чоточке голые и обшаранные, не помню сколько лет назад. рябина, по-моему. ваялись на коленке в подарок, конечно же, из цельной ветки с помощью ножика, наждачки, гвоздя и такой-то матери. (яркий обрзец того, после чего гоблины обычно орут, что с деревом больше! никогда! неумет! нехотет! оно меня не любит!) такое забавное потом.
я понял, что нужно было делать. вот сегодня, и именно так. раз.
несказочка длямой самайн - когда идёшь по ночному затихающему городу, мимо светлых домов с тёмными глубокими дворами сразу за тепло горящим огнём на входе, и видишь весёлые украшения, все эти тыквы и свечки и блестящие паутины и ведьмовские шляпы, и видишь, как тщательно люди запирают украшенные двери и стараются не смотреть наружу долго. когда идёшь мимо старой ратуши, и у тебя на глазах из увитой замёрзшим плющом стены вырастают бутоны не горящих фонарей, и гнутся, как сжатые костлявые ладони. это когда луна, только пошедшая на убыль, светит сквозь туман сильнее ржавых фонарей. когда идёшь сквозь город, мимо тёмной церкви и кладбища за ней, - колокол в часовне бьёт словно издалека при твоём приближении - к тоннелю под мостом, шёпот у тебя с губ паром слетает, и последние расходящиеся люди на улицах переходят на другую сторону, взглянув тебе в лицо. мой самайн - когда идёшь из города, сжимая в руке чехол, и на каждом повороте видится, что у тебя две тени.
я умею танцевать с мечом. это другое, чем удар и техника. это когда ты можешь чувствовать, как ему вольно и верно идти сквозь воздух, и позволяешь ему вести тебя больше, чем ведёшь сам.
мой самайн - это берег тёмной реки, узкое поле за деревьями и луна сквозь туман над ним. это когда ты идёшь вдоль неё, прочь от фонарей и дороги, и выходишь на открытое пространство, засыпанное ровным влажным песком, где летом что-то делали люди, а теперь широкий пустырь. когда застываешь, потому что вода в реке всё ещё плещет в берег, но ты стоишь на холодном мокром песке, и вокруг тебя тут и там - ровные просторные участки, залитые неподвижной водой, как зеркала, и в каждом - туман и лунный отсвет. мой самайн - это когда выходишь на этот песок, между водой и водой, и меч у тебя в руках отсвечивает тускло и так горит в этой полутьме, как не горел бы, будь он выкован из настоящей стали.
мой самайн - это когда танцуешь, не видя ни воды, ни себя, когда меч идёт в руках во все направления сразу и куда нужно, и ведёт тебя быстрее, чем ты умел сам, и гнёт, как ветер. когда тишина и плеск, и слышишь его свист в воздухе и своё дыхание, и не чувствуешь ничего, кроме движения. когда холодный мокрый песок режет и жжёт тебе босые ноги, и перестаёшь их чувствовать тоже, но остановишься на секунду - и по щиколотку в песке, воде и холоде, и пока движешься - это неважно. мой самайн - это привкус железа на губах, языке, в горле, это сбитое дыхание и пляска светлого лезвия в холодном зазубренном воздухе. это когда задумываешься остановиться, и продолжаешь движение, и дальше. когда танцуешь, танцушь с ним, не зная, как долго, пока хватает силы и лёгких, потому что тебя ведёт по единственно верной траектории, и тебе ли сейчас её прерывать. когда от вплетённых в танец случайных ударов у тебя звенит позвоночник. когда танцуешь до тех пор, пока твои следы в мокром песке не вспахивают его, не взрезают, как поле боя, куда угодил разрывной снаряд, и уже не различишь, сколько там врезанных глубоко в землю следов, помимо твоих.
