Я вижу.
Он встаёт рядом с ней, опираясь холодной рукой на её плечо. Смотрит оценивающе на лужу крови, залившую всё на метр вокруг, на бесполезную пустую клетку из кости, на догорающие свечи.
- Это из-за того, что я колебалась? - спрашивает Агата тихо, снова опуская взгляд - вниз, на свои руки. - Или из-за...
- Нет.
Он не утешает. Просто делает вывод на основе проведённого опыта, как и всегда, но она всё равно благодарна за этот ответ.
- Я была уверена, что в этот раз получится.
- В следующий раз я изменю ритуал и дам больше времени на подготовку.
- Вы хотите попытаться ещё?
Она снова опускает глаза, сжимая губы в нить. Вздыхает, медленно возвращая самообладание, но, разумеется, этого недостаточно, чтобы скрыть своё отношение к этой мысли.
Он слегка сжимает её плечо, показывая, что заметил, и Агата поворачивается к нему, осторожно прижимая его пальцы ко лбу.
- Мне больно делать такое с вами, - признаётся она без выражения.
Он смотрит сверху вниз, проводит ладонью по её голове, позволяя почти коснуться виском своего плеча.
- Тебе будет ещё больнее, если я так и не найду способа изолировать это.
- Я понимаю. Просто... Это ведь не обязательно повторять так часто?
- Время, - напоминает он, и Агата снова кивает, сдаваясь.
Никто не знает, сколько у них ещё времени.
На поиск. На эксперимент. На то, чтобы успеть что-то сделать с его результатами.

Агата смотрит на его наполовину развороченные рёбра, на зияющие окровавленные прорехи в его плоти. Вздыхает ещё раз, выпрямляясь, и поднимает голову, чтобы встретиться взглядом с холодными внимательными глазами без белков, залитыми тысячелетней темнотой.
- Вам понадобится много крови, чтобы закрыть эти раны.
Он кивает, медленно опуская голову.
- Возьми ключ от второго блока. Они не понадобятся нам теперь.
- Скольких мне привести?
- Двоих. Я скажу, если понадобится больше.
- Хорошо.
- И найди там же кого-нибудь, чтобы убрать это. - Он кивает на остатки свечей, кровь и костяную клетку, по которой медленно ползут первые трещины. - Пусть очистят огнём. Всё, включая ремни и свечи. Проследи.
- Я всё сделаю, - обещает она.
Он снова удовлетворённо кивает, прежде чем уйти. Будто очередная неудача не имеет никакого значения, хотя они оба знают, что имеет, и возможно — критическое.
Агата достаточно честна с собой, чтобы не пытаться ответить на вопрос, что тревожит больше её саму - следующая неудача или возможность успеха. Может быть, в следующий раз он придумает, как подправить ритуал так, чтобы это больше не нужно было повторять. Она видела его силу, не раз видела, на что он способен, когда хочет получить своё. Она знает о нём достаточно, чтобы догадываться, почему он так равнодушно относится к вещам вроде той, что пришлось проделать сегодня. Отчасти её успокаивает это знание, и отчасти - пугает ещё сильнее, потому что если существо настолько древнее и сильное признаёт серьёзность возникшей проблемы, то выводы об их шансах напрашиваются сами собой.
Выбора, впрочем, у них всё равно нет.

Звук, с которым шиповые кости в его стопах касаются каменного пола, напоминает Агате стук каблуков по мостовой. Она смотрит на его прямую спину, прослеживает движение руки с длинными когтями, и лишь когда та касается дверного косяка, вспоминает.
- Мастер.
Он останавливается у двери, чуть повернув голову.
- Господин Тамаш прислал этой ночью сообщение. От имени своего домена. Он просит о встрече и говорит, что это может касаться дела секты, которое он хотел бы... Обсудить с вами, прежде чем обращаться к Консистории. Если вы сочтёте это возможным.
- Вот как. - Тёмные губы на мгновение изгибаются, и мелькнувшее на них выражение меняется, не успев стать насмешливой улыбкой. - Значит, уважаемый архиепископ больше не боится коснуться ногой горсти нашей земли. Я хочу взглянуть на это послание позже, Агата.
Она не показывает удивления, хотя вся известная ей логика подсказывает, что гости - это сейчас последнее, что им нужно. Даже такие, как уважаемый архиепископ и те, кого он может привести с собой.
Или - особенно такие.

Только когда он уходит, Агата позволяет себе поднять руку и медленно, закрывая глаза и задерживая дыхание, слизать с пальцев его всё ещё не засохшую кровь.