у кого-нибудь есть флешмоб какой интересный, которым некого осалить, что ли?
очень вот счас хорошо бы.
даже прям любой.

@темы: полевое

---

отметка

ещё одно выполненное обещание.
я ещё никогда не выбегал босиком на глубокий снег. сегодня его выпало столько, что поезда тормозят и на тротуарах слой выше щиколотки. подозреваю, что один из последних за эту весну.
снег глубокий, мягкий и люто скользит под босыми ногами.
угрёб ногу об камень в нём, конечно
ещё пойду.

@темы: тихо сам с собою, физиологичная тварь

---

побочное

обрывочные тексты про очередного чувака, которого вы не знаете. он в разразработке и важен.
ахтунг, фентезятина десятилетней давности, эксгумированная не так давно, чтобы обрасти всеми нужными тканями по скелету.
не являются особыми спойлерами к основной истории, вбоквелы и по сути флешбеки, потом расскажу от чего.
ещё, пожалуй, - будет.

ткст, который немного характеризует ситуацию по локации

*

- Давай, давай, сказали – пошёл с остальными!.. Ну?!
От щедрого пинка кованого сапога замызганный парнишка-крестьянин полетел в рыночную пыль, пропахав её сплющенным носом на пару шагов. Инквизиторский отряд разразился весёлым смехом. Проходившие мимо люди поопускали головы ещё ниже, а горстка невезучих, на которых была лениво нацелена пара мечей в руках отрядовых бойцов, выдохнула разом. Кто-то сипло хохотнул тоже, но тут же испуганно замолк, спрятавшись за спину товарища по несчастью.
- Ты, куда собралась? Не было приказа церкви. Давай её сюда…
Крестьянин, неловко поднявшийся с земли и прикрывающий кровящий нос рукой, торопливо прибился к остальным, кого отряд Псов Инквизиции успел с утра выловить на площади для последующего допроса. За ним один из молодых инквизиторов углядел немолодую рыжеволосую женщину с корзинкой пахучих тряпок, грубо дёрнул за рукав.
Люди шли мимо, стараясь прятать глаза достаточно почтительно.
- Я ничего не делала, - всхлипнула женщина, пытаясь остаться на месте.
- Вот спросим, и разберёмся, кто ты там и что сделала… Старика тоже сюда давай, нечего пялиться!..
Широкая ладонь в жёстких перчатках с вязью по раструбу сомкнулась на плече, пачкая ткань робы смесью масла и угольных разводов. Кель сделал нетвёрдый шаг вперёд, опёрся о руку инквизитора, не поднимая лица, стиснул котомку другой рукой.
Длинная седая прядь тряпкой повисла через плечо.
- Двигай ногами. Недосуг с тобой возиться, вон вас сколько…
- На кой ляд он тебе сдался? – поморщился кто-то из старших товарищей особо ретивого служителя церкви. – Каждого старика на улице станешь тащить? Глянь на него, пни – развалится. Делом бы занялся.
- Ты почём знаешь, что за старик? Нам приказ был, нелюдей брать, ведьм и еретиков брать тем паче, – раздражённо вскинулся тот. Двинул Келя в спину, вынуждая сделать ещё шаг, метнул перчаткой по выбившимся из-под накидки серым волосам, по верёвке с деревянным узорчатым коробком-амулетом на поясе. – Кто в наших местах так ходит, как в паутине весь? Что у него за трава в котьме? Дай глянуть, ну! Святые угодники, разит, как от котла на погосте… Может, он колдун нелюдский. На морду ему глянь.
- Травник, - хрипло выдохнул он, цепко держа котомку у бедра и дёргая плечом на тычок. – Лекарь.
- Поглядим сейчас, что за травники у вас тут… Стоять! Руку сюда! Развязывай эту дрянь…
Тяжёлые руки одного из плечистых Псов сомкнулись на плечах, и Келя развернули рывком, снова спихивая с места. Покачнувшись, он выдохнул и согнулся ниже, ловя вылетевшую из грубо дёрнутой полотняной котомки связку тканых бинтов. Едва начал выпрямляться – один из инквизиторов постарше не оплошал, резко рванулся вперёд, хватая за вытянутую руку и выворачивая костлявое запястье.
- Это что за? Ну-ка, отец, рукава закатай.
Кель вздохнул.
Две пары рук подхватили его под локти, выпрямляя, и одновременно рванули вверх рукава серой льняной робы, обнажая руки куда выше запястий.
- Вот же… И на кой тебе это богатство? – хохотнул один из молодых, ткнув его под локоть.
По обеим рукам, тяжело придавливая сухую кожу в сотнях мелких шрамов, обтянувшую торчащие кости и вылезающие кое-где узлы тёмных вен, шли от запястий вверх массивные кованые браслеты. Два куска тусклого железа, почти сплошные, с грубо прокованным узором возле простых сцепок на месте замков, шириной почти в ладонь каждый. Пара чьих-то заскорузлых пальцев протянулась к металлу, потыкала неровную поверхность, признавая знакомый материал.
- В плату досталось, - бросил Кель, не поднимая глаз и руками не дёргая. – За лекарства.
Кто-то из стоящих позади Псов снова взял его за локти, молча оттащил и без лишних слов толкнул в сторону присмиревших людей, которых по-прежнему держали в стороне, небрежно помахивая возле них обнажёнными мечами, пара бойцов того же отряда. Тёмные форменные одежды Инквизиции, замызганные дорожной пылью и кое-где откровенно драные, лёгкий доспех, гербы Единой Церкви по щитам. Кое-у-кого на рукоятках оружия болтались пучки волос, не разберёшь уже, какого цвета. Отряд славно поработал за последние пару недель в местных городах и селеньях.
Кель взялся за запястье, опуская рукав.
- Пошёл, пошёл! - нахмурился давешний нетерпеливый молодец, пихнув его в плечо и одновременно сжимая ему локоть до отхруста. – К остальным давай…
- Оставь его, - поморщился инквизитор постарше, положив руку ему на плечо. – Не видишь, старик дурной просто. Пускай идёт прочь со своей травой.
- А если колдун из этих тварей? Ты глянь на него, - ощерился тот.
- Пускай идёт, - твёрдо повторил старший, и инквизитор замолчал, стиснув Келю локоть. – Нелюдь от железа чистого бежит, жжёт оно её и душит. Сам это знаешь. Отцепись от старика. Или тебе с тех, - повысив голос, мотнул он головой в тяжёлом воронёном шлеме на вздрогнувшую горсть арестованных в стороне, - мало работы будет? Так найдём, куда прыть девать.
Молодой Пёс выдохнул раздражённо, покосился на снова чуть согнувшего спину Келя. Проговорил упрямо, но уже без особой надежды:
- Сумку свою пусть покажет сперва. Может, у него там какая колдовская дрянь, Церковью запретная?
- Ты, отец, - обратился старший к Келю, окинув его угрюмым взглядом. – Есть у тебя что воспрещённое с собой?
- Проверь, если хочешь, - хмуро бросил тот, поморщившись. – Хлеб да перевязки холщовые Церковь не запретила ещё? Или я чего не знаю?
- Да ты…
- Ступай прочь, пока правда не взяли с остальными. Без тебя хлопот ещё на неделю, - бросил инквизитор, отворачиваясь. – Прочих вяжите по рукам, и с нами идут до заставы. Девка, дай этому кривоногому тряпку какую, кровь с морды утереть. Мы не палачи, среди улицы людей пытать…
Подобрав с пыльной земли всё-таки выпавшие от последнего пинка бинты, Кель опустил голову и торопливо пошёл прочь. Браслеты-наручи давили на запястья, словно камни, вынутые из холодной воды, которые никак не могли нагреться до конца. Но сейчас, пожалуй, он первый раз за долгое время чувствовал эту холодную тяжесть по-настоящему, и её не хотелось скинуть при первой же возможности за ближайшим углом.
У поворота на рыночную площадь он остановился и бросил косой взгляд через плечо.
Отряд инквизиторских Псов уводил арестованных городских и крестьян, не вовремя случившихся на торговой площади, вереницей вслед за парой тёмных лошадей. Он накинул капюшон, убирая седые волосы обратно под накидку, и затянул котомку потуже, сворачивая за угол.
Пожалуй, какое-то время придётся остаться неподалёку. Добрести до какой-нибудь не слишком шумной таверны или кабака, или даже вернуться на площадь и послушать, что станут говорить торговцы и местные.
Возможно, отряд решит вернуться в ближайшее время и провести ещё одну проверку, чтобы застать врасплох затаившихся несчастных, которые могли бы вызвать подозрения. По ним не было похоже, но исключать ничего нельзя. Возможно, вернётся кто-то из арестованных, кого милостиво признают ошибшимся дураком или невезучим – за собой инквизиторские воины такого традиционно не признавали никогда, - и возможно, даже своими ногами. Возможно, у них будут сведения, помимо тех, которые можно узнать из ран и перемолотых костей о методах работы Единой Церкви в дальних от столицы селеньях.
Кель поморщился, вспоминая ударивший в нос запах крови пнутого Псами на землю мальчишки, и надвинул капюшон на лицо, закрывая его почти целиком.
Браслеты давили на руки под рукавами, и от кованого железа, тупо грызущего кожу, без всякого жжения или удушья, становилось просто чуть холоднее.