это когда уходишь оттуда медленно, на едва гнущихся ногах, и когда оборачиваешься - не можешь удержаться, до боли всматриваешься в туман над истерзанным песком и водными зеркалами, потому что страшно, безумно страшно не увидеть и не почуять, как оттуда так же пристально, сжав зубы, всматриваются в тебя. это когда идёшь сквозь почти пустой город и не боишься никаких тварей или людей, которые шляются в нём в такую ночь.
это когда знаешь, в обход логики и ощущений, глубже и неотвратимее знаешь, что за спиной у тебя - то, что или охранит тебя от любого зла и опасности - или убьёт так верно и взаправду, что никакие демоны и страхи не имеют силы.
мой самайн - это когда из всех ворот, прорех и трещин, которые открываются в эту ночь, чтобы впустить друг в друга разные миры, чтобы сквозь них прошла вечная дорога дикой охоты и всех неблагих тварей, как лезвие сквозь рёбра, из всех дверей, какие только можно открыть сегодня, ты - самая главная.
механизм внутреннего сгоранияcублимация. на самом деле, большая часть того, что я делаю - это сублимация, в лучшем случае - эрзац, ближайшая эффективная замена. я знаю это. но мне нужно на чём-то держаться и нужна возможность дышать хотя бы в половину груди, пока вторую душит и затапливает по самое горло. следующий этап, скорее всего, тоже будет - ещё не оно. не то. недостаточно близко.
это как идти на звук и запах в ночном лесу. я каждый раз надеюсь, что по очередной побочной тропинке, так похожей на нужную дорогу и так близко к ней проходящую - мне хватит сил проломиться вдруг на дорогу, и не нужно будет проходить их все, по кругам и спиралям, до бесконечности, чтобы выйти, куда нужно. гарантий не бывает. мне никто ничего не обещал. поэтому обещаю я. каждый раз, когда земля из-под ног уходит и наступает тишина.
так это работает. я очень далеко забрёл в этом дурацком лесу. и только недавно начал допирать, что цель, скорее всего, тоже ни капли не неподвижна. просто, ну если подумать, а что это меняет. если.
люди-люди, а в формате .mov загруженное на яндекс видео воспроизводится стандартными средствами? учусь снимать хоумпрон, новая мыльница нездорово любит формат, с которым я никогда раньше не работал. задумываюсь.
bleach, кога/мурамаса, pg-13, всякая лирика. примечаниеклассический набор сцен в традициях жанра "как теперь в глаза смотреть/што теперь делать/ааа оно само получилось". недвусмысленное обсуждение есть, пафосные эвфемизмы есть, конкретной графичности нет. молодые нервные уебаны детектед. к фанону можно относить условно, можно не относить. я не знаю, как оно опять выросло из зарисовки в текстоту. видимо, захотелось. дисклаймер: куботайт.
В первую секунду он ещё успевает заметить, как Мурамаса окидывает его быстрым взглядом, прежде чем отвернуться и впериться глазами в свою воду. Выражение, мелькнувшее на его лице, замечает тоже – а вот узнать уже не успевает. Может быть, вообще показалось. Кога делает шаг в его сторону, потом замирает. Вода спокойно плещется до самого горизонта, её звук привычно перестаёт быть заметным. Мурамаса смотрит в неё, не двигаясь и засунув руки глубоко в карманы, как всегда, когда Кога приходит чуть позже, чем он ждал. - Я знал, что ты справишься с ними даже без моей помощи, - говорит он, и голос такой спокойный, словно правда ничего и не случилось. И – совершенно другой, чем раньше. Почему Кога никогда не замечал, что у него за голос, и сколько он может сказать на самом деле, помимо слов? - А… Это хорошо, - невпопад говорит Кога, продолжая осторожно наблюдать за ним. Потом подходит ближе и встаёт у того же края колонны. Мурамаса не вздрагивает и не пытается огреть его рукояткой по голове. Стоит вроде прямо. Не злится, пожалуй. Кога смотрит искоса, пытаясь