[azhi-dahaka]

а давайте-ка, пока у меня нет нового и связного, повешу маленькую историю про Келя и дом в глуши, который потом стал как настоящий.
маленький кусочек приквела к истории про кузнеца и браслеты. аилу, трава и всякая печалька.
ботаническая сказка имеется тоже, кто там разделял со мной мимими. ну, дальше вы знаете.)

2 700 слов

*

Дом возник перед глазами почти внезапно.
Старый, явно так ни разу и не обжитый, он словно вырос посреди мокрых деревьев и наполовину облетевших драных кустов, по которым продолжали молотить бесконечные холодные капли дождя. Два этажа, темнеющие провалы окон и покосившаяся тяжёлая дверь, тронутая сочным влажным мхом и тусклыми пятнами лишайников. Кое-как сколоченное из грубых досок крыльцо с каркасом для крыши заросло уже сохнущей травой, обрывками вьюнов и хмеля, как и половина бревенчатых стен, которые обнимали почти со всех сторон обросшие сруб ветви шиповатых кустов.
Кель поёжился, переступая с ноги на ногу по полуистлевшей мокрой листве. Прислушался, пытаясь различить в звуках дождливых лесных сумерек хоть что-то настораживающее. Но дом молчал, проросший тем же мокрым холодом и шепчущий тишиной, что и вся лесная чаща вокруг. Лес не отличал его от себя, не проводил границ и не предупреждал о том, что у вросшего в него сруба начинается чужое жильё. Словно, овладев им, перестал считать тёмный недостроенный дом источником возможной опасности.
Холод, медленно глодавший руки и ноги всё время, что целитель пробирался по лесу, нащупывая незнакомые тропы сбитыми босыми ногами, теперь начал вгрызаться глубже. Унять крупную, волнами колотящую тело злую дрожь больше не получалось. Вздохнув и плотнее прижав к перебинтованному боку моток тряпок с завёрнутыми в них кусками тяжёлого металла, Кель поднялся на порог.
Влажные доски, усыпанные истлевшими листьями, скрипнули чуть слышно под ногой. Прислонившись плечом к приоткрытой неровной двери, он сжал зубы и медленно сдвинул её с места, навалившись всем весом и освобождая проход, чтобы можно было как-то протиснуться, не содрав только начавшие заживать раны и остатки перевязки.
Из дома пахнуло влажным деревом, мхом и пылью.
Плечо заныло сильнее.

Внутри оказалось вовсе не так мокро и запущенно, как казалось снаружи. В просторной полутёмной комнате, из которой вели несколько выходов в какие-то то ли кладовые, то ли пристройки, обнаружился мощный деревянный стол, беспорядочно сваленные доски, обломки и поленья вдоль стен и по углам и затянутый влажной паутиной тёмный холодный очаг. Лестница у стены, ведущая на второй этаж, тоже была завалена щепками, залетевшими в дом листьями и прочим мусором, наполовину затянута лишайниками, а судя по тусклому отсвету на её ступенях, наверху тоже были незакрытые окна.
Ещё со второго этажа не доносилось ни звука, кроме грохота дождевых капель по крыше и сквозь её дыры - по доскам пола. Думать о чём-то ещё в ту сторону у Келя сил не было.
Кое-как сдвинув дверь обратно, чтобы прикрыть проход, он прошёл к очагу, раскидав по дороге ногой ещё несколько щепок и обрывков лесного мусора, и опустился прямо на пол перед тёмным каменным зевом, бросив поклажу где-то рядом в полумраке. Некоторое время сидел так, прикрыв глаза, привыкая к притихшему дому и давая ему привыкнуть к себе.
Раны болели теперь куда меньше, чем ныли уставшие мышцы и сбитые стопы. А ещё хотелось пить. В холодном осеннем лесу, через который даже аилу рано или поздно устанет пробираться без сна и отдыха, этого не чувствовалось так резко. Сейчас же, в тишине, относительной сухости и покое, тело быстро возвращало себе способность чувствовать, от чего ему станет легче, не спрашивая мнения хозяина.
Бинты и перепачканная кровью и грязью одежда промокли насквозь - последние несколько часов пути Кель ощущал сквозь них каждую падающую с неба и деревьев каплю, словно сквозь вторую кожу, которая разве что скребёт по костям немного сильнее первой. Поморщившись, он подцепил за узел и смотал истерзанные тряпки сперва с ноги под коленом, потом стащил через голову робу, выжав после этого спутавшиеся тиной волосы, снял самую плотную повязку под рёбрами и наконец, поколебавшись секунду - по очереди с обеих рук.
Уродливые рваные раны от кистей до самых локтей затягивались по живому, кое-где уже начали рубцеваться, и крови почти не пускали. Открытый воздух жёг их сейчас не больше, чем до того - наспех наложенные бинты из рваного тряпья и дождевая вода напополам с лесными ветвями.
Дождь продолжал стучать по крыше дома, по стенам, по ветвям и стволам снаружи, и звук становился постепенно всё монотоннее, переставал бить по ушам, словно пропитывая своим ритмом тело.
Осторожно смахнув свёрнутыми тряпками сукровицу и влагу с тела, Кель медленно поднялся на ноги и прошёл к одному из окон, возле которого валялось меньше досок и мусора. Что-то юркое и живое, настороженно замерев на звук шагов, быстро метнулось при его приближении вдоль стены, опрокинув стопку щепок, исчезло в темноте под лестницей. Знакомиться не было ни сил, ни желания. Не гнездо разорил своим появлением, и то ладно.
Стекла или слюды в окне не было. Рама была - тоже старая, едва обработанная когда-то от заноз, чуть растресканная, и по краю, заливая тёмно-зелёными пятнами углы, рос пышный мох, похожий на сфагнумы с болот. Кель провёл по нему ладонью, изучая мягкие, напитанные водой стебли, и те знакомо приникли к руке. Сфагнумы воду чистят и хранят, если уметь взять.
Мха было много, ещё и по доскам с внешней стороны окна, а дождь снаружи и не думал прекращаться.
Вздохнув, целитель прошептал в ладонь несколько тихих слов, после чего собрал пальцами щедрую горсть сочных стеблей, легко срывая с края рамы. Держась другой рукой за стену рядом, запрокинул голову, выжимая в горло чистую влагу, в первые секунды резанувшую по языку, словно железом.
Перевёл дыхание, снова прислушиваясь.
В доме шуршало что-то живое, тихое и сонное, но настоящего интереса к уставшему гостю пока не проявляло, не чуя опасности, и сейчас Кель был ему, пожалуй, благодарен. Судя по всему, людей здесь и вправду не было очень давно. Аилу не было, очевидно, вообще никогда.
И к лучшему.