ткст, хронологически предшествующий предыдущему и немного характеризующий обоснуй к нему

*

Стук в дверь раздался после ужина, когда солнце почти сползло за горизонт, а из прогалины за деревней начали выползать первые клочья седого тумана.
Ничего хорошего нелёгкая в такое время принести по определению не могла, поэтому Инуг одним жестом отослал жену в глубину дома, где хранилось необработанное оружие и инструменты, и только после этого, вытерев руки полотенцем, пошёл открывать.
Стоявший на пороге гость показался мороком, выползшим из тумана.
По возрасту он годился Инугу в отцы, пожалуй, а то мог оказаться и старше. Высокий, тощий, в серой робе и накидке с капюшоном на узком суровом лице, с массивной холщовой сумкой на костистом плече. Когда он скинул капюшон, по плечам заструились запутанные ветром и листвой седые волосы. Скорее всего, он шел в деревню по лесу, с той стороны, куда не ездили и не ходили с весны.
Инуг смотрел на него долго, тяжело, потом медленно отступил в дом, предлагая войти. Тот покачал седой головой.
- Узнал меня, - негромко, чуть хрипловато произнёс он, глядя на хозяина.
- Узнал, - кивнул тот, разглядывая его. – За рукой пришёл?
Гость нахмурился, сведя над переносицей светлые брови. Инуг рассматривал его, не таясь, так и эдак, и не знал, что думать и его ли это вообще дело. По словам инугова отца, этот человек был сед, как лисы зимой, ещё за десяток лет до его, Инуга, рождения.
- Руки твои мне и правда понадобятся, - наконец проговорил гость, встряхивая суму на плече. В ней звякнуло тяжким металлом, и Инуг вскинул глаза. – Но не меньше, пожалуй, молот твой и горн. Твой отец в своё время сильно помог мне, кузнец, но всё же я ему – больше. В дом меня приглашать не нужно, и тем более семье твоей нечего связываться с незваными гостями. А вот в кузницу, пожалуй, стоит. Потому что мне сегодня нужно твоё ремесло. Будешь говорить со мной?
Инуг думал ровно секунду – столько, сколько нужно, чтобы почуять, остались ли силы в руках после дня работы.
- Идём, - кивнул он и вышел к гостю наружу, закрыв за собой дверь.
Он помнил всё, что говорил ему когда-то отец, почти до слова.
«Я не знаю, что он за человек, и знать не хочу. Но я своей рукой вырезал из него эту инквизиторскую дрянь, и я видел его лицо, сын. И я видел, как он потом взрезал себе вторую руку, и как этими руками потом лечил свои раны, а потом и мои. Если б не он, ни правой руки, ни половины лица у меня бы сейчас не было, да и нас всех, тогда выползших из-под застенка, может статься, тоже. Он целитель, от богов или от демонов, и я должен ему куда больше, чем эту руку. Потому, если он однажды придёт в твой дом, когда меня уже не будет на свете, и потребует эту руку обратно – ты отдашь ему её, не спрашивая. Ты понял меня, Инуг? Ты отдашь, если не успею я. Долги нужно возвращать».
Он открыл дверь, впуская гостя, и зажёг несколько лучин.
В неровном свете сухое лицо пришельца казалось ещё старше, как из дерева выточенное слишком торопливой и резкой рукой.
- Отец умер три года назад, - сказал Инуг, глядя на него. – От старости.
- Время не щадит людей по-разному.
- Та рука, которую ты ему вылечил, ему до самой смерти служила вернее обоих глаз и всего остального тела, вместе взятого.
- Я обещал, что так будет, - медленно кивнул гость.
- Чего ты хочешь от меня?
Его гость молча прошёл к столу, поставил на него сумку, держа обеими руками.
Инуг прошёл следом, встал напротив, внимательно наблюдая за тем, как он развязывает костлявым сухими руками узел на сумке, осторожными и какими-то ломкими движениями начинает выворачивать слоистое полотнище.
- Мне нужны браслеты. Железные, вроде наручей, - произнёс гость без всякого выражения, не поднимая глаз, и перевернул сумку над столом. – Вот из этого.
На стол тяжело грохнулись два искорёженных металлических раструба.
Инуг поглядел на них, протянул руку привычно, и по спине у него пробежал на секунду озноб.
При жизни они, скорее всего, и были чем-то, похожим на браслеты или наручи. Длинные, собранные из сложного подобия искусно выкованной решётки, которая могла бы узором оплетать человеческую руку почти до самого локтя, сейчас они были изогнуты и покорёжены, словно из них выкорчёвывали содержимое, как древесную палку из коры или корень из земли, не считаясь с тем, каково будет материалу. Тут и там на чуть тронутом ржавчиной железе вспыхивала в свете поднесённой лучины сложная тонкая вязь, складывалась в подобие литер и знаков, рассыпалась тут же на бессмысленный узор. Даже жаль было бы в другой раз портить такую работу.
Только вот вязь эта Инугу была знакома.
Подняв глаза, он долго, тяжело посмотрел на гостя, прямо в белёсые, подслеповатые в полутьме кузницы глаза. Не стал ничего спрашивать о том, показалось ли. Отчего тот принесённого с собой так и не коснулся ни разу голой рукой, тоже спрашивать не стал.
Уточнил только:
- На свои руки хочешь?
- На свои, - кивнул тот, не колеблясь. – Нужно, чтобы их надеть и снять можно было без замка, и чтобы руки их чуяли. Перековать полностью, сбить и сплавить, но чтобы на руках лежали. И не болтать потом о том, кто и зачем к тебе приходил. Сделаешь?
- Сделаю. – Инуг опустил голову и снова взялся рассматривать железные раструбы на столе перед собой.
Гость взялся за суму, стянул верёвку на ней одним движением.
- Я приду завтра, - произнёс он.
Кузнец покачал головой и провёл пальцами по узорчатому краю металла.
- На рассвете приходи. Не хочу их у себя держать дольше нужного.
Тот посмотрел внимательно, долго, не в глаза даже – на всего Инуга, то ли вспоминая что-то, то ли решая себе в голове.
Потом молча кивнул. Прощаться не стал.
Инуг пошёл разжигать огонь в горне.
Он закончил ещё до рассвета. Работа шла быстрее, чем казалось поначалу. Железо оказалось плавкое, податливое, легко поддавалось и меняло форму под ударами молота и жаром разошедшегося горна. Тонкая вязь нечитаемого узора рассыпалась трухой и исчезла в снопе искр с первой же попытки, и дальше металл слушался любого приказания едва ли не до того, как на него опускался тяжёлый молот или лёгкий ручник.
Один раз, когда жена заглянула в кузницу, он мотнул головой и посмотрел ей в глаза, не отпуская чугунных щипцов, и женщина закрыла рот, так ничего и не сказав. Она понимала многие вещи без слов, и об этой, решил он, он ещё крепко подумает, стоит ли ей что-то объяснять.
Послушный металл был любому мастеру на зависть, и единственное, чем отличался от привычного Инугу железа из здешних мест – очень быстро остывал.
Когда гость вернулся, точно так же, как первый раз, постучав костлявой рукой в дверь кузницы, горн уже тоже успел остыть.
Инуг сидел за столом, в свете догорающей лучины любуясь на своё творение, и пытался понять, вызывает ли у него этот металл хоть какое-то отвращение теперь, когда его очистили от инквизиторских заговоров и формы, да и очистили ли. На стук он поднялся, подхватив оба браслета со стола, и пошёл встречать гостя в двери.
- Готово, - кивнул он, открыв.
На улице постепенно светлело. Туман расползался, оседая росой на траве, кустах малины у забора, старых деревянных перекладинах, огораживающих двор.
Лицо его гостя в утренних сумерках выглядело отчего-то иначе, чем показалось вчера в отсветах тусклых лучин. Словно сквозь древенистую кожу и окаменевшие черты проглядывало что-то другое, незнакомое и куда более живое, чем говоривший с ним старик. Инуг оглядел его, пытаясь понять, сколько же ему на самом деле лет.
- Принимаешь работу? – спросил он, показывая наручи.
Тот протянул узкую руку, поколебавшись пару мгновений, положил сухие пальцы на тусклое железо в инуговых руках. Пальцы вздрогнули чуть заметно, но остались лежать, касаясь чуть неровного металла. На краю замка Инуг выковал узкую узорную линию, ни капли не похожую на те, что носило это железо раньше.
- Принимаю,- медленно склонил голову гость. Отцепил другой рукой от пояса тонко звякнувший мелкий кошель. – Вот плата. Это меньше, чем любой кузнец бы с меня взял в ваших местах. Но твои.
- Не возьму.
- Не возьмёшь – я на пороге брошу, поглядишь, кого приманят, - отрезал гость, словно окриком вороньим. – Долг отца твоего был, но работа – твоя. Мне не нужно чужих долгов за спиной.
Инуг опустил голову. Потом махнул рукой, решив не спорить.
Взгляд упорно цеплялся за кисти его рук, сухие и загорелые, как посечённые градом или острой зимней травой. Глядя, как его гость развязывает сумку и выскребает оттуда обрывки сухих листьев, Инуг в какую-то секунду сам не заметил, как спросил:
- Если рук не прячешь, дай покажу, как надевают?
Гость поглядел на него внимательно, прищурив под сетку морщин светлые глаза. Не отступил и не рассердился, сказал только медленно и хрипло:
- Ну, покажи.
И засучил левый рукав.
На руку Инуг смотрел долго, не скрываясь. Рука была в шрамах и следах, уже давно затянувшихся и переплетающихся, как трава, наверно, глубже, чем по локоть. Сколько ни вглядывался – ничего похожего. Он протянул раскрытый браслет шириной в ладонь, вложил в него тощее запястье. Поглядел снова внимательнее.
Гость наблюдал за ним, не мешая. Сказал только тихо в какой-то момент:
- Не увидишь ты их глазами.
- Чего?
- Шрамов, которые ищешь. Их не видно за остальными.
- Но они там есть? – поднял он глаза, встречая неожиданно ясный и пристальный взгляд светлых глаз.
- Да, - спокойно ответил тот. – Закрывай.
Инуг кивнул.
Он показал гостю, как наручи легко запираются на руках простой сцепкой, как снимаются и как сделать, чтобы верно прилегали к руке. Тот слушал внимательно, перемещал их с одной на другую несколько раз, и в конце концов так и оставил, прикрыв рукавами всё той же серой робы.
- Ты нелюдь? – спросил его Инуг прямо, когда он дёрнул суму на плечо и набросил капюшон на седую голову. Тот остановился, глянул на него искоса.
Вставшее солнце осветило верхушки деревьев ближайшего леса и ещё не добралось до травы и стен кузницы.
- Говорят, нелюдей калёное железо жжёт да гонит прочь, - негромко, слегка хрипло произнёс наконец его гость. Подвигал рукой, на которой из-под рукава снова мелькнул край металлического наруча. – Не похоже вроде, а?
- Не похоже, - согласился Инуг, не отводя глаз. Посомневался ещё пару мгновений, потом махнул рукой и кивнул на него всего. – Отец много про тебя рассказывал, да имени твоего не упоминал.
- И тебе не нужно, - наклонил голову тот. – Ты отцов долг с лихвой мне сегодня выплатил. Больше тебе встречаться незачем, кузнец, ни со мной, ни с железом вот этим.
- Хорошо бы, - кивнул в ответ Инуг.
Гость кивнул тогда, поглядев ему в глаза то ли с благодарностью, то ли с пониманием, и с последними клочьями утреннего тумана ушёл прочь.
Больше Инуг никогда его не видел.