прочитать хоть что-нибудь на бледном застывшем лице и в задумчиво прикрытых глазах своей катаны. Думает: лучше бы он дальше говорил какую-нибудь бессмысленную и красивую чушь, которой так хорошо закрывать паузы. Нахмурившись, Кога отбрасывает прядь волос со лба и негромко спрашивает: - Ну и что будет дальше? - Дальше? – эхом отзывается Мурамаса. Улыбается самыми кончиками губ, чуть заметно пожимает плечами и так же спокойно отвечает: - Дальше клан Кучики окончательно признает, что ты достоин быть принятым в их ряды. Потом дальше ты получишь первое офицерское назначение, возьмёшь себе жену, станешь по-настоящему сильным Шинигами и сыном своего клана. Потом у тебя будет много битв, из которых ты вынесешь победы и славу, и Сейретей будет гордиться и восхищаться тобой больше, чем сейчас. Потом у тебя будет дом, место главы отряда, потом – я уверен, что и место главы клана, может быть – даже наследники, которыми ты сможешь гордиться так… - Мурамаса, - угрюмо произносит Кога, мрачнеющий на протяжении этой речи всё больше, и занпакто замолкает. – Я же не об этом спрашиваю. Тот снова пожимает плечами. Отворачивается в противоположную сторону, задумчиво прохаживается по краю колонны, и теперь даже в лицо ему не заглянешь. Кога начинает чувствовать что-то вроде досады. - Ты спросил, что будет дальше, - спокойно говорит Мурамаса, не поворачиваясь, и Коге на самом и не нужно видеть его лица, чтобы представлять, как тонкие тёмные губы изгибаются в едва заметную сдержанную улыбку. – Я ответил тебе. Разве я не прав? Разве не к этому ты стремишься и не этого хочешь от своего будущего? Ты очень силён, Кога, и у тебя получается то, чего ты на самом деле хочешь. Ты и сам это знаешь. - Ты издеваешься? – Кога делает пару шагов, обходя его, но Мурамаса снова поворачивается к воде, опустив глаза, и продолжает смотреть туда застывшей соляной статуей.
Кога знает, что эта статуя на самом деле умеет быть живее его самого. Знает, что под своим глухим плащом и угловатыми выверенными движениями она состоит далеко не только из костей и холодной стали. Кога знает, какой у него на самом деле гибкий позвоночник, застывший сейчас как прямой металлический штырь, и сколько может быть написано на его лице, когда с него слетает эта мудрая и сдержанная маска бесплотного духа, и сколько можно услышать – в шёпоте, в дыхании, в пульсе, сливающемся с грохотом воды и твоим собственным сорванным голосом. Кога сжимает кулаки и спрашивает себя, на кой чёрт он теперь всё это знает. - Мурамаса… - начинает он, снова делая шаг к нему. Занпакто, упорно не глядя на него, каким-то резким толчком расправляет себе плечи и, кажется, сжимает зубы. Кога останавливается. - Что ты хочешь от меня услышать? – негромко спрашивает Мурамаса, прикрывая глаза. – Что то, что случилось, теперь навсегда тебя отделяет от остальных Шинигами, превращает во что-то ещё? Что тебе теперь помнить об этом каждую секунду своей жизни, как о преступлении каком-нибудь? Или что ты теперь даже шикая, как раньше, не сможешь использовать? Ерунда. Многие Шинигами по юности хоть раз к этому приходят, особенно по-настоящему сильные. Проходят, забывают и живут дальше. Это нормально. - Нормально, значит? – Кога обходит его с другого края колонны, и его занпакто, продолжая упорно смотреть в воду, убеждённо кивает: - Абсолютно. - Ничего такого не случилось, значит, - медленно произносит Кога, прохаживаясь по самому краю. – Можно забыть и жить дальше, не страдая о том, что это вообще значит и что теперь делать или думать. Мурамаса снова кивает и, кажется, становится ещё прямее перед этой своей водой, хотя прямее уже просто некуда. Как струна, которую перетягивают всё сильнее, думает Кога, чтобы сделать наконец