Ещё несколько клочьев щедрого на чистую воду мха ушло на то, чтобы нормально промыть раны и по-настоящему смыть с тела большую часть принесённой с собой грязи. Дышать стало чуть легче. Выжатые мшаные обрывки он сложил на более-менее сухом участке пыльного пола рядом с очагом. Развязал узел из обрывков ткани, содержимое бросил на пол у стены, после чего снова выжал и развесил по доскам и кускам дерева вдоль стен. Туда же повесил снятые бинты и одежду. Не факт, что к утру в таком воздухе высохнут, но всяко лучше, чем бросить так, забыв.
Снова опустившись на колени рядом с холодным очагом, Кель осторожно обхватил себя за плечи и попытался сосредоточиться. Вместе с остатками холода и дрожи накатывала сонная усталость, какой не чувствовалось в дороге. Спать на голом полу даже несколько часов - не лучшая идея, да и не получилось бы по-хорошему. Тело аилу крепко и надёжно, но всему есть предел, и проверять его сейчас, когда духи столько раз спасли его шкуру от уже подступившей смерти, очень не хотелось. Многим ли пустой дом лучше коряги в лесу, под которой, если повезёт, нащупаешь верный корень, чтобы ещё пару часов от него продержаться и не покалечить зря?
Он встряхнул головой, выпрямляясь.
Многим.
Здесь, по крайней мере, не сквозило во все стороны и не капала с каждого движения бесконечная холодная вода. В паре углов лужи всё-таки стояли – дырявая крыша давала о себе знать, вода просачивалась даже сквозь перекрытия между этажами - а большая часть дерева отсырела и не годилась даже на растопку, включая мелкие деревяшки по всему полу. Здесь был очаг, и, судя по ровному слою слежавшейся тёмной золы в его каменной пасти, когда-то в нём горел огонь.
Подобравшись ближе, целитель заглянул внутрь, присматриваясь. Протянул руку вперёд, сдвинув показавшиеся влажными пряди мёртвой пустой паутины. Глубоко вздохнул и медленно погрузил пальцы в золу, тревожа плотную залежь и просеивая её постепенно, по кругу, словно отвар перемешивая в поисках потонувшего стебля.
Через минуту ладонь натолкнулась на что-то твёрдое, и Кель вытянул из очага надтреснутый зазубренный камень. Улыбнулся почти с благодарностью. Где ещё оставлять огниво в доме, который бросаешь на откуп всем диким духам, кроме как в очаге похоронить.
Пробравшись кончиками пальцев в трещину, он повертел кремень в напряжённых ладонях и наконец сумел кое-как расколоть. Улыбка с губ тут же сошла - и зола в камине, и кремень были влажные насквозь, и следующие несколько часов и думать было нечего об огне. Он вздохнул, откладывая кусок огнива в сторону и ёжась от подступающего заново холода.
В корни не хотелось. Из корней потом неизвестно - когда выберешься, и чем выберешься, и захочется ли вообще, после такого-то…
Холод вцепился в спину и плечи, тысячей тонких насекомьих лапок постепенно пробираясь под кожу и глубже.
Тяжело вздохнув, Кель снова медленно поднялся на ноги. Пока оставались силы, стоило осмотреть дом.
Утешало хотя бы то, что дом, судя по всему, против ничего не имел.