ткст древний, не связанный напрямую с предыдущими, но понадобится однажды для некоторых пояснений

*

Слова кончились.
Силы кончились тоже, в очередной раз, вместе с последним бессвязным выкриком вытекли из рваного горла, высыхая и рассыпаясь пеплом ещё до того, как перестанешь их чуять.
Пепла осталось только прислониться тупо виском к чужому колену сквозь грубую ткань. Вздрогнуть или приоткрыть глаза от глухо ударившего в висок и отозвавшегося под затылочной костью – уже не осталось.
Глазам, впрочем, было больнее.
- Ну почему?.. – выдохнул он, не поднимая головы. Горло, едва начавшее затягиваться, рвануло как по густеющей ледяной крошке, не успевшей окрепнуть даже до нормальной корки. Он передёрнулся всем телом, подавив хриплый выдох, и упрямо прошептал, почти не шевеля онемевшими губами: - Мне – за что? Чем я…
Были бы силы – разбил бы, пожалуй, голову о словно окаменевшее колено наставника. Как будто это бы что-то изменило.
- Не надо придумывать причины. Это дар, дитя. Его не просто так называют так. Дар – это то, что невозможно заслужить в награду или в наказание. Он даётся тебе не за что-то, что ты сделал или не сделал. Он просто даётся - тебе.
Жёсткие, как сухое плотное дерево, пальцы скользили по закрытой бинтом шее, по каким-то чудом вцепившейся в ткань у его колена руке, точно так же закрытой тонкой материей, и только благодаря ей не причиняли телу совсем уж невыносимой боли.
Дар не даётся за что-то. Ты его ничем не заслуживаешь.
- Единственное, что ты можешь считать причиной, если тебе так будет легче – он дан тебе, потому что ты его выдержишь и понесёшь дальше. Потому что ты можешь. Вот и всё.
Ничем, кроме того, что ты – это ты.
- Мне дан… потому что выдержу, - почти неслышно прошептал он, чуя, как по телу снова расползается мерзкая холодная дрожь, - или выдержу, потому что.. дар мне? Раз уж…
- Уже не имеет значения.
Как ничем не заслужат и те, к кому ты его потом понесёшь, наверняка значили эти слова. Но верить в них и тем более почувствовать – не то чтобы не получалось, просто казалось, что вот-вот окажется нечем.
Чувствовать и верить. Думать. Дышать. Быть.
Вот-вот тебя не окажется, и эта поднимающаяся по позвоночнику волна, предвестник новой боли и страха, на который тоже почти не осталось сил, захлебнётся и поглотит тебя окончательно, не заставляя больше ощущать ни её саму, ни жёстких рук, продирающих глубже костей как ядовитая плеть даже сквозь слои защитного бинта. Вот-вот не окажется всего, что выбивает дыхание и заставляет кривить губы в неслышном крике, взрезающем гортань всё равно что зазубренным ножом, который крошится в ней на осколки.
Время шло, растягивалось в бесконечность на каждом ударе сердца, а вожделенная секунда небытия всё никак не наступала.