неподвижной. - Я чувствую, что ты мне врёшь, - нахмурившись, Кога останавливается, не дойдя до него пары шагов. – И... У тебя не получается, Мурамаса. Тот в очередной раз пожимает застывшими плечами и совсем тихо произносит: - Я не твой Гинрей-доно, чтобы выкручивать тебе душу наизнанку из-за любой мелочи, которая вдруг не просоответствовала чьим-то представлениям об идеальном Шинигами, знаешь ли. Где-то в этом месте у Коги кончается терпение и с ним, вероятно, последние искренние попытки тактичности. - Слушай, - раздражённо начинает он, снова разжимая неведомо когда стиснутые пальцы. – Я отлично понимаю, что тебе после этого на меня и смотреть противно, но… Мурамаса вскидывает на него округлившиеся глаза, и Кога спотыкается на полуслове. Что угодно, но растерянным он свой занпакто ещё не видел. - Я, - наконец выдавливает из себя Мурамаса, переводя дыхание, - я этого не говорил. Вода ударяет в основание колонны внизу и отдаётся дрожью в глубине её прочного камня. Кога моргает и продолжает глядеть на него во все глаза. - То есть, - медленно говорит он. – То, что я тогда сделал… - Ты так говоришь «я сделал», - усмехается Мурамаса, снова опуская глаза, - как будто ты этим один занимался. Кога моргает снова. Кога выдыхает, складывает в голове два и два. Потом ещё пару чисел для верности. - То есть, - выговаривает он, чувствуя себя так, словно пытается не оступиться на мокрых скользких камнях, торчащих из ледяной воды, - тебе понравилось? И Мурамаса молчит. Кога смотрит во все глаза, не отрываясь, - и Мурамаса, которому всегда находилось что сказать, даже про вещи, которые сам Кога по юности не осмеливался говорить иногда вслух, стоит молча и прикусив губы, не поднимая головы. Но уголки этих губ всё равно предательски вздрагивают, и прищуренные глаза горят, вперившись в прозрачную воду внизу, по которой пляшет беспокойная рябь, а его дыхание Кога слышит, кажется, всем телом. А потом Мурамаса всё-таки поднимает голову, встречаясь с ним глазами, и у Коги против воли расползается по лицу шальная широкая улыбка и по-мальчишечьи горят уши и скулы. И ничего с этим не сделаешь теперь. - Ты… - Ещё слово, - выдыхает Мурамаса, сам делая шаг в его сторону, - и я тебе рукояткой рот заткну. По самую цубу. Кога кивает с готовностью и тут же рывком притягивает его к себе, зацепив пальцами за пояс. Прижимает крепко, смыкая руки у него за спиной.
Кости и сталь, конечно. Мудрость и сдержанность. В грудь Коге глухо и быстро стучит сквозь его рёбра и жёсткую ткань плаща, когтистые ладони легко, словно вслепую, взлетают от его пояса вверх и резко вцепляются в плечи. Кога с недавних пор выше его на какие-то полголовы, но отчего-то смотреть сверху вниз пока так и не умеет, поэтому подбородок ему приподнимает пальцами, заставляя взглянуть себе в лицо. И в глазах у его занпакто почти пульсируют озёра огромных зрачков, а по краю тонкой прозрачной радужки проносятся искры реацу. - Ты поэтому три дня мне не показывался? – усмехается Мурамаса, сжимая его плечи, и Кога смотрит, не отрываясь, и мурашки по спине бегут от звука его голоса. - Откуда ты знаешь, что три, если у тебя тут ни дня, ни ночи? - Знаю… - Он закусывает губы и выдыхает медленнее, когда Кога соскальзывает ладонями по его спине и ведёт по мягкому краю оби. – Как ребёнок иногда, правда. Нашёл чего бояться. - В тот раз ты мне другое говорил, - выдыхает Кога, чувствуя, как напряжённое сильное тело прижимается к нему плотнее, а чуть заметно вздрагивающим когтистые пальцы распахивают ему ворот рубахи, срезая шнур, жадно скользят по горящей коже, царапают чуть заметно, дразнят, как солёная вода. И думает, что пора уже отвыкнуть задавать глупые вопросы о вещах, которые становятся очевидными, стоит