«…И ровно на запад по той части леса, что меньше других хожена. Днём иди лучше, чтобы хоть как-то солнце видеть. Как полдня минует, так и должен быть дом, иначе - не туда зашёл, назад сворачивай и иди снова».
Так говорил кузнец, тихо и ровно, сидя рядом под тем мостом и баюкая вылеченную с грехом пополам руку, пока Кель держал под вздрагивающими ладонями плечо его побратима.
«Кум нарочно такую глушь выбирал, чтоб меньше беспокоили его там, пришлого. Всего-то несколько деревень рядом, за лесом, и о городах да Псах этих грешных там ещё не скоро прознают. Только братьев и уговорил идти с ним, помочь со строительством. На всю жизнь долг им обещал. Строили они его втроём медленно, добротно, всё своими руками в глушь тащили. Да только гиблое там место оказалось. Местные говорили им, кто видел или продавал что упрямцам - там, в лесах, свои законы да духи, дурное дело к ним соваться и дом людской ставить, не спросившись. Да разве кум кого слушал. Знай, твердит, выстрою дом, семью заведу, станет когда-нибудь на том месте деревня не хуже вашей. Да только не вышло ничего из той затеи. На первый же год, как достроили сруб и начали второй этаж латать да двери ладить - выросла под домом ведьмина прядь, разрослась по углам сквозь пол, как - никто и не приметил. А всякий знает - где ведьмина прядь растёт, быть беде, она знак, чтоб уходили непрошеные гости. К первому году возле той пряди младшего брата нашли, змеями искусанного насмерть. Похоронили, прядь повыдергали и сожгли в новом очаге на медленном огне со всеми обрядами, да дальше строить взялись. Только к весне змеи пришли на то же место снова, да кум с братом взялись их извести - чуть не задохнулись от дыма в очаге. Как брат кумов полез трубу проверить - там-то и шею сломал, а как похоронили и его - ведьмина прядь снова из-под полу полезла. Покаялся тогда кум, что духов не уважил и за свою гордость двух братьев им отдал. Хотел дом с горя сжечь, но люди отсоветовали. Так ушёл, бросил всё, не достроив, и всем заповедовал не соваться туда, пусть себе зарастает, как рубец в лесу. Гиблое там место, дурное… Только гляжу я на тебя, целитель, и думается мне, что не из тех ты, кого такие места не привечают. Если найдёшь тот дом, если стоит ещё хоть сруб с крышей, да не сгинешь там следом за всеми - бери его и живи, как сможешь. Псы не найдут тебя там ещё долго. Добрым людям тот дом вовсе не нужен. Негоже долг за жизнь отдавать таким сором, и если кто из моих детей сумеет - расплатится с тобой вправду. Но сейчас бери моё слово, большего у меня нет…»
Мерный тихий голос, сорванный тогда инквизиторскими пытками не меньше, чем у самого Келя, звучал сейчас почти неслышным эхом в голове, вплетаясь в шум дождя снаружи.
Ведьмина прядь обнаружилась в одном из боковых помещений, похожих на чуланы.
Оттащив кое-как в сторону приваленные к двери доски и саму дверь, так и не закрепленную на грубый косяк, целитель замер на пороге, давая глазам привыкнуть к тусклому сумеречному свету из мелкого оконца под потолком.
За годы, прошедшие с того времени, о котором рассказывал кузнец, растение успело сбросить несколько наборов верхних ветвей и укрепить извилистый шершавый ствол в полтора запястья толщиной. Ствол змеился по деревянной стене, выпрастав ветки этого года, распластывая вокруг длинные и узкие белёсые листья, уже наполовину посохшие по осени.
Но сейчас главным было даже не это.
Ведьмину прядь не зря не любили во многих краях южнее старой столицы - особенно те, кто мало что понимает в травах. Растение несло беду прежде всего невнимательным и суеверным селянам. Дважды в год к нему лучше было не подходить без нужды, потому что его шершавый ствол и вправду привлекал змей нескольких видов, позволяя легко и без вреда для себя снимать о свою кору старую кожу. Влаги дерево не любило, предпочитая прорастать тонкой сетью корней почвы, полные песка и каменистых вкраплений, быстро высыхающие и лёгкие. Ожидать, что даже случайно занесённое ветром в леса семя именно возле людского дома даст побег и начнёт прорастать внутрь дома, неизбежно привлекая к своей коре и теплу чутких до таких вещей холоднокровных тварей, мало кто додумался бы.
Кель сделал шаг в помещение и опустился на одно колено. Протянул руку, прислушиваясь.
Весь пол вокруг прижившегося у стены растения - не меньше половины помещения - был засыпан высоким ворохом бледных обрывков змеиных шкур, перемешанных с опавшими «прядями» прошлогодних и этого года длинных листьев и веток. Неподвижных сейчас, почти нетронутых вездесущей влагой, и, судя по всему, копившихся здесь не один год.
Осторожно разведя ладонями лёгкие обрывки на полу у входа, Кель наклонился ближе к дощатому полу и потянул носом воздух. Усмехнулся едва заметно.
Так и было – сквозь запахи пыли и влажного дерева, старых и молодых обрывков змеиной кожи и горьковатой сухой листвы, пробивался едва заметно ещё один.
Он поднялся на ноги.
Одни духи ведают, для чего бывший хозяин собирался использовать это помещение - но именно под ним, стоящем на том же приподнятом фундаменте, что и остальной дом, земля была засыпана слоем сухого песка. И именно его, совсем небольшой чулан, успели отстроить достаточно надёжным, чтобы сюда заливалось при дождях куда меньше воды, чем в большие комнаты. Ни в какой другой части дома ведьмина прядь бы не проросла, и скорее всего, ни в какой другой части этого леса тоже - а здесь ей, не ведая, словно специально создали место для жизни. Всё равно что пригласить половину змей леса на весенний праздник.
Духи умеют пошутить.
Кель пошевелил пальцами ноги зашуршавшие обрывки, проверяя, точно ли в глубине не дремлет сейчас клубок спрятавшихся от осени усталых змей. Ворох сухих листьев и шкур был тих, необитаем, и хранил едва заметное тепло, оставшееся то ли от хозяев чешуйчатых лёгких обрывков, то ли от самого растения.
Дождь снаружи затих на несколько мгновений, потом пошёл сильнее и ровнее.
В мелкое окно под потолком ни капли не попадало.