@темы: черновое, слово-растение-нож, обрывки

---

изобрели книгу по популярной психологии "как стать человеком, прочитавшим книгу по популярной психологии, за 20 дней".
серия "помоги себе сам", конечно.
на логотипе серии - сияющая нежным светом правая рука.

абсолют, я чую, ты близко.

@темы: трава полевая

---

про старые тексты

личечко графоманье

мужик, мне казалось, я придумал тебя в 15, чтобы ты красиво изобразил мне функцию для отработки рояля в кустах пару раз на фоне моего МС, приграсного и готового завоевать мир. ты вообще архетип и картонная иллюстрация из первого попавшегося набора символов.
только теперь начинаю допирать, что ты, зараза, живее и умнее меня сейчас и меня через пару сотен лет, а я тут охуеваю с твоих функций и их побочки, чувствуя себя именно вот тем самым 15-летним МС. догнало наконец.
работай, работай, что уж там. у тебя, кажется, правда получится.

@темы: тихо сам с собою

---

обнять и плакать vs. поржать и убежать

к слову о том, что такое освоение этого вашего материального мира на коленке.
дядя дарвин много хорошего сказал бы о таких, как мы.

грустная история про картридж для принтера и уебанов

...и было у принтера 2 картриджа слегка разной фирмы и с разным дефектом. в первом кончился тонер, оттого он делал в напечатанном светлые дырки и почти не делал текста, в другом что-то мазалось, и краска размазывалась тёмными пятнами по листу с напечатанным.
ок, сказали гоблины, вытащили старый картридж и открыли интернеты.
ик, сказал картридж, глядя на ножик, отвёртку и перчатки, но было поздно.

гоблины научились принципу лазерной печати и разобрать на составные части картридж, почистить всё, до чего дотянулось вскрытие, и собрать обратно. саморезы гоблины не полюбили, поэтому отколупанную с заклёпок крышку посадили с 2 сторон на клей. ооок. было б у него реально сложное строение, а так - и страдать не нужно.

задача: если этот старый бескрасочный при вставлении в принтер будет печатать так же, как раньше, технику считать отработанной и повторить на мажущем поганце, почистив ещё более всё. очень просто, правда?

ооок. пока подопытный сох и склеивался, гоблины погуглили ещё пару инструкций, случайно почитали про диагностику и вдруг допёрли, что пятна краски второй картридж делает на листах регулярно, через равные промежутки, и ттх у них не меняются вообще.
блин.
а диагностика говорит, что это не в краске трабла, а фотоэлемент хренов. соотвтственно, чистить бесполезно.
гоблины уныли.
но!
слуш, сказали гоблинам други. раз такое дело, а почему бы не вырвать фотоэлемент из старого и не вставить в этот просто?
а ведь ага, потому что други гоблинов веруют в физику и инженерное дело, а гоблины чаще в биологию и полевую хирургию.
к которой, в общем, процесс починки и сводился с упорством стыдно сказать чего.

ооок.
вырвал оба картриджа, вскрыл, расколупал аккуратно винты в одном и заклеенное намертво в другом, заменил фотоэлемент. поставил годный второй, с донорским фтоэлементом. пустили пробную печать.
печатаэ!
только самую малость бледно по краю, а так печатаэ.
гоблины не убили своими руками прибор? охренеть.

ну, подумаешь, тонер чуть по краю бледнит. это как раз методом пошевеления тонера всегда решалось за минуту.
достал, нежно легонько встряхнул, поставил на место. решил: ок, если останется бледным край, не страшный побочный эффект.
хрен.
не печатаэ О_О
даёт какой-то клочок строки поверх страницы, и всё.

подозвал друга (друг ценен ещё и тем, что умеет посмотреть на заглючившую от гоблинов технику, и та в ужосе начинает работать):
встряхни ты? у меня лимит человекообразности, по ходу, на сегодня кончился.
друг встряхивает, вставляет.
гоблины пырят с другого конца комнаты.
не печатаэ.
вернее, печатаэ полтора клочка поверх страницы - вместо полной страницы текста.

возвращаюсь. выколупывает картридж обратно. трясём по очереди.
внутри что-то перекатывается мелкое и звенит О_О
проверяем: все мелкие детали, какие можно было там оторвать, гоблины привинтили на место, и они на своих местах. каждая пружинка и винтик. внутри могла прыгать по стенкам валиков разве что краска. от принтера. та самая, которой я тогда ударился до синяка.
я понимаю, как это звучит, но то я, а то - нормальный прибор.
трясём снова.
звенит О_О
переглядываемся, и кто-то тут явно плотоядное дерево дунак.
(правда было такое дерево в мифах, потом расскажу).

достаём, раскручиваем обратно.
разбираем по валику и пружинке на части, каждую часть чистим и протряхиваем.
всё тихо.
всё в порядке.
звенеть там нечему.
переглядываемся уже совсем ошалело. скручиваем обратно.
ЗВЕНИТ.
чувствую себя дунаком, развинчиваю снова. достаём фотоэлемент, из него вытягиваем центральный валик, пырим в нутро.

в нутре бултыхается кусок какой-то детальки О_О и звенит, сука!
нет, вы не поняли.
поганский фотоэлемент лазерного принтера - это такая трубка диаметром в пару см, с разрядом по поверхности для притягивания частиц тонера, которые будут с неё вбиты в бумагу в форме нужно для печати того же текста, в неё вставлен металлический валик, штырёк тонкий сквозь неё проходит, и дырки для этого штырька - два отверстия в закрытых концах трубки меньше половины см каждое. мы через них и смотрели внутрь, потому что в остальном эта хрень цельная и закрытая.
как, мать её, туда могла попасть невнятная деталь, которая больше единственных двух отверстий раза в 2, и которой там пицот раз до того не было - я отвечать отказываюсь О_О

потрясли без особой надежды, естественно, ничего не вытащили, попытка вскрытия на предыдущем фотоэлементе ничего не дала.
держали дуначий совет, единогласно решили проявить милость и не разламывать, а завернуть так.
(вдруг оно само исчезнет и перестанет звенеть, понадеялись гоблины).

ооок.
оооок.
начинаем свинчивать и скреплять обратно. я ещё одну из пружин, которую до того донорской случайно заменил, поставил обратно.
в процессе оно звенеть и двигаться перестаёт. нет, не оттого, что мы снова валик на место загнали. оно после этого перестало. нет, я не понимаю почему.
это было бы совершенно нормально, но адепт физики и инженерного дела превратился рядом со мной в такого же дунака безобоснуйного, поэтому объяснения у нас так и нет.
свинтили, перекрестились, вставили.
печатаэ.
с тем же бледным краем (который, кстати, тоже отчётливо регулярен, так что подозреваю, что фотоэлемент я таки облапал как-то неправильно).
но печатаэ, зараза!

мы выдохнули и решили, что будем любить его таким.

но блин.
простая, тупая задача: разобрать, почистить и проверить картридж для лазерного принтера.
инструкций - засыпься, на третьей даже я пришёл к выводу, что устройство этих хреней на то и рассчитано, чтобы всякие ламеры в домашних условиях осилили без вопросов.
полтора вечера душевной ебли меня лично с этим приборчегом, половина из которых - хором с другом-уебаном.

как итог: принтер недочинен, донорский фотоэлемент всё равно лажает, детальки исчезают и появляются, реакции малопредсказуемы, МИР НЕОБЪЯСНИМ, ПЛОТОЯДНОЕ ДЕРЕВО ДУНАК ЗАХВАТИТ МИР ОДНАЖДЫ СЛУЧАЙНО И ОЧЕНЬ ИСПУГАЕТСЯ, ЕСЛИ ЗАМЕТИТ.