до него просто дотронуться. Мурамаса не отвечает. Не хочет тратить сбившееся мгновенно дыхание на пустые разговоры, или не может, потому что в эту секунду запрокидывает голову, обнажая часть бледного горла, и Кога чуть ли не зубами рвёт с него шейный платок. Выгибается в его руках, как волна, когда когины пальцы ему в бёдра впиваются, знакомо до боли, жадно до боли, когда почти синяки оставляют на бледной коже под откинутым подолом плаща. Вода внизу гремит, словно нарастающий в бурю прилив, бесстыдно сливается с хриплым дыханием в ушах – не разберёшь, чьим и в какой момент, заглушает голос, шёпот, крик. Три дня – это очень долго. С ума можно сойти от жажды за это время. Кога пьёт его дыхание, каждый судорожный выдох и срывающийся с губ вскрик, как воду после раскалённой пустыни, всем телом, всей душой. Всего его пьёт, руками, губами, не щадя больше, не отпуская ни на секунду – резко и требовательно, словно атакой выбивает из клинка звон и искру. И Мурамаса отзывается, как тысяча клинков бы не отозвались, воздух звенит железом, влагой, хищным голодным желанием, и его реацу несётся Коге по венам, разгоняя кровь сильнее, и только врезающиеся в рёбра острые колени и кончики его когтей в плечах не дают Коге раствориться в нём окончательно, захлебнуться бьющей из него силой и желанием. Поднятую приливом волну не остановишь в три секунды руками, и в какой момент его собственная реацу оказывается сильнее и голоднее в своём желании выхода, как поднимается над всем и подминает под себя всё, что только что было здешним миром – Кога уже не помнит.
Потом, когда он лежит на тёплом камне, раскинув руки, и голова Мурамасы замерла у него на груди – Коге кажется, что ему в ухо, наверное, каждый удар сердца бьёт всё равно что молотом, но Мурамасе, пожалуй, нравится, - уже давно восстановив дыхание и вернув себе хоть какую-то способность рассуждать, Кога задумчиво произносит: - Против всех правил. - М? - Клинок голыми руками не трогают, - поясняет Кога, глядя в белое небо над головой. – Помнишь – ритуал, когда рассматривают меч, особенно старый и с душой. Нельзя обнажать клинок и трогать его пальцами, только любоваться. Такие правила. - Любое правило однажды нарушается, - замечает Мурамаса, мягко проводя кончиками когтей по его ключицам. – Хотя бы однажды. - Многие, ты сказал? – хмыкает Кога в ответ, касаясь пальцами его запястья. Приподнимает голову. – А ты правда их мысли читаешь? Ну, когда… - Иногда по желаниям и инстинктам Занпакто можно многое узнать о его Шинигами, Кога. Они честнее мыслей. Кога прищуривается и сжимает пальцами его запястье. - Обо мне по твоим – что можно? Обнажённое запястье кажется непривычно тонким, и через сероватую гладкую кожу проступает прочная кость. Кога обводит её пальцами у самого сустава. - Рано тебе ещё такое знать, - тихо смеётся Мурамаса. Руку не отнимает. Камень под затылком тёплый и привычный, тихий плеск воды где-то внизу и далеко отдаётся в нём едва заметным эхом, как звук наконец успокоившегося, размеренного пульса по венам. Задавать глупые вопросы больше не хочется и не кажется таким важным. Но спустя какое-то время Кога всё-таки приподнимается на локтях и смотрит на него внимательнее. - А такие, которые ничего не забывали и продолжали так жить, и это тоже нормально – тебе попадались? Мурамаса молчит какое-то время, прикрыв глаза тёмными веками. Тёплая ладонь с жёсткими длинными пальцами ложится ему на затылок, вплетается в торчащие волосы. Наконец он пожимает плечами и произносит: - Тебе важно? - Не знаю, - честно говорит Кога. – Может быть, станет важно потом. - Тогда я отвечу. Подумав, Кога кивает и укладывает голову обратно. Мурамаса прижимается виском к его груди и закрывает глаза.