Он вернулся в комнату с очагом, ещё раз проверил, чтобы одежда и прочие тряпки на досках были расправлены и имели бы больше шансов высохнуть к утру, чем загнить. Потом прошёл вокруг, собрал несколько не самых крупных щепок и обломков поленьев, тоже просыревших насквозь, подобрал поникшие обывки мха. Прихватил оба обломка кремня на всякий случай.
Может быть, если утром выглянет солнце, очаг так скоро и не понадобится. Но с чего-то начинать нужно будет. Почему бы не с этого.
Сейчас больше всего нужно было немного отдыха. Всего несколько часов, после которых наконец появятся силы познакомиться с домом и лесом вокруг уже по-настоящему. Узнать, есть ли вблизи от него какой-нибудь ручей или озеро, где проходят ближайшие тропы, что за твари и духи живут в этих местах и будут ли рады незнакомцам.
Собрав деревяшки и огниво в одну руку, Кель снова прошёл в мелкий чулан, облюбованный ведьминой прядью, сложил всё на пороге. Подтащил дверь обратно, умудрившись почти закрыть её, как было. Прошёл, осторожно ступая, к самому извилистому стволу, мягко провёл ладонью по шероховатой коре, прикрыв глаза и прислушиваясь. Растение было уже старым - обычно они и не жили дольше нескольких лет, успевали отправить по ветру несколько поколений лёгких семян и постепенно усохнуть на каком-нибудь стволе, за который цеплялись всю жизнь, как это - за прочную деревянную стену дома, так и не ставшего до конца человечьим.
Проведя по сгибу одеревеневшего ствола, целитель с благодарностью опустил голову, коснувшись его лбом, замер так на какое-то время, привыкая к ощущению. Холод чуть отступил, позволяя почуять чуть менее сырой, чем в остальном доме, воздух уже почти самой кожей. Глубоко вздохнув, Кель выпрямился. Вздрогнул чуть заметно - за шершавый ствол зацепилась тонкая спутанная прядь собственных волос, похожих сейчас на седую тину, оторвалась, когда он поднимал голову, осталась висеть на стволе, рядом с такими же длинными и сухими, седовато-белёсыми листьями самого растения.
Он улыбнулся, кивнув.
Затем вернулся к порогу, собрал принесённое с собой из большой комнаты, прижав всю кучу к груди, и зарылся в ворох сухих шкурок и листьев, как мог, свернувшись в клубок и прижавшись спиной к шершавой коре ствола, уходящего в распоротую трещину между досками пола.
Закрыл глаза, чуть заметно поглаживая пальцами тонкие деревяшки, прижатые к груди, прослеживая в них волокна и пытаясь потихоньку прогнать из них хоть часть влаги. Потом перестал думать о них тоже.
Дождь снаружи не прекращался, но в доме теперь было тихо.