мы неизлечимы.

@темы: трава полевая, физиологичная тварь

---

про что вижу (чукотская народная документальная песня)

там есть всякий лес, лэпы, фото гоблинского вылысыпеда и - о ужас - пропаганда здорового образа жизни.
или что-то в этом роде.

12

@темы: видеть

---

уголок юного натуралиста

не могу не поделиться.
идёшь ты это такой по лесу весной, смотришь в сухие листья, всякие заросли. автоматически отмечаешь, где что проклёвывается ростками, всякие тропинки заросшие, там мох высыхает, там сосна осыпалась, тут почки набухли, там земля расковыряна, среди прочей гармонии и радости - о, вот там в 2 метрах от дороги побывали кролеги какие-нить, а вот там через пару десятков метров - о, там побывали кабанцы эти дикие...

а потом идёшь дальше и видишь в сухих листьях и траве точно так же наваленный КИРПИЧ.
нет, правда. увесистый такой, годный, цельный обожжённый кирпич.
тупишь пару секунд, а потом нагоняет:
о. а тут побывали люди.

серьёзно, я не представляю, кем ещё надо быть, чтобы прибежать в лес подальше от всяких мест вырубок, гулятельных тропинок и прочего такого, и чего там надо так испугаться, чтобы честно - без приколов - буквально отложить там кирпич.
дивен мир.

@темы: трава полевая

---

ещё быт

диалоги

- кот нажорист.
- я хотел припомнить тебе слово "наложница", но посмотрел на этого пидараса и понял, что главный наложник в доме - это он. он живёт на всех ложах, какие находит.
- кот наложист.
- и нажопист.
- о. мы нашли 3 агрегатных состояния котика.

- ты пидарас.
- чо это сейчас?
- ну, я в хорошем смысле. я уважительно.

- скажи, кем надо быть, чтобы создать в тупой игрушке персом девочку-ельфю с ником Орнитолог? кроме того, что мной...
- ну, можешь обоснуть тем, что вокруг тебя по жизни шляются какие-то дятлы.

- блин, мы повесили мне домоклов меч над кроватью.
- домоклову полку. следи теперь, чтобы на неё кот не запрыгнул, по крайней мере, до тех пор, пока ты книги на неё не поставил.
- слушай, если учесть тот груз знаний, который я собираюсь на неё возложить, одного кота она выдержать обязана!
- это наш кот. он может в непредсказуемый момент времени весить несколько атмосфер.
- ...а если учесть, что я обычно кладу поверх этого груза знаний - особенно есть помнить, что я это регулярно воскладываю с размаху...

- вот ты как разумный, адекватный молодой человек... только выйди из-за шкафа, пожалуйста.

- я ему предложила, чтобы к лету мы все обрели роликовые коньки и учились кататься. он сперва сопротивлялся, но я его соблазнила обещанием учить этому делу тебя.
- ты его соблазнила возможностью поржать надо мной? вот же.
- ага. но ролики - это правда очень весело. я тоже не умею, вместе будем разъезжаться ногами. а ещё на роликах масса возможностей полететь в столб, разбить себе нос, сломать ногу или ещё что...
- а теперь, я так понимаю, ты соблазняешь меня?
- точно.

- когда тебе мрт делают?
- в марте. у меня будут фото моего мозга!
- и чего ты такой довольный?
- хоть на каких-то фотографиях я получусь красивый.

(с)
свинтили среди ночи зеркало в коридоре, чуть не проковыряли стену.
всё ещё люблю ебланов.

@темы: (с)казано, мастера неиппического жанра

---

к ночи нагнался вчера тем, что для гармонии мира в первый день весны чего-то явно не хватает.
подрядился с другом, сваяли полку, починили 2 двери в квартире наконец, параллельно вынес на балкон все растения и помыл самое огромное окно в доме. как-то так выходит в этой стране, что окна я мою по жизни среди ночи, под дурную музыку, в юбке и босой, скача по ним аки горный козёл.
такоже разобрал кусок латыни, сориентировался по планам, доехал поговорить за анализы, навёл много порядка вокруг и в голове. учёба-квест комплитед, бытовой квест комплитед, социализация квест комплитед более чем успешно.

отчего-то всё равно тянет под горло поганенькое чувство, что всё валится из рук и где-то в жизни обидная наёбка.
я не то чтобы очень наивный и не знал, отчего так. но это ж не отменяет!

мыть окна - какое-то древнее шаманское действие, на самом деле. хуяришь по высоте и стёклам, в ночь, со всем своим давлением и прочим, пожигаешь лёгкие и мозги химией, чуть не наворачиваешься пару раз, а утром приходишь - и наружу видно так чётко, прозрачно и чисто, как будто глаза себе промыл.
и они уже даже почти не болят.

@темы: полевое, физиологичная тварь

---

ну и тоже, конечно

по тем же нотам

бесконечной воды -
всё одна весна,
пробивает проталину
к пальцам пульс.
так звенит, взрезает
выдох струна,
обнажает, что
выдохом скрыто.
пусть,

бесконечной траве -
всё один просвет.
как из глубины
брызнут стрелы-стебли
к той прозрачной,
яростной синеве,
прорывая влажно-тугую
землю.

как все соки
двинутся под корой,
как пойдут все реки -
из берегов.
так весной, железом
и ветром кровь
уже бродит, тянет,
ведёт кругом.

до воды и трав,
до глубин - дышать,
словно каждый раз,
от начала
до:

пальцы к горлу, воздух
и первый шаг.
всё одна весна.
бесконечный
вдох.

@темы: обрывки

---

старые открытки личного свойства

из очень старых штук.
нашлись вдруг, не помню, что из них вообще кому-то казал.
так внезапно понравились, отсутствием связки руки/глаза принципиальным - в том числе)

лес, 10

город, 10

другой лес, 10

а и хватит пока.
оказывается, сохранять старые тренировочные фотки - есть смысл.
остальное, что ль, разобрать, раз пока нет нового ничего)

@темы: видеть

---

аниме же! (немного о вкусовщине)

засмотрел случайно кусок того самого нового - перерисованного - переснятого - переваренного - ai no kusabi, который мне когда-то с жаром в сердце и пеной у рта наносили в мозг.

страшное признание: старый вариант я смотрел. давно. дважды.

дальше грусть и гоблинская ругань

половину происходящего так и не понял, а от количества пиздостраданий, условностей, пафоса и мерзостной в районе мимики и рук рисовки - слипся тогда весь и долго чистил мозг. потому что даже для моего маленького пафосного гамлеццкого мозга тогда это был немного перебор.
впрочем, из тех двух просмотров я вынес, что мне понравилась сцена с оторванными ножками (как наиболее чувственная и наименее мутная) и юпитер (правда, я не понял ни разу, что это за хрень, но про остальных персонажей было ещё печальнее).
в общем, не моя рюмка чая. совсем.

так вот, я засмотрел этого, которое сериал и новое. неважно, нафига.
и знаете что, народ.

а в старом варианте не такая уж хреновая графика. хуже того - там ещё и персонажи местами на что-то похожи, и зачатки если не логики, то хоть связности местами пробиваются. и у народа есть чуть-чуть половых органов и чуть-чуть мозгов, и это всё изредка работает. да и юпитер, опять же, и оторванные ножки.
лепота.

удивительно, как много вещей познаются в сравнении.
если эту новую гламурную хуйню правда перестали делать дальше и никогда не продолжат, то я даже понимаю, почему.

@темы: полевое

---

чужие параноистые картинки

доверять организму снова можно только условно.
анализы дают повышенные показатели по нескольким пунктам, включая железо. сказано ещё сдавать.

ключи от дверей всё ещё вкусные.
ну и дальше по списку.
организм. я думал, мы договорились.