тотал сам себе фандом. у меня теперь тоже есть классическая яойная текстота в духе "два ушлёпка проснулись в одной постели и бля-што-теперь-делать-то" даже без рейтинга! побочные эффекты от любых процессов неистребимы как класс.
Ведущая тенденция — власть идеи. Есть ключевая идея, подчиняющая себе другие (остальное отбрасываются как несущественное). Идея такова по сути, что сама строит все вокруг себя, диктуя иерархию (из главного следует другая идея, принцип реализации и так далее). Власть идеи, диктат этой идеи подчиняет себе все остальное. Не ряд неких правил, принципов, норм, инициатив, а Идея — всего одна, ну а в хорошую идею смысл жизни влазит целиком вместе со, скажем, бюджетом небольшой страны )))
Я думаю, что я отношусь к этой линейке, потому что… Я склонен требовать от окружающих делать так, как я считаю нужным - или никак иначе.
На самом деле, вы относитесь к этой линейке только если: Ваши действия основаны на одной ключевой идее. Вы реально сводите свои требования к одной идее, из которой и вырастают все ваши пожелания или приказы (ну в зависимости от вашего соцстатуса. Другое дело, что масштаб идеи может в среднюю голову с разбегу не помещаться. Можно сделать по-вашему или никак иначе — потому что вы видите, где суть, Идея выпадает и не будет реализована.
! Ощущение бредовости, которое иногда возникает у других линеек от общения с линейкой Власти объясняется тем, как здесь обращаются с любыми понятиями: либо вписывая их в определенную иерархию относительно других, либо игнорируя как несущественное, поскольку никак не влияет на идею. отсюда molnija.livejournal.com/921193.html
при любом диагнозе разница очень хорошо понимается именно изнутри. есть стопицот людей разных ттх, которые рамках данной системы относятся к различным линейкам и подгруппам в них, и большинство вот так, как описано выше - умеют. и многие умеют часто, и для них это значимо. и есть гораздо меньше уебанов, которые умеют ТОЛЬКО так - потому что без постоянного, всю жизнь функционирования вот этого механизма в голове и в жизни вокруг - их тупо нет. в том числе физически.
про гоблиновпоэтому я - функция. одержимый параноик, если надо. и - контроль-фрик, на самом деле, потому что изначально достаточно чётко знаю, что за концепт-штуку-которой-для-реального-мира-может вовсе не существовать, я могу убить или разрушить всё, что опознается как несущее ей угрозу. потому что что угодно другое будет менее реально и уж точно менее значимо, чем ключевая область. одним из слоёв своего сознания и эмоций я помню о том, в чём мой смысл, каждую секунду. реально каждую, когда вообще хоть как-то способен опознать наличие себя в мире. это не красивый образ и метафора, ага. оно из физиологии в том числе немного растёт, и - вот отсюда. я сличаю всё, что происходит вокруг и что делаю, с той картой в голове, на которой написано ключевое слово всех моих указателей. и оно так работает - ага, всегда. надстройками, опытом и постянной аналитически-волевой работой я это контролирую с некоторых пор. но даже цель этого контроля и любых моих "ненене" - в том, чтобы так или иначе выйти на более эффективную реализацию главного пункта.
потому что всё остальное без - не имеет смысла и не существует. вообще.
всё ещё я - серебро и сталь, сплав течений, я - к холодам на руках твоих проступающая чешуя, на глазах твоих к утру облетающая пелена, тонкий лёд на глубоких снах.
я иначе - дорога в прозрачных шрамах, твоих следах, из бесплодной земли в тишине вымываемая руда для твоих клинков, для твоих оков, для твоих ключей.