также, пользуясь случаем, хочу передать привет всем врачам, которые на идею профилактической проверки некоторых показателей реагируют на уровне "да ладно вам, вот будут симптомы - придёте, а так нафига вам сейчас что-то проверять, я глазами вижу, что всё ок, а ранней диагностики у нас нету!"
я понимаю, что скорее всего, слегка параною и переоцениваю значимость своих поводов.
я сочувствую тем, у кого поводы параноить серьёзнее.

пусть вы все будете здоровы и никогда не ошибаетесь в потенциальных пациентах с таким подходом.
я, в принципе, понимаю, почему и нафига такая политика по большинству праксисов нужна, так что - пожелание выше полностью искреннее, милые мои.

@темы: полевое, физиологичная тварь

---

я - один из тех завязанных на ритм и процесс мутантов, которые находят песню и ставят ещё в плеер на репит по нескольку дней, раз за разом, параллельно всему.
заело.

Gerald Finley - Erlkonig

да, это тот самый стишок про лесного царя и убиенное деточко.
музыка - классическая, шуберта. исполнитель в названии.

тут довольно подробная статья, тут и ссылки: en.wikipedia.org/wiki/Der_Erlkönig
отвратительная история. очень нравилась в детстве мне.

@темы: ссылк, музыкальный бордель

---

завтра все письмы ответы обещат зпт не совсем бессовестне мудак тчк привет вскл

@темы: полевое

---

вижуал саппорт к торофичегу

всё, я морально пал и пошёл за скринами (в сети не нашлось).
под морем с пару десятков картинок про мою грешную торскую ОТПшечку, чтобы те, кто не видел глазами, оценили степень падения. прекрасные ётуны, прекрасный один, у поста однозначно должен быть рейтинг, но я не знаю, какой.
кому бессмысленного и беспощадного шиппинга над скриншотами - заходи, пока не прикрыто.

в основном ради мимики

это один пришёл в ётунхейм и узрел, чему он будет бить лицо.


это лафей как бы говорит "да неужели?"


это, в общем, да, с копьём. одина с вырванным глазом и злым лицом не пощу, по лафеевым томным глазам сами додумывайте.


это лафей смотрит презрительно на одиновых детёнышей.


а это - на одина, который пришёл разбираться. то самое эпичное "миака! - тамахоме!" извините "всеотец. - лафей."


это один узрел, чему он лицо бить уже не хочет.


это я даже не знаю, как назвать. такое ласково-лукавое с комментарием "ты выглядишь усталым"и "нахуй мир, вот теперь мы вас всех уебём прямо здесь, давай?"


это один с детёнышами ушёл и "прямо здесь" отказался.


это разговор с локи, его и так все помнят.




(это лапушке пообещали билет в одинову спальню чертог и возможность уебать лично. и будем честны, лафея ниипёт локи и асгард хоть весь, лафея... интересует месть и уебать. ага)


это эпичная сцена, где царь ётунхейма действительно вломился в одинову спальню.


и дал по морде его нынешней жене. то есть, с учётом разницы в ттх, по всей жене.


это один в коме ака спячке летаргическом сне, и с ним ласково беседуют. "узнаёшь руку лафея" - это отсюда.


дислокация одина из предыдущих сцен.




ну вы поняли.


ну вы совсем поняли.


кинжал. заносит. а не то, что вы поняли. цензура, по-моему, вполне умышленна и уместна.






в общем, дальше был взрыв, локи и все умерли.
по-моему, один так и остался не в курсе.
ещё по-моему, это очень красиво. даже без учёта мифов и моего личного гета в этой истории.

всё, закончили фапать на пиздец, возвращаемся к плановым диагнозам.
спокойной ночи)

@темы: видеть, (с)казано

---

господи, да.
безотносительно всего происходящего. песня про эпидемию, которая ни черта не эпидемия и вообще не те, что все думали. мозг в минус.
то, что надо.

the moon lay hidden beneath a cloud - antonius fire

@темы: музыкальный бордель

---

не спрашивайте

фандом: кроссовер фильма "Тор" (да, тот самый по марвеловским комиксам) и отсылок к скандинавской мифологии
рейтинг: формально нц-21
варнинг: ангст, насилие, намёки на всякую крамольную гадость. один прекрасен и тиранист, малые народы севера страдают, но не сдаются
пейринг: один/лафей (фем!версия прилагается), в некотором смысле конкретный гет

примечания (очень рекомендуются к ознакомлению)

прим. 1:
в кине один говорил локиньке "да, ты сын лафея" и ещё "нет, ты мой сын". последнего утверждения он прямым текстом нигде не опровергал, даже с учётом первого. (я не хочу знать, что на эту тему думают комиксы).
прим. 2:
настоятельно рекомендую к зачтению тем, кто не в курсе, как этот момент освещён в мифах en.wikipedia.org/wiki/Laufey (там же есть русскоязычная версия статьи, приведённый в ней вариант имени и использован в фичеге, потому что автору он нравится).
прим. 3:
возможности смены пола и других физичесских ттх нормальных ётунов (а также вообще хтонических стихийных тварей, по-моему) достаточно подробно рассмотрены в скандинавских мифах на примере того же локи.
прим. 4:
я догадываюсь, что тему уже раскурило пицот фандома в разных позах, а писать нцу со словами "чресла" и прочим таким - дурной тон. это всё не отменяет.
вы предупреждены.

2 536 слов

1.

- У него глаза загнанного волчонка, который притворяется щенком, Всеотец, - роняет Лафей, и вот теперь от его голоса по спине Одина пробегает, царапнув, ледяная искра. - Который изо всех сил старается не чувствовать цепи, которой скован.

Ётун поворачивается к нему, словно почуяв усилие, которого ему стоит не передёрнуть плечами, и насмешливо-холодный взгляд впивается в его глаза, как иглами скребёт. Глаз он не отводит, хотя и помнит до изморози по костям, как глубоко эти иглы способны врезаться в самое нутро.
- Что за место ты приготовил ему на своей псарне? – вкрадчиво продолжает Лафей, взмахивая рукой.
Один успевает выставить копьё, и только благодаря этому осколки льда, взметнувшиеся в воздух с мощным порывом морозного ветра, не рассекают ему лицо. Лафей вдруг одним движением, словно волна позёмки в этом ветру, оказывается совсем рядом. Вместе с ледяным дыханием, дерущим шею возле самого уха, до самого горла продирают едва различимые слова:
- Похожее на то, что ждало меня, знай ты о нём с самого начала, а?
- Слишком хорошо о себе думаешь, - резко бросает Один, замахиваясь копьём.
Удар пробивает волну ледяного воздуха, словно молния, осколки и снег со звонким свистом разлетаются в стороны. Лафея отбрасывает назад быстрее, ударом не задевает его ни на секунду – свистит ветер, звенит лёд и трещат битые камни, и через секунду царь Ётунхейма стоит на прежнем месте и тихо смеётся в ответ на его первые за долгое время слова. Хрипло смеётся, негромко, почти угрожающе и одновременно с бездушным, нетварским весельем.
Знакомо.

Один сжимает зубы, не желая показывать неуместного и запальчивого гнева, и Лафей без всякого уже смеха тяжело произносит:
- Ты зря забрал его отсюда, Всеотец.
- Это не твоё дело с тех пор, как ты бросил его там умирать! – отсекает Один, перехватывая копьё сквозь ветер.
- Ты сам знаешь, что это неправда.

В голосе Лафея гудят все ледяные ветры пустеющих развалин Ётунхейма, начиная с тех, в обломках которого когда-то, как думал Один, закончилась война холодных великанов с Асгардом. Гудят и воют до сих пор, никуда не пропадали за все годы затишья.
И сейчас, глядя в тускло-алые глаза, полные намертво закованной в лёд жадной ненависти, и слушая самой стынущей кровью этот нескончаемый беззвучный вой, Отец Богов слишком хорошо помнит, где этот вой на самом деле начинался.

2.

- Что ты за тварь?! – выдыхает Один, на всякий случай сильнее надавливая копьём под горло.
Тварь, придавленная к каменному полу, хрипло дышит и колет его яростными алыми глазами. На жёстком тёмном лице, испещрённым шрамами-узорами, расползается искажённый оскал, а из-под вцепившихся в древко копья пальцев сочится похрустывающий иней. Один не ослабляет руки.
- Вот это, значит, - выплёвывает он, словно слова вдруг стали ядовитыми и тяжёлыми, как камни из печени драконов бездны под биврёстом, - и есть царь всего Ётунхейма?
Ледяная тварь, которую он прижимает к каменному полу, даже с копьём под горлом и десятком ран по всему телу ухитряется смотреть на него с превосходством, какого не должно быть в глазах побеждённых. А секунду спустя – заходится хриплым, низким, похожим на кашель, издевательским смехом.
- Что, нашёлся наконец воин, способный напугать могучего повелителя Асгарда?

Оба понимают, что война, скорее всего, закончена.
Даже если эта битва не была последней – асы загнали ледяных великанов в их собственный мир, долго выматывали всё более сокрушительными победами, битва за битвой оттесняя всё глубже в Ётунхейм. Тварям не могла помочь ни их нелюдская сила и хитрость, ни колдовство и самоубийственные атаки обезумевших от отчаяния воинов, ни огромные безмозглые чудовища, дремавшие во льдах и похожие на оголодавших драконов, когда их выпускали в самую гущу сражения, ни собственный предводитель, не боящийся идти в любой бой во главе своих людей.
Один знал, что рано или поздно ему придётся столкнуться в царём ётунов в битве, и эта битва определит победу в войне окончательно. Знал и то, что противник силён – на руках главы Ётунхейма крови одиновых людей было едва ли не больше, чем пролили остальные холодные твари, вместе взятые. Воины Асгарда приходили в смятение, когда видели на поле битвы, как глыбы льда из его рук сносят по десятку человек за раз и как расступаются от него, лавиной идущего сквозь бурю льда и стальных клинков, сами ётуны.
Эта победа досталась Одину немалой ценой, и глаз, который уже невозможно будет вернуть, стал лишь малой частью той цены.

Но сейчас оставшимся глазом Всеотец и повелитель Асгарда смотрит на поверженного врага, прижимает сильное гибкое тело к каменному полу посреди развалин на окраине Ётунхейма, почти вогнав тяжёлое копьём ему в горло, и видит то, чего не видел раньше.
И по губам его расползается презрительная улыбка, какой бы он ни за что не позволил себе, если бы ему хватило сил перебить грозному царю Ётунхейма позвоночник до того, как он увидел.
- Я не стал бы считать равным себе воином, - остриё копья с усилием дёргается вверх, заставляя тварь вскинуть подбородок, - женщину.
- А кто предлагает тебе равенство?!
Один рывком вздёргивает копьё, потому что в эту секунду ледяная тварь отпускает его древко, изогнувшись до хруста, выворачивается из-под лезвия и мощным броском запускает ему в голову острую глыбу льда, мгновенно выросшую в жёсткой ладони.
С оглушительным треском ледяной молот разлетается в куски, копьё отлетает в сторону, звонко стукнув по каменным плитам, и Один наваливается сильнее, локтем придавливая твари горло и заламывая вздрагивающую руку над головой. Вторая мгновенно впивается в его запястье, попадает на тяжёлый наруч из заговорённого металла, и даже сквозь него Отец Богов чувствует, как жжёт ледяным холодом стальная ётунья хватка.
Рука мгновенно начинает неметь, и Один зажимает вздрагивающее под локтем горло сильнее.

По этим тварям не разберёшь, кто они и кем станут через мгновение. Сильные мощные тела, прикрытые какими-то драными лохмотьями и верёвками, но чаще – ледяной коркой или обломками доспеха. Хриплые низкие голоса, похожие на вытьё взбесившейся метели в горах или грохот обрушившейся со склона лавины. Жёсткие, как из тёмного грубого камня выточенные лица, бешеные алые глаза, бессмысленная и опасная злоба.
- Это Ётунхейм, Всеотец, - хрипло шипит она, и ледяное дыхание опаляет ему щёку, - ты ничего о нас не знаешь…
Ледяные великаны, пугающие половину девяти миров, умеют запутать разум и обмануть душу похлеще самого страшного сна. Но стоит загнать в угол, превращаются в трусливых зверей, которым незнакомо понятие достоинства.
Как бы взгляд этой ледяной твари не убеждал сейчас Одина в обратном.

Тело, которое он изо всех сил придавил к битым камням, холодное и твёрдое, как эти самые камни, крупные кости и прочные мышцы напряжённо вздрагивают, готовые обрушиться на врага, едва отпустишь. Но сейчас Один почти чувствует сквозь кольчугу, как тяжёлыми рывками вздымается крепкая грудь, едва прикрытая какими-то оледенелыми тряпками, металлической пластиной, демоны разберут, чем ещё.
В жилах у неё, наверное, течёт ледяная вода – Один видел бессчётное число их трупов, и ни разу не видел крови, - но стучит, стучит, пробиваясь ему сквозь доспех, сквозь эту грудь, как настоящее.
Жёстко прижав ей руку над головой, он склоняется совсем низко, заглядывая в широко распахнутые алые глаза на искажённом оскалом лице.
Это не страх.
Страх Отец Богов знает на запах, на ощупь, на вкус, во всех видах, какие может придать ему тот, кто потерпел поражение от его руки и чья жизнь больше ничего не стоит.
Это ненависть.
Холодная и глубокая, как бездна на краю Ётунхейма.
- Мне и не нужно, - тяжело роняет он, отпуская её горло и в ту же секунду запускает окоченевшие пальцы в коротко остриженные спутанные волосы, рывком дёргает назад, чуть не ломая сильную жилистую шею, - чтобы знать, что делать с дерзкой девкой, возомнившей себя великим воином.
Глаза у неё распахиваются ещё шире, а из горла вырывается с паром хриплый возмущённый вскрик, когда он наваливается всем весом, придавливая её крепче прежнего к каменным обломкам. Один сжимает ей руку сильнее, чуть не вбив в трещину среди камней за её головой, второй рукой грубо сдёргивает с её груди остатки доспеха вместе с тряпьём, сжимает, чувствуя под замёрзшими пальцами жёсткое, чуть ладонь не расцарапавшее.
Побеждённые должны знать своё место.

Он приподнимает голову и сталкивается глазами с глазами твари – широко распахнутыми, бешено-алыми, глядящими в него неотрывно. Смотрит завороженно, как медленно и неотвратимо кипящая в них ненависть затягивает взгляд всё равно что ледяной коркой.
Внутри начинает разгораться желание – пробить эту корку, вырвать из-под неё всё, что тварь способна там спрятать, в клочья разнести любую попытку воспротивиться.
- Пожалеешь, - низко, хрипло произносит она, глядя ему в глаза с ненавистью и угрозой, и Один зло смеётся.
- Ведьма, - бросает он севшим голосом, сжимая её бедро рукой в латной перчатке и рывком раздвигая сильные, покрытые тёмными шрамами ноги. – Ётунская ведьма…
Её страха он хочет больше во сто крат, чем её саму.

Внутри тварь холодная, страшно холодная, как все метели её края, в которых зимний бешеный ветер несёт с собой осколки льда и острых тёмных камней. Жара, раззадоренного этим ветром в чреслах Отца Богов, едва хватает, чтобы пробиться сквозь эту метель, и когда он снова и снова врывается в её тело, ему кажется, что ветер вокруг них воет и бьётся о камни слабее, чем женщина под ним.
Тварь кричит, скаля зубы на искажённом тёмном лице, и изламывается под его тяжестью, мешая изо всех сил. Сильные, прочные мышцы ходят ходуном, острые кости вывернутых локтей крошат камень пола. Один не щадит её, овладевая снова и снова, словно ударами собственных бёдер в камень вбивая и царапая холодную кожу металлом асгардских лат.
В какой-то момент он прибивает ей взметнувшиеся руки - локтем, широким наручем, оба запястья, над головой, чуть ли не кости кроша о камень. Не останавливаясь, сжимает немеющей от холода ладонью жилистое горло, вырывая из него уже не вой – беспомощный в своей ярости хрип.