я - слепая нежность и зрячий страх, ты же знаешь, чей.
и когда ты выходишь к людям, и люди в тебя глядят, я - туман, тебя уводящий из их людского дождя, я - меж сжатыми пальцами проступающий горький сок, собери в ладони - увидишь моё лицо.
основной ник надо менять уже, что ли. по поисковикам всё ещё приходят за фандомным, а когда его ещё будет тут. ещё слегка потупить - и будет год тотального отсутствия ремиссий. вроде достаточно, чтобы перестать прикрываться табличкой "непалево". ололо.
пока я себе конспекты копаю, вы же там не знаете, какое оно бывает краткое и внятное. традиционные школы рыдают и бьют таких жестью плашмя по филею, я не сомневаюсь.
www.bladesmagic.spb.ru/n_petrik_japan.htm это статья про ковку клинка на коленке, и она прекрасна чуть более, чем полностью. автор циничный тролль, которому либо в морду, либо любить, в зависимости от результатов)) и судя по подходу, я склоняюсь ко второму. если она ещё окажется полезной и реально подтвердится пара пунктов оттуда, будет счастье.
оно обращается с клинками, как сорокалетний полевой хирург с почками очередного пациента на верёвочке, про которого пациент точно знает, что почки ему вернут лучше прежних. я как правильное манерное пафосное гамло не могу не фапать на такую наглость, ага. но чувак правда дивен.
а у меня снова есть вы-не-поверите-что) картинки пока мелкие, потому что пристрелочные и не выверенные. я пытаюсь понять, как оно целится. цветов - не ест, все живые. всякое без тем.
преимущество аудиального канала восприятия - дополнительный слой информации. звуки, слова и предложения, которые я не использую часто, записаны у меня в голове голосами тех, кто мне их говорил и попал глубже остальных. стандартный неврозлекция, японская грамматика - а у тебя в голове их повторяет эхом, только интонация другая. лекция кончается. голос остаётся.
я не люблю слово watashi-tachi. у меня в голове оно звучит вопросительно, холодно и тяжело, и ответа не требует. в горле застревает слегка.
ротти ларго - зевс. махровый, годный, с детьми только вот хрень вышла. (well... disappointing) луиджи ларго - арес, низкое развитие. пави ларго - афродита (мб, мощный ролевой), низкое развитие. могильщик - гермес. и как рассказчик, и как персонаж. трикстер клинический, живой символ отрасли (for every market the submarket grows) шайло уоллес - персефона. хорошая девочка, кажется, аж под двумя сценариями одновременно. потому что нейтан.
подозрительное, сложнее, хочу аргументов:
слепая мэг - имхо, тоже персефона. в какой-то момент пытается включить что-то вроде гестии, но всё равно выходит перфесона, так и не прошедшая свой аид. эмбер свит - похоже на ролевую тоже низкую афродиту какую-то, но там что-то куда мощнее сидит, и после смерти ротти оно показалось. гера? или наоборот, артемида какая-нибудь?
нейтан уоллес - это пиздец однозначно ролевой гадес. он после смерти марни 17 лет не вылезал из депрессии, верит, что убил её своими руками, у него по всему дому её портреты и он с ней рыдая общается. в качестве рипомена он чётко несёт всем должникам компании ген.ко безличное возмездие, складывая их куски по холодильникам. при зевсе-ротти он именно тот тёмный пиздец, которого без всякой личной информации боится большая часть живых людей. и в то же время, имхо, там очень мощная ролевая же негативная деметра. дочь-персефону он не просто бережёт - маниакально холит-лелеет, чуть ли не в стерильных условиях лечит от смертельной болезни (которую, вроде как, сам же и привил), не выпускает из дома и чётко делает всё, чтобы она осталась у него хрупким зависимым чистым ребёнком и никогда бы не выросла и не ушла. это забота-поглощение, это очень низкая и тёмная деметра, которая чувствует свою вторичность и что не тянет до конца. в общем, шайло повезло капитально. чем он был до смерти марни - а фиг знает. я бы поставил на гефеста, например, но исключительно потому, что кроме его ремесла-искусства (а нейтан врач, и врач очень талантливый) и маниакальной верности единственной женщине (скорее всего, куда более чувственной, контактной и гибкой в плане эмоций, чем он), от которой в итоге получилось мега-"предательство" и подстава на всю жизнь, и которую его искусство и погубило, хотя могло и спасти, отчего его рвануло в негатив и привет, ролевые. но этот пункт - вилами по воде, на самом деле, информации почти нет.