Ледяная ведьма сильна, и наверняка она не зря стояла во главе Ётунхейма всю войну, - но асы уже забрали у холодных великанов главный источник их силы, и без ледяного ларца твари слабеют с каждой новой смертью. Смертей на руках у Всеотца достаточно. Ведьма могла бы биться под ним сколько угодно, но остановить или причинить вред уже не сумела бы.
Жар внутри не стихает, заставляя Одина входить в её ледяное тело снова и снова, словно этот холод и влечёт его раскалённое нутро, заставляя лезвием врезаться в неё, не чуя от мороза, где рвёшь холодную плоть, будто острым копьём пробивая.
Когда её сильные колени стискивают его бёдра слабее, уже почти не пытаясь остановить – Один сам устал так, будто дрался всю ночь напролёт с толпой ётунов, а уж холодная тварь обессилела настолько, что дыхание из её пасти вырывается драными в клочья обрывками пара в морозном воздухе, - он заново смыкает руки на её горле, чувствуя, как расплавленный жар вырывается из него, обжигая её, наверное, изнутри.
Крика - не слышит за бессильно рвущейся вокруг бесконечной метелью.

- Ведьма, - хрипло выговаривает он, поднимая голову и всё ещё прижимая её за горло и запястья онемевшими руками. – Холодная ведьма…
- Лаувейя… - выдыхает она почти неслышно, и по истерзанному телу под ним проходит волна дрожи. Тварь обводит тёмным языком рваные отчего-то губы, приподнимается и выдыхает снова, глядя своими алыми шальными глазами в его собственные: - Лаувейя, запомни это имя, Всеотец. Таким его запомнят все, кто узнает потом…
В глазах покрывается ледяной коркой, запекается, как людская кровь, прогорклая ненависть. Всё та же. Отражающееся в них лицо Одина зарстает в этой корке надломленным узором инеистых лезвий, словно трещин на льду.
Он сжимает руку сильнее и тяжело, хрипло произносит:
- Они не узнают.

Асы уходят с развалин Ётунхейма с победой, с гордостью и славой, как и положено воинам, победившим в войне. Уходят далеко не сразу – пройдя немалую часть неприветливых холодных земель и окропив их не единожды брагой победного пира и кровью тех особо ретивых воинов, кому было мало битв за войну и хотелось почесать кулаки теперь уже о лихие носы боевых товарищей. Уходят не с места бойни, но с ледяным ларцом, хранящим колдовскую силу ётунов, трофеями – и договором о заключении мира, потому что Один щедр к побеждённым, которые признали своё место и склонили голову перед мощью и силой Асгарда.

Тварь, стоящую во главе оставшихся ледяных великанов, он не видит с момента заключения мира, почти сразу по завершении главной своей битвы, и до самого мига, когда Радужный Мост принимает вернувшихся асов обратно домой, и врата закрываются, запирая ётунов в их холодном краю по условиям перемирия.
Отец Богов почти никому не рассказывает о том, что унёс с собой из Ётунхейма, кроме победы, трофеев, свободы для Мидгарда, - ещё и будущую гарантию действенных переговоров с ледяными великанами и их главой на долгие годы вперёд.

Асы уходят из Ётунхейма далеко не сразу.
О том, как идёт время для меняющих форму ледяных тварей, невозможно ничего сказать наверняка.
К моменту, когда Один находит в развалинах брошенного там младенца, слишком слабого и слишком похожего на чужаков, чтобы ётуны его приняли, но каким-то чудом продолжающего упорно цепляться за жизнь – он не сомневается ни минуты, прежде чем взять его с собой.

3.

Ледяные твари не имеют истинной формы, кроме морозного острого воздуха, инеистого пара, колючего снега и острого тяжёлого льда. Мужчины, женщины, бесформенные уродливые чудовища, выползающие из тёмной бездны на краю их земли – не разберёшь на самом деле, могут оказаться друг другом, а завтра – чем угодно ещё. Суть у них одна, и Один не удивляется, глядя на озлобленное создание, ставшее царём поверженного Ётунхейма после победы Асгарда.
Никогда не удивлялся, потому что знает об их сущности достаточно, а помнит – иногда кажется, что ещё больше.

- Ты, - произносит Лафей, и его голос, тяжёлый и холодный, как глыба льда, разворотившая горло, отдаётся в холодном воздухе эхом дальнего взрыва, - забрал у меня не только мою землю, силу моего народа, победу моих людей. Ты забрал моего сына. Не стоило этого делать.
Глаза у него, совсем близко к одинову лицу - по-прежнему бешено-алые, покрытые крепкой ледяной коркой, и под ней плавится, переливается океаном, стремящимся к абсолютному нулю, знакомая Одину чистая, вечная, ему одному предназначенная ненависть.
Бездонная, безграничная.
Бесконечная, как ночь в Ётунхейме.
Ледяные твари легко, должно быть, меняют форму, но суть у них остаётся одна, и суть этой твари под ледяной коркой в глазах помнит Одина так же холодно, больно, ненасытно, как он сам – её.
Отец Богов сжимает древко копья окоченевшей рукой.
- Мы не жалеем о том, что сделано.
- Мы - не прощаем того, что сделано, - эхом отзывается Лафей, и кожу Одина опаляет ледяным дыханием, покрывает коркой острого инея. - Ты не стал ему рассказывать, верно?
Он не ждёт ответа, тихо смеётся без всякого веселья, и смех колючей позёмкой прорастает Одину под доспех, дерёт морозом по спине.
- Подожди ещё немного - что ты скажешь ему, когда он спросит тебя, что с ним происходит?

Лафей не поднимет против него руки или оружия всерьёз, таковы условия перемирия.
Один не станет тоже – ставки сделаны давно, мир стабилен, холодные великаны остаются там, где им должно быть, и даже сейчас, после самовольной выходки Тора с его неугомонной стаей, Отец Богов пришёл просто поговорить.
- Если он вообще тебя спросит.
Тяжёлая холодная ладонь сжимает его наруч, заставляя руку под ним неметь от мороза, а по тёмной коже Лафея змеятся знакомые шрамы-узоры.
Они способны обратиться в любое чудовище; женщина становится мужчиной, человек – клыкастой тварью, похожей на змея, тварь – превращается в острый ледяной вихрь или ледяную глыбу; и не отличишь всех их форм друг от друга издалека, а когда окажешься слишком близко – будет уже всё равно.
Они способны менять себя, как вздумается, но рисунок шрамов и орнаментов на лице и теле этой твари остаётся тот же, какой был тогда, среди холодных развалин, где Один вырывал из её горла подтверждение своей окончательной победы.

- Ты забрал у меня сына, Всеотец, - хриплым, оглушающим шёпотом выдыхает Лафей, и все ледяные ветра Ётунхейма всё ещё воют для Одина в глубине его голоса. – Увидишь, что он позже заберёт за это у тебя.



ps. вместо вижуал саппорта: www.youtube.com/watch?v=QslmAPShm1U

@темы: фик: thor, обрывки

---

капитан бытовая травма

ездил в город сдавать кровь на анализы. по дороге нагребнулся коленкой об асфальт. возле главного вокзала франкфурта. поскользнувшись на плоском каблуке. посреди дороги в несколько полос. перебегая её на красный свет. даже наушников с головы не потерял.
сижу с заткнутой веной и рассаженным коленом, красивый. фанфары.

@темы: физиологичная тварь