совсем нёх:
марни уоллес - какая-то уникальная мутация любого сценария. 17 лет назад... (тм) практически весь сюжет завязала смерть марни (нейтан - потому что марни, шайло - потому что марни, ротти - потому что марни, мэг - потому что марни, детей ларго только косвенно зацепило). бывшая любовница ротти ларго, послала его ради нейтана. жена нейтана уоллеса, погибла формально от его рук, на самом деле - практически её убил ротти. подруга мэг, привела талантливую слепую певицу к ротти, способствовала подписанию её контракта и последующему почти рабству в обмен на глаза. мать шайло, которую та знала только в виде тени, стапицот портретов и мании отца.
итого, имеем очень притягательную для кучи народу и отлично это понимающую женщину, которая законтачила и связала между собой кучу народа, запустила в сюжет девочку-будущий-катализатор, нанесла большинству весьма сомнительного блага, а потом трагически погибла, как последний дионис, своей смертью и после неё продолжая круто влиять на сюжет. вот что это? правда такой дионис? гера, афродита, ещё одна персефона? от неё во весь сюжет осталась одна песня, записанная мэг - chase the morning, по-моему. и 17 лет ужоснаха, закончившиеся для всех участников полным пиздецом и переходом к новой эпохе в условиях микрокосма, грубо говоря.
ещё аритмичногои мнишь: отпустило. за столько-то лет должно было отпустить. дыша вполсилы, велишь привычным гребцам к берегам грести, - а лодку полнит вода, сочащаяся меж веками да с ресниц. сжимает горло, как лента, шёлково, ласково тянет вниз.
смеёшься: ну же, за столько-то лет должно было... ни черта. знакомо кружит голову волнам бездумным в такт, скользит доска, под пальцами чуть размокшая в полусне.
человек или то, что на него похоже - на самом деле довольно точный прибор. в перспективе) у большинства есть - можно называть как хочешь - функция, личный смысл, миссия в мире, путь или там даже Путь, базовый сценарий, что-то вполне конкретное и своё, для которого он собственно есть. иногда несколько. иногда с возможностью расширения/замены, в зависимости от индивидуальных ттх и возможности инсталляции дополнительного железа или ПО.
читать дальшено любой точный прибор нуждается в калибровке, кто работал на таких - знает. просто мало кого ухитряются откалибровать в детстве настолько годно, чтобы работа пошла сразу после запуска без багов. юзеры часто безруки и мануала не имеют, или вообще склонны забивать гвозди микроскопом и заставлять гармонический осциллятор плясать пасадобль с балетом напополам. или настройки изначально сложнее, чем казалось. или прочее стечение неудачных, что в сумме нам даёт толпу народу, которые в какой-то момент или приходят к тому, что откалибровывать дальше придётся самостоятельно, или работают с перекошенным и таки танцуют и ходят строем на одной тентакле до конца жизни.
все фишки с метаниями и сменой направлений и делом жизни каждые полгода и прочее такое - это ведь чаще всего оно, просто калибровка проходит. промахиваться мимо себя и своей жизни можно ощутимо и не один раз. но каждый промах даёт плюс немало к точности следующего действия. чем честнее и самозабвеннее промахиваешься, влезая в процесс целиком, тем больше кпд.
по-моему, оно на всех уровнях действует плюс-минус